С. В.), брал взятки за назначение на руководящие посты, прекращение судебных дел и прочие услуги. Брал он деньгами и драгоценными камнями (хорошо, не „борзыми щенками“. — С. В.) через посредство своего приближенного Н. Смирнова, председателя исполкома Ленинградского горсовета»[983]. Оставим на совести автора голословные обвинения, но отметим: вопреки заявлениям советологов, на казенные деньги Екатерина Алексеевна строить себе дачу не стала бы никогда.
На вопрос о том, откуда Екатерина Фурцева брала деньги на строительство дачи в Барвихе, Нами Микоян прямо ответила:
— Екатерина Алексеевна была весьма щепетильна. Я уверена, если бы ей понадобилась какая-то сумма, она могла бы обратиться к кому угодно из тех людей, с кем дружила. К Наде Леже, например. Знаю, что она одалживала деньги у Людмилы Зыкиной, когда были нужны деньги на строительство дачи, но позже долг вернула…[984]
С личной дачей Фурцевой у ее «доброжелателей» из руководящего ядра ЦК партии получилось то, что в свое время не прошло у Берии, когда он после смерти Хозяина предложил Маленкову и Хрущеву обзавестись личными, а не казенными дачами. Если Георгий Максимилианович едва не поддался на провокацию, то Никита Сергеевич замысел раскусил, прекрасно понимая, что, во-первых, охрана на этих дачах, даже проекты которых уже были заготовлены заботливым Лаврентием Павловичем, будут из его людей, а во-вторых, Берия в любой момент сможет организовать публичную критику «товарищей» по Президиуму ЦК КПСС — за нарушение партийных норм (попросту за стяжательство и злоупотреблением служебным положением).
Времена менялись, и Фурцева со спокойной душой написала письмо первому зампреду Совмина СССР Дмитрию Степановичу Полянскому с просьбой помочь в выделении земельного участка для строительства дачи. Он наложил на заявление резолюцию, в которой просил председателя Мособлисполкома Николая Тимофеевича Козлова рассмотреть вопрос и «по возможности помочь»[985].
Фурцева, повторимся, была руководителем сталинского типа. В принципе, ей многого было не надо. Дача Фурцевой была похожа на современные коттеджи так же, как Летний домик Петра I на Зимний дворец. Но и этого оказалось вполне достаточно для обвинения в коррупции. Оставалось лишь подгадать удобный момент для атаки.
Комитетом партийного контроля при ЦК КПСС, куда был направлен донос, руководил бывший руководитель Советской Латвии, член Политбюро Арвид Янович Пельше.
По традиции обзаводиться личной собственностью считалось делом недостойным партийца. Всё необходимое для комфортной жизни крупному работнику давалось во временное пользование. Работникам ЦК собственные дачи строить запрещалось. Если кто-то вступал в дачно-строительный кооператив, дело передавали в Комитет партийного контроля. Обычно предлагали сделать выбор: или работа в ЦК, или дача. Высшие партийные чиновники знали: после ухода на пенсию всё отнимут, а детям хотелось что-то оставить. Поэтому записывали дачи на имена своих близких. Фурцева же поступила явно неосмотрительно[986].
В соответствии со статьей 109 Гражданского кодекса СССР, если дом или дача были построены без соответствующего разрешения и даже без утверждения проекта, то они подлежали безвозмездному изъятию в собственность государства. Фурцевой предложили сдать особняк, получив, в порядке исключения, фактически вложенные ею к тому времени затраты. К ее собственному сожалению, Екатерина Алексеевна не только не воспользовалась предоставленной ей возможностью, но и предприняла меры к тому, чтобы закрепить право личной собственности на дачу[987].
Окончательное решение зависело от секретаря ЦК и члена Политбюро ЦК КПСС Андрея Павловича Кириленко, который при Леониде Брежневе пытался стать Фролом Козловым при Никите Хрущеве.
По рассказу Светланы Фурцевой, Екатерина Алексеевна попросила только дать ей возможность создать комиссию, чтобы она могла всё объяснить. Фурцевой, разумеется, отказали, поскольку Кириленко важен был сам факт «дела»[988].
Вопрос о Фурцевой был рассмотрен на заседании Секретариата ЦК КПСС 18 марта 1974 года, любопытнейшую его стенограмму недавно выявил и опубликовал В. В. Огрызко. Воздав должное Арвиду Яновичу Пельше, Вячеслав Вячеславович все же признал его правоту. Однако представляется, что Екатерину Алексеевну скорее стоило бы упрекнуть в недальновидности, чем в коррупции. Оформи она дачу на дочь — и Екатерина Алексеевна, скорее всего, избежала бы ненужного визита на Старую площадь.
На заседание пришли семь секретарей ЦК: Пётр Демичев, Владимир Долгих, Иван Капитонов, Андрей Кириленко, Фёдор Кулаков, Борис Пономарёв и Дмитрий Устинов, а также председатель Комитета партийного контроля при ЦК КПСС Арвид Пельше. Председательствовал Андрей Кириленко.
Доклад сделал первый заместитель Пельше Иван Густов:
— Товарищи секретари! В представленных материалах Секретариату ЦК КПСС подробно освещён вопрос о незаконном строительстве дачи-особняка т. Фурцевой Е. А. и о допущенных при этом грубых нарушениях партийной и государственной дисциплины. […] В Лесопарковой, водоохранной и потому строго охраняемой законом зоне под Москвой у д. Жуковка вырос роскошный двухэтажный кирпичный особняк. Его размеры во много раз превосходят всё то, что разрешается строить членам дачно-строительных кооперативов (до 60 кв. м жилой площади). [По] документам он проходил как государственный объект, на что были брошены силы строительных управлений четырёх московских трестов, не имеющих, кстати сказать, ничего общего с жилищным строительством. По отчётным и далеко не полным данным, общие затраты (строительство, благоустройство, материалы, транспортные расходы, канализация, газификация, электроосвещение) составили 93,6 тысячи рублей. То, что пытались сделать тайно, стало явным. В КПК поступили заявления от ряда коммунистов — работников строительных организаций: тт. Аветисяна, Архипова и других. Да такие заявления и не могли не поступать. Хотя дачу для дочери т. Фурцевой строили под видом государственного объекта, но строили-то живые люди и они узнали, для кого она предназначена[989].
Густов не обошелся без морализаторства, граничащего с неприкрытым лицемерием:
— В орбиту незаконного строительства особняка оказались втянутыми многие специалисты, рядовые работники, коммунисты и комсомольцы. Для некоторых из них этот объект был одним из первых в их трудовой жизни. Они вырубали деревья и возводили особняк, наблюдая, с какими излишествами он строится. Руководители, призванные воспитывать у подчинённых честное, добросовестное отношение к выполнению общественного долга, неукоснительное соблюдение государственной дисциплины, в данном случае толкали людей на сделку с совестью, порой на участие в составлении, в обход существующих законоположений, фиктивных документов. […] Они не могли не заметить факты нескромности, хозяйственного обрастания и, я бы сказал, перерождения, вызывающие справедливое недовольство и возмущение.
Фурцева попыталась оправдаться. Сообщила, что многое из информации Густова ей раньше было неизвестно. По её словам, ничего самовольно она не делала, а на строительство дачи получила разрешение от Дмитрия Полянского. Но Екатерина Алексеевна не учла, что Дмитрий Степанович, оставаясь членом Политбюро ЦК КПСС, уже год как слетел с поста первого зампреда Совмина и был назначен на должность министра сельского хозяйства — второй наряду с министром культуры пост, на который «ссылали» проштрафившихся руководителей.
Фурцеву тут же одёрнул секретарь ЦК Федор Давыдович Кулаков, справедливо заметивший, что Полянский — это не Совет Министров.
Поправившись, Екатерина Алексеевна продолжила объяснения. Уточнила, что ничего роскошного она не строила и в помине:
— Участок, который был предоставлен мне, […] заброшен, находится рядом с дачей сына т. Микояна. Получила разрешение оплачивать за строительные работы через Госбанк и деньги вносила туда. Очень преувеличены данные о размерах дачи. На втором этаже всего три комнаты небольшие, на первом этаже — одна комната, даже не разделённая перегородкой, внизу котельная и подвал для хранения овощей.
Затем Фурцева попробовала было отвести обвинения в привлечении государственных средств на решение личного вопроса:
— Была составлена смета. Вначале она составляла 51 тысячу рублей. Я уплатила все эти средства, и никаких претензий ко мне не было. Что касается забора вокруг дачи, то за его устройство платила наличными.
Екатерина Алексеевна даже заявила, что дача строилась для дочери и Светлана якобы сама производила все расчёты.
Фурцева решительно отрицала административный нажим на строителей, а потому в атаку счел необходимым лично перейти Пельше.
— …меня удивляет, откуда такие деньги у людей берутся, — фарисейски изумился Арвид Янович, — я бы даже 50 тысяч не нашёл.
И тут же нанес второй укол:
— А потом, почему такие деньги расходуются для строительства дачи для дочери?
— Мы вдвоём работаем, у нас приличная зарплата, — решительно ответила Екатерина Алексеевна и добавила: — Кроме того, я много созывов являюсь депутатом Верховного Совета, расходов никаких нет, деньги есть.
(Это товарищи по ЦК также учли и в список кандидатур на выборы Верховного Совета СССР, прошедшие 16 июня 1974 года Фурцеву не включили.)
Екатерина Алексеевна закончила почти пророчески:
— Куда их мне тратить, в гроб, что ли, с собой брать?
Фурцевой припомнили и политически неверные заявления. Андрей Кириленко поделился с товарищами информацией о том, как 1 ноября 1973 года на торжественном открытии Дней советской культуры в здании Софийской оперы в Болгарии Екатерина Алексеевна заявила: «Конфликт у Солженицына не с руководителями партии Советского Союза. Нет! Он оскорбляет нац