иональное достоинство советского народа, а не руководителей». На торжественном ужине Фурцева, находясь в подпитии, выпячивала свои заслуги в борьбе с Молотовым, Жуковым и Хрущёвым, болтала, что ей в голову взбрело, умудрилась оскорбить болгарского товарища Живко Живкова (подняла, можно сказать, руку на интернациональный союз трудящихся!), спросив: «Кто ты такой, как ты сюда попал?»
Прозвучали и другие обвинения в пьянстве, но Фурцева всё отрицала. И есть основания верить именно ей. Да, она выпивала, но всегда дисциплинировано отправлялась после этого спать, как и кумир ее юности Клим Ворошилов.
Андрей Кириленко попытался устыдить Екатерину Алексеевну:
— Вы за кого же считаете работников КПК, работников обкома и всех нас? Мы не можем не верить людям, это коммунисты, а вы здесь всё отрицаете.
Арвид Пельше продолжал фарисействовать:
— За время своей работы в КПК я сталкивался с различными делами, а с такого рода делом встречаюсь впервые. Член ЦК, Верховного Совета, министр культуры влезла в такую авантюру, всё это подтверждено. […] Вы знаете, что по решению ЦК дача может быть построена полезной площадью не более 60 кв. метров. Вы её строите в 174 кв. метров. По всей Москве идут разговоры о вас. Вы не посоветовались в ЦК. У вас есть налицо элементы хозяйственного обрастания, и все вопросы со строительством дачи вы активно пробивали в московских организациях.
И сделал вывод:
— Мы должны оградить ЦК от таких грубых нарушений его членами партийной и государственной дисциплины. Тов. Фурцева заслуживает наказания в партийном порядке. Что касается дачи-особняка, то я считаю, его надо передать в распоряжение государства.
Пришлось высказаться и Демичеву, который, хорошо относясь к Екатерине Алексеевне и отвечая за нее как куратор в Президиуме ЦК КПСС, сделал это с явной неохотой:
— По роду работы мне с т. Фурцевой приходится встречаться очень часто. Но я никогда бы не поверил, если бы не услышал сегодня того, что произошло. Ведь этому просто трудно даже поверить, что министр культуры, член ЦК допускает такое беззаконие. Со мной она ни разу не говорила на эту тему. У нас же министры обеспечиваются всем необходимым, в том числе и дачей, зачем ей эта дача? […] Да и вообще можно было бы пойти в Центральный комитет и посоветоваться, как ей поступить со строительством дачи для дочери. До меня доходили слухи и раньше о поведении т. Фурцевой в Свердловске, в Болгарии, но я просто не мог поверить, что это могло случиться.
В итоге Петр Нилович поддержал предложение Пельше о необходимости принятия мер в отношении Екатерины Алексеевны.
Фурцева выразила сожаление в связи с тем, что у членов Секретариата ЦК создалось впечатление, будто она неискренне выступала на заседании. Екатерина Алексеевна признала, что сделала глупость, но заверила товарищей в том, что она не хотела нанести удар по авторитету КПСС. Фурцева заявила:
— Я считаю, что никак я не обогащаюсь и не обрастаю хозяйством.
«Итожил» заседание Секретариата ЦК Андрей Кириленко:
— Мы не ждали, что вы, т. Фурцева, проявите аполитичность при обсуждении этого вопроса. […] Вы должны за всё отвечать и нести за это партийную ответственность. Поведение ваше на Секретариате трудно оправдать. Я считаю, что нужно принять решение, чтобы нам оградить звание члена Центрального комитета от позорящих фактов[990].
Андрей Павлович зачитал проект постановления, из которого следует, что всё, как водится, было предрешено заранее. Фурцевой объявили строгий выговор с занесением в учётную карточку «за нарушение партийной и государственной дисциплины, злоупотребления служебным положением в корыстных целях и недостойное поведение». Незаконно построенную «дачу-особняк» «предложили» сдать государству. Комитету партийного контроля при ЦК КПСС поручили рассмотреть вопрос об ответственности должностных лиц, допустивших извращения в вопросах землепользования и индивидуального дачного строительства. Члены Секретариата в ходе обсуждения проекта постановления в основном его одобрили, ограничившись отдельными замечаниями[991].
Личную дачу у Екатерины Алексеевны отобрали, вернув ей 25 тыс. рублей. Фурцева положила их на книжку и написала завещание в пользу дочери[992].
Повторно ее судьбу обсуждали на заседании Секретариата ЦК КПСС 22 июля вопрос. Борис Пономарев поставил вопрос о целесообразности оставления Фурцевой на посту министра культуры СССР. В лучших традциях сталинской «дозировки» высказался Михаил Суслов:
— …т. Фурцева понесла два наказания: с одной стороны, ей [сделали] по партийной линии выговор, а с другой стороны, не избрали депутатом Верховного Совета СССР. Видимо, следует этот вопрос решить после сессии.
Почуя, куда дует ветер, еще более осторожно высказался Андрей Кириленко:
— Все же о т. Фурцевой надо посоветоваться с т. Брежневым Леонидом Ильичом…[993]
Генеральный секретарь ЦК КПСС вроде бы решил воздержаться от дальнейших «оргвыводов» в отношении Фурцевой по партийной линии и просто отправить ее на пенсию. По Москве, рассказывал Эдвард Радзинский, разнеслась фраза Фурцевой:
— Ну вот теперь, когда я начала понимать в искусстве, меня надо снимать[994].
Учетная карточка депутата Верховного Совета РСФСР Е. А. Фурцевой. 1955 г. [ГА РФ]
Эдвард Радзинский заявил в своей передаче о том, что в последний год своей жизни Фурцева заразилась опасной болезнью: она начала говорить правду. На юбилее одного режиссера, народного артиста СССР после поздравительных фраз Екатерина Алексеевна умудрилась констатировать факт:
— Но фильм-то этот ужасный, скучный и бездарный[995].
Приказ министра культуры СССР Е. А. Фурцевой о проведении Всесоюзного конкурса на одноактные пьесы. 23 сентября 1974 г. [РГАЛИ]
А одной из подруг Екатерина Алексеевна сказала:
— Что бы там ни было, что бы про меня ни говорили, я умру министром[996].
И она не ошиблась…
За несколько дней до кончины Фурцевой сотрудникам аппарата ЦК КПСС Михайловой и Щербакову передали на исполнение поручение второго секретаря ЦК, председателя Президиума Верховного Совета СССР Николая Викторовича Подгорного переделать доклад Фурцевой к юбилею Малого театра. Екатерина Алексеевна прекрасно поняла, что ее снятие с поста министра культуры СССР — дело решенное[997].
Приказ министра культуры СССР Е. А. Фурцевой об установлении повышенной оплаты труда Р. Р. Кареру, И. Д. Ойстраху и концертной ставки Н. Н. Зерцаловой. 20 сентября 1974 г. [РГАЛИ]
Вдова руководителя Москвы Гришина Ирина Михайловна впоследствии рассказала, что за день до кончины Фурцевой они встретились с ней в Кремлевской больнице. Екатерина Алексеевна призналась:
— У меня что-то с сердцем плохо, болит…
Вероятно, данные события действительно имели место, но все же не в последний день жизни Фурцевой.
На приеме в Кремле 24 октября 1974 года Екатерину Алексеевну было не узнать. В тот день умер знаменитый скрипач Давид Ойстрах. Буфетчица Министерства культуры зашла в кабинет к Екатерине Алексеевне, увидела ее слезы и спросила, в чем дело.
— Ойстраха жалко, — ответила Фурцева. — Был чудный человек Давид Федорович.
На улице Куйбышева Екатерина Алексеевна подписала единственный в этот день и последний в ее жизни приказ — об установлении повышенной оплаты за мастерство и повышенной гастрольной надбавки дирижеру и композитору Оганесу Арутюновичу Чекиджяну[998].
А еще в этот день в Кремле проходили официальные переговоры с госсекретарем США, помощником президента по вопросам национальной безопасности Генри Киссинджером. Во время вечерней сессии, которая началась в 18 часов, а закончилась в половине десятого вечера, Леониду Ильичу пыталась дозвониться Екатерина Алексеевна Фурцева, о чем генсеку было «доложено»[999]. Судя по воспоминаниям Людмилы Зыкиной, это должно было произойти после 18 часов 30 минут вечера.
О чем именно доложили секретари Брежневу, история умалчивает. Но Екатерину Алексеевну мог расстроить самый факт, что переговорить не удалось. В случае с сердечниками много ли нужно, чтобы спровоцировать инфаркт…
По свидетельству Людмилы Зыкиной, «судьбе было так угодно», что их последняя встреча, накануне ее смерти, 24 октября 74-го года, состоялась в бане: «В половине седьмого разошлись», Зыкина пошла домой готовиться к концерту в Горьком, а Екатерина Алексеевна в тот вечер «должна была присутствовать на банкете в честь юбилея Малого театра». После банкета Фурцева позвонила Зыкиной и сказала ей тихим, усталым голосом:
— Люда, я вам что звоню: вы же за рулем поедете. Пожалуйста, осторожней.
Узнав о том, что Николай Фирюбин все еще был в Малом театре, Людмила Зыкина спросила, не следует ли ей приехать, и услышала в ответ:
— Нет, нет, я сейчас ложусь спать.
Вечером Екатерина Алексеевна заехала к дочери, у них был гость — грузинский композитор Отар Васильевич Тактакишвили. Привезла арбуз, посидела со всеми и поехала домой. Позвонила дочери.
В последний день… Приказ министра культуры СССР Е. А. Фурцевой об установлении повышенной оплаты за мастерство и повышенной гастрольной надбавки О. А. Чекиджяну. 24 октября 1974 г. [РГАЛИ]
— Почему у тебя грустный голос? — спросила Светлана.
— Тебе показалось.
А после полуночи Светлане позвонил Николай Павлович Фирюбин: