Из воспоминаний Людовика Филиппа Сегюра «Пять лет при дворе Екатерины II»:
…Она деятельно занималась мерами преобразований в управлении государством и развитием народного образования. Русские законы представляли хаос: государи издавали новые законы, не уничтожая старых; судьи, не имея ни правил, ни начал, которыми могли бы руководствоваться, судили произвольно. Екатерина, желая уничтожить этот беспорядок, учредила правильные суды и старалась ввести единство в судопроизводство. Движимая великодушием, созвала в Москву выборных со всех областей своей обширной империи, чтобы совещаться с ними о законах, которые намеревалась издать. Когда они собрались, им прочтено было введение к Уложению, предложенному императрицею. Эта книга, пользующаяся такой известностью, была переведена на русский язык, но первоначально написана по-французски рукою Екатерины. Мне показывали ее в петербургской библиотеке, и мне приятно было увидеть, что это было довольно полное извлечение из бессмертного Монтескье. Но собрание депутатов, столь новое и неожиданное, не оправдало тех надежд, которое оно пробудило, потому что члены его большей частью удалялись от цели, предначертанной правительством. Выборные от самоедов, дикого племени, подали мнение, замечательное своей простодушной откровенностью. «Мы люди простые, – сказали они, – мы проводим жизнь, пася оленей; мы не нуждаемся в Уложении. Установите только законы для наших русских соседей и наших начальников, чтобы они не могли нас притеснят; тогда мы будем довольны, и больше нам ничего не нужно». Между тем, вследствие слухов о прениях, крепостные некоторых вельмож, побуждаемые надеждой на свободу, начали во многих местах волноваться. Собрание было распущено, и императрица должна была одна заняться составление законов. Она издала несколько законоположений, имевших предметом правосудие и управление, но не могла совершить тех великих преобразований, для успеха которых нужны благоприятная среда, обычаи, сообразные цели законодателя, и стечение многих особенных обстоятельств. ‹…›
Скоро стало известным, что императрица снаряжает в Черном море пять линейных кораблей и восемнадцать фрегатов. Она была недовольна англичанами, потому что они не разделяли ее политических планов. Питт был лично не расположен к ней; он не мог допустить владычества огромной морской державы на востоке. К тому же императрица провозглашением начал вооруженного нейтралитета посеяла семена раздора между Англиею и Россиею. Англичане уже стали опасаться потерять торговые выгоды, исключительно им предоставленные в России. Посланник их деятельно старался удалить опасность; купцы их, расточая подарки и услуги, нашли возможность увеличить в Петербурге количество вывоза товаров и уменьшить привоз их; с другой стороны, они грозили русским министрам и купцам, что если их стеснения будут продолжаться, то они замедлят ход торговли и лишат сбыта русские товары. В самом деле, английские негоцианты образовали в Петербурге целую грозную колонию. Разбогатев торговыми оборотами и находясь под покровительством своего благоразумного правительства, которое не потворствует частным выгодам, а имеет всегда в виду общее благо, они до того размножили свои заведения и дома, что занимали в Петербурге целый квартал, называемый Английскою линиею. Их соединял общий интерес; они имели правильные совещания старшин, хороший устав и всегда друг друга поддерживали. Они сообща устанавливали на целый год смету торговых оборотов, определяли ценность товаров и даже вексельный курс. При продаже товаров своих русским они предоставляли им кредит на восемнадцать месяцев, а сами покупали у них на чистые деньги пеньку, мачтовый лес, сало, воск и пушной товар. Вот какова была сила, с которой я должен был бороться в стране, где было только несколько одиноких наших купцов и один лишь значительный торговый дом Рембера (Raimbert), который с трудом и ловкостью держался среди нападок и препятствий всякого рода. Русские считали торг с англичанами необходимым для сбыта своих произведений и находили мало выгод в торговых сношениях с французами, которые покупали у них мало, а продавали много и дорого.
Пугачевский бунт
Из монографии «История Екатерины Второй» Александра Густавовича Брикнера:
Хотя шайка, образовавшаяся около Пугачева, в принципе ратовала против государства и правительства вообще, хотя идеалом этих людей было превращение всей России в казацкое царство, все-таки они подражали некоторым образом внешним формам двора и государственного организма. Женившись на молодой казачке, Пугачев окружил ее «фрейлинами». Казак Чика сделался графом Чернышевым и удостоился сана фельдмаршала, другие казаки превратились в графов Орлова, Воронцова, Панина.
Князь Михаил Никитич Волконский (1713–1788), военный и государственный деятель, московский губернатор в 1771–1780 гг. Из писем Екатерине II:
Я опасаюсь, что этого там мало будет, в рассуждении распространяющего зла злодея, бунтовщика, донского казака, который час от часу становится сильнее, а тамошние люди все колеблются.
Екатерина II – князю Михаилу Никитичу Волконскому:
По оренбургским обстоятельствам я, видя, что выбором и худым поведением генерал-майора Кара дела там более испорчены, нежели поправлены, и получая ежечасно известия об усилении зловредной толпы, попала на ваши мысли и посылаю туда несколько полков. В несчастье сем можно почесть за счастье, что сии канальи привязались за два месяца к Оренбургу, а не далее куда пошли… Бог весть чем сие кончится, может статься, что и сами разбегутся. Я начинаю походить приключениями моего века на Петра Первого, но, что Бог ни даст, по примеру дедушкину, унывать не станем. Кара я велела отставить, ибо в нужное время не надобно, чтоб больной и трус занял место и получал жалованье по-пустому.
Из писем Александра Ильича Бибикова к Екатерине II:
Я, нижеподписавшийся главнокомандующий войсками Ея Императорского Величества Всемилостивейшей нашей Государыни генерал-аншеф, лейб-гвардии майор и разных орденов кавалер, объявляю чрез сие, что как все бедствие, угнетающее ныне Оренбургскую губернию огнем и мечом и пролившее уже потоки крови собственных наших собратий и сограждан, происходит единственно от самозванца Емельяна Пугачева, беглого с Дону казака и в Польше немалое время скитавшегося, который в буйстве своем дерзнул без всякого подобия и вероятности взять на себя высокое название покойного Императора Петра третьего, то он паче всех и заслуживает, для пресечения внутреннего междоусобия и для возвращения любезному отечеству драгоценного покоя, восприять достойную злодейству и измене его казнь, дабы инако от продолжения оных другие из одного невежества порешившие равному жребию подверженными не были, когда его постигнет месть озлобленных им божественных и человеческих законов. Почему я, с моей стороны, по вверенной мне власти, желая спасти сих последних и обратить зло на главу истинного его виновника, самозванца Емельяна Пугачева, как изверга рода человеческого и недостойного имени Россиянина, обещаю сим тому или тем, кто из усердия к отечеству, поймав его, приведет ко мне или к кому ни есть из подчиненных моих и отдаст под стражу живого, дать награждение.
Из «Жизни и приключений Андрея Болотова, описанных самим им для своих потомков»:
Узнали мы о загремевшем везде слухе о появившемся на Яике бездельнике-бунтовщике Емельке Пугачеве… Все смеялись тогда только дерзновению сего злодея и надеялись, что отправленные для усмирения его команды скоро все сие уничтожат и злодействам его скоро конец сделают… Мы узнали, слух о Пугачеве не только не уничтожился, но увеличивался от часа к часу больше… Мы ясно видели, что дело сие не походило уже нимало на шутку, а становилось час от часу важнейшим и сумнительнейшим.
Из письма Александра Ильича Бибикова к князю Михаилу Никитичу Волконскому от 26 марта 1774 г.:
Милостивый государь, князь Михайло Никитич! Принося, по должности, покорную благодарность за почтеннейшее письмо ваше, от 10 марта, и за уведомление об отправленной артиллерии, из которой в Казань уже три пушки прибыли, поспешаю вас, милостивый государь, уведомить, что патриотическое желание совершилось: я от сердца вас поздравляю, что, преодолев все трудности, одержали, 22 дня марта, при крепости Татищевой, в 52 верстах от Оренбурга, совершенную и полную победу над самим самозванцем. Сей злодей имел сонмище свое проклятое в 9000 изменников, которое, по шестичасовом огне, разбито, – и крепость взята с 36-ю большими орудиями. На месте побито изменников около 2000, полонено 3000 с лишком, в том числе более 600 яицких воров-казаков; и последних еще приводят беспрерывно, не считая солдат, взятых ими у Чернышева, и гренадер, потерянных Каром. Неизвестно еще, жив ли сам злодей или нет; но если он жив остался, то побежал он к Илецкому городку, ибо отовсюда путь ему пресечен. Теперь первое известие получите, ваше сиятельство, что корпус с провиантом и фуражом вступил в Оренбург, по столь долго бедственному его страданию; к счастию, дороги степные еще изрядные. A Яицкий городок, по многократным покушениям злодеев, уцелел; Симонов недавно, в отсутствие изверга, сделал на изменников удачную вылазку и чуть не захватил оного изменника. А жену его, на которой он женился, взяли. Теперь уповаю, не будет затруднения с толпою: достальные хлопоты. Жаль только, что робкие сибирские военные начальники допустили сему злу распространиться, а паче недействием своим господин Декулонг. Вот, милостивой государь, вести, которые вас, по любви вашей к отечеству и особливой ко мне, утешат, а я, поспешая сего отправить, окончу мое письмо, подтверждая то истинное и нелицемерное почтение, с которым навсегда остаюсь, милостивый государь мой, вашего сиятельства покорнейший слуга Александр Бибиков.
Из письма Екатерины II Александру Ильичу Бибикову:
Не упустите, где за способно найдете, в подлых душах вселить душу, к службе нужную, а думаю, что ныне, кроме уместной строгостью, не с чем. Колико возможно, не потеряйте времени и старайтесь прежде весны окончить дурные и поносные сии хлопоты. Для Бога вас прошу и вам приказываю всячески приложить труда для искоренения злодейств сих, весьма стыдных перед светом.