Письма Нелидовой в Павлу вообще были наполнены просьбами за опальных[110]. Доброе сердце, боязнь за безопасность государя, желание, чтобы царственный ее друг возбуждал своими действиями чувства восхищения, радости, а не вражды и страха, — вот что руководило Нелидовой в ее ходатайствах за лиц, в громадном большинстве случаев ей даже совершенно неизвестных. Настойчивость Нелидовой оправдывалась иногда и личными соображениями; всем было известно влияние ее на государя, и она имела основание бояться, что многие из его жестоких распоряжений лягут на ее совести, вызовут в обществе, не знавшем истинных пределов ее воздействия, дурные о ней толки. «Мне невозможно, государь, — писала она однажды Павлу, — воспротивиться голосу сострадания, которое заставляет меня показать вам это раздирающее письмо. Мое заступничество не повело бы тут ни к чему, я это знаю; поэтому я не прошу вас сделать что нибудь для меня, но для Бога. Сжальтесь над восьмидесятилетним старцем! Если бы вы знали, что мне стоит говорить и чего мне стоит молчать в подобных случаях, вы бы поняли всю тяжесть моего положения»[111]. Но и государственные соображения, хотя в весьма редких случаях, также имели для Нелидовой свою долю значения при ее стремлении смягчать невоздержного на гнев императора. Всеобщая перетасовка даже высших должностных лиц в империи, последовавшая вслед за воцарением Павла, замена старых, опытных екатерининских дельцов людьми, правда, преданными новому государю, но вовсе еще не знакомыми с делами управления, — не могли не вызывать опасений и Нелидовой, и Марии Феодоровны, в особенности при склонности Павла к опрометчивым, необдуманным решениям. Известный правитель канцелярии Потемкина, Василий Степанович Попов, заведывал после его смерти делами императорского кабинета. Узнав о многих противозаконных и корыстных действиях Попова, совершенных им во время службы его при Потемкине, Павел уволил его без прошения, назначив на его место бывшего своего библиотекаря Донаурова[112]. По этому поводу Нелидова написала императору: «Я не знаю лично Попова, но полагаю, что было бы жаль лишиться человека, известного по своему трудолюбию и порядливости (vraiment d’ordre). Если то, что вам в нем не нравится, не такого свойства, что могло бы повредить делам, то ради Бога, государь, будьте снисходительны: удерживайте их как можно долее, эти светлые головы. Но если совершенно необходимо дать ему преемника, то посоветуйтесь об этом с Безбородко. Его честность может послужить вам ручательством, что он укажет вам на человека способного; что касается до меня, то я не смею положиться на свое суждение. Во всяком случае, молю Бога, чтобы он руководил вами»[113]. Следствием этого письма было назначение Попова уже 8-го февраля членом мануфактур-коллегии[114]. Платон Зубов, также навлекший на себя немилость Павла и уволенный 3-го февраля по прошению за границу для поправления здоровья[115], обязан был этой легкой формой своей опалы также Нелидовой. «Благодарю вас, государь, — писала она, — за вашу милость к князю Зубову, ибо все страждущие имеют право на мое сочувствие, и я всегда тронута вашим великодушием к ним. Да благословит вас Бог»[116]. Нелидова хлопотала также и за Суворова, чем, конечно, не мало содействовала облегчению его печальной участи[117]. Вообще, едва ли можно сомневаться в том, что первый год царствования Павла отличался бы гораздо большей суровостью, если бы нрав государя не умерялся в это время мягким влиянием его друга.
VI
Смерть г-жи Бенкендорф. — Торжества коронации. — Анна Петровна Лопухина и Кутайсов. — Проявление дурных свойств характера императора. — Николай Петрович Архаров. — Назначение императрицы Марии Феодоровны начальствовать над воспитательными домами. — В какой мере Нелидова содействовала благотворительной деятельности Марии Феодоровны?
В марте 1797 года, среди приготовлений к коронации, Мария Феодоровна потеряла старого друга своего, г-жу Бенкендорф, которая умерла за границей, куда поехала лечиться. По воцарении Павла, г-жа Бенкендорф вызвана была вместе с мужем ко двору и осыпана милостями государя, старавшегося забыть неудовольствия великого князя, но, наученная горьким опытом, она уже ни во что не вмешивалась и держала себя, по отзыву современников, очень скромно[118]. С своей стороны Нелидова отнеслась к Бенкендорф дружелюбно, чем приобрела новые права на расположение Марии Феодоровны, которая, поместив двух дочерей Бенкендорф в Смольный, поручила их особому вниманию Нелидовой и вновь назначенной помощницы Делафон, г-жи Пальменбах[119]. Пока императорская чета готовилась в Москве к коронации, смольнянки, с Нелидовой во главе, угождая военным вкусам Павла Петровича, вышивали девять воинских знамен[120]. Повезла их в Москву сама Нелидова, приехавшая туда к самому торжеству коронации, которая произошла в день Светлого Христова Воскресения. Торжество это сопровождалось неслыханными дотоле милостями нововенчанного императора: чины, ордена, громадные имения, десятки тысяч душ крестьян розданы были с невероятною расточительностью лицам, пользовавшимся его расположением, особенно в гатчинский период его жизни. Львиная доля этих милостей досталась друзьям Нелидовой, князьям Александру и Алексею Куракиным, пожалования которым, но миллионной их стоимости, можно было бы сравнить лишь с пожалованиями, сделанными в это же время Безбородко[121]. Несомненно, что одно лишь личное желание Нелидовой, хорошо известное Павлу Петровичу, было причиной того, что она не получила в день коронации ничего, кроме звания камер-фрейлины, вполне соответствовавшего ее исключительному значению при дворе.
Впрочем, уже в Москве, среди коронационных празднеств, на горизонте царственной четы и Нелидовой появилось легкое облачко, впоследствии превратившееся в грозовую тучу. Из московских девиц, явившихся ко двору, особенное внимание Павла обратила на себя молодая, девятнадцатилетняя Анна Петровна Лопухина, дочь одного из московских сенаторов, Петра Васильевича Лопухина. Это была красавица-брюнетка, с чудною белизною лица и глубокими выразительными глазами; красота Лопухиной носила, по отзыву современников, кроткий, меланхолический характер, и была тем более поразительна, что Лопухина отличалась необыкновенною скромностью. По словам современника, Павел несколько раз говорил о впечатлении, произведенном на него Анной Петровной, и это повело к беспокойству императрицы и Нелидовой, постаравшихся, как говорили, ускорить отъезд императора из Москвы Но, разумеется, это обстоятельство не скрылось и от других придворных, в особенности от Ивана Павловича Кутайсова, только-что произведенного в гардеробмейстеры, но продолжавшего исполнять свои обязанности брадобрея при государе[122]. Кутайсов считал себя обиженным при раздаче коронационных наград и винил в этом исключительно императрицу и Нелидову, влияние которых на Павла он жаждал заменить своим или чьим либо другим в личных своих целях. Замечательно, что императрица и Нелидова именно в это время спасли от гнева Павла этого злейшего и самого опасного своего врага. «Имениями и орденами (во время коронации), — рассказывает Гейкинг, — вообще не скупились. Пользуясь этим, г. Кутайсов, хотя и получил уже чин статского советника, вздумал попросить у государя еще орден св. Анны 2-го класса. Сильно разгневавшись, Павел выгнал его и, войдя к императрице, у которой застал фрейлину Нелидову, объявил им, что Кутайсов уже уволен за его бесстыдство. Усилия государыни успокоить своего супруга, в котором еще кипела кровь, были напрасны; только после обеда удалось г-же Нелидовой испросить прощение Кутайсову. Тот в изъявление благодарности бросился к ее ногам, но последствия показали, какова была его признательность к обеим его благодетельницам»[123]. Во всяком случае, непосредственность чувств пылкого государя, на пролом стремившегося к водворению «порядка и правды» в России, изменчивость его настроения, боязнь измены и заговоров, подавали интриганам, наполнявшим двор, уверенность в том, что влиянию Марии Феодоровны и Нелидовой на императора, рано или поздно, положен будет конец. Передавая графу Воронцову подробности происходивших в Москве событий, лейб-медик Рожерсон писал ему 10-го июня 1797 года о характере действий Павла: «Все производилось здесь случайно, по минутному впечатлению. Когда он (Павел) чего либо хочет (курсив в подлиннике), не осмеливаются делать ему возражения, так как на каждый совет или представление он смотрит, как на ослушание (rebellion). Иногда на следующий день императрица, и еще чаще Нелидова, в особенности когда они действуют совместно, успевают приостановить его решение, но это случается очень редко[124]. Нелидова в настоящее время очень дружна с императрицей, и нужно сознаться, что по своим качествам, по своему характеру, по своей умеренности, она стоит выше всех прочих фаворитов и министров»[125].
Действительно, в Москве Павел Петрович не всегда сдерживал себя, видя на происходивших смотрах войск недостаточную, по его мнению, выправку солдат по новому образцу, им только-что установленному, и приписывая это «потемкинскому духу» офицеров: военные приказы того времени наполнены резкими выговорами и даже исключениями офицеров из службы