– Как! Вы тоже хотите, чтоб я склонился на постыдную уступку и стерпел обидную несправедливость после всех моих заслуг? – возмущенно вопрошал Светлейший, отвернув растрепанную голову.
– Вы должны остерегаться, друг мой, – увещевал его де Сегюр, – я знаю, в других странах, как бы то ни было, а фавориты королей всегда оказывались правыми.
– Так будет и с сим фаворитом? – подскочил со своего кресла вскипевший князь. – Вы думаете, что он более в фаворе, нежели я? Как бы ни так! Спасибо за советы, граф, но я слишком презираю своих врагов, чтобы их бояться!
Успокаиваясь, он ходил по комнате, путаясь в своей длиннополой шубе, кою он носил заместо халата.
– Лучше поговорим о деле, – молвил он через минуту, усаживаясь на свое место. – Ну, что ваш торговый трактат?
Де Сегюр, укоризненно посмотрев на Светлейшего, неохотно перешел на новую материю:
– Продвигается весьма медленно. Князь пытливо посмотрел на него:
– Что так? Стало быть, что-то мешает?
– Полномочные государыни настойчиво отказывают нам сбавить пошлины на вина.
Потемкин собрал на переносице свои густые соболиные брови:
– Стало быть, сие – главная точка преткновения? Ну, так потерпите, граф, немного и ваше затруднение исчезнет.
– А что произойдет? – спросил озадаченный де Сегюр.
– А вот увидите, друг мой сердечный, – ответствовал Потемкин, похлопав его по плечу. – Через день у меня аудиенция у императрицы. Коли станут паки меня обвинять, я скажу прямо: или я, или сей молодчик Ермолов. Сей красавчик, на коего бы никто не обратил внимания, стал фаворитом, токмо благодаря мне! Теперь он возомнил из себя невесть кого! А вот посмотрим, кого государыня оставит подле себя, меня или его!
Де Сегюр пребывая в растерянности, не знал, что и сказать своему вспыльчивому и неуемному другу, но все же согласно кивнул:
– Отчего-то сердце подсказывает мне, – поделился он с князем, – что у вас все сложится не худо. До того ладно, что вы, окроме всего, поможете мне еще в одном деле…
Взволнованный князь, паки, подскочив, прохаживался по комнате широкими шагами. При последних словах он остановился.
– Что-то еще? Что же?
– Я получил письмо из Варшавы от моего друга, принца Карла Нассау-Зигена, я как-то рассказывал вам о нем. Он просит меня выхлопотать для него дозволение провезти свой багаж под русским флагом через Черное море.
– Для чего он вам? Вы же говорили, он женился в Польше, пусть там и живет…
– Вы знаете, князь, мы поклялись когда-то друг другу помогать по мере возможности. Я не могу отступить от клятвы.
Потемкин бросил на Сегюра оценивающий взгляд и тут же отвел его.
– Знаю, – сказал он, – вы верный товарищ и друг. Может статься, помогу, чем смогу…
Екатерине нравился ее красавец Александр Ермолов, единственным изъяном коего был широковатый нос, за что Потемкин прозвал его «le negre blanc». Едино то, что она могла произносить имя своего незабвенного Александра Ланского, было для нее бальзамом для сердца. Окричь того, ее покоряла необыкновенная доброта нового любимца: он помогал всем, кому мог, естьли был убежден, что перед ним достойный человек. Александр Петрович был весьма умен, правильно оценивал качества людей и никогда не ходатайствовал за недостойных. Она пожаловала ему два поместья, стоившие четыреста тысяч рублев и почти толико же наличными в виде жалования. За полтора года императрица поняла, что может полагаться на его рекомендации, понеже ее любимец был всегда искренен и честен. К вящему сожалению императрицы, как она и предчувствовала, за оные свои прекрасные черты характера, не имея при дворе своей руки, опричь его государыни, он и поплатился. Поплатился же Ермолов, за свою честность, в деле, связанном, как ни странно, со Светлейшим князем. Дело же было в том, что после покорения Крыма, хан Шагин-Гирей должон был получать от Потемкина крупные суммы, оговоренные государственным договором, но Светлейший князь, как утверждал хан, задерживал выплаты и ничего не платил ему. Кто-то из врагов князя Потемкина посоветовал хану обратиться к Александру Ермолову, что тот незамедлительно и учинил. Получив от него письмо, Ермолов обо всем доложил Екатерине. В результате, императрица выразила Потемкину свое неудовольствие. Вспыливший от оного навета, Светлейший сразу же понял, кто желал опорочить его имя. Так или иначе, князь жестко поставил вопрос ребром: или он, или ее любимец. Императрице вовсе не нравилась таковая постановка вопроса: Ермолов был прекрасным человеком, рядом с ним она чувствовала себя комфортно и, как женщина и, как императрица.
В который раз она подумала про себя, что князь – изрядный деспот, немало испортивший ей крови и нервов. Посвященная во все ее тайны, Анна Нарышкина, не больно любившая Ермолова за мрачноватый вид и молчаливость, посоветовала:
– Душа моя, ты за год с небольшим еще не прикипела к нему сердцем, может статься, тебе лучше дать ему отставку. Будут другие молодцы, не хуже, а, можливо, и лучше. Ты ж не можешь теперь и шагу учинить без Светлейшего князя. Ну, не отдал он какую-то сумму во время, да ведь и причина сериозная: он строит города! Каковые расходы тамо! Не рассчитал, задолжал, протянул время, а сей хан Гирей – скорей жаловаться! Без Светлейшего, сама говоришь, не будет дела! Ну, «добрая наседка одним глазом зерно видит, а другим коршуна». Вот и смотри! Ты ведь знаешь: все, что делается в империи худо – валят на князя, а что хорошее записывают на тебя, душенька. Так что решай.
На самом деле, лишаться Потемкина теперь, когда должна была свершиться ее великая мечта о «Греческом прожекте»? Нет, она, стало быть, не может не уступить Светлейшему. К тому же, положа руку на сердце, она призналась сама себе, что охладела к фавориту: ей нестерпимо скушно с ним, как когда – то с Александром Васильчиковым. Словом, она довольно легко отказалась от благородного красавца Ермолова. Самой ей было просто стыдно смотреть ему в глаза, поелику она попросила своего кабинет-секретаря Безбородко передать бывшему фавориту, что она разрешает ему уехать на три года за границу.
Пораженный случившейся перемене, генерал-поручик Александр Ермолов вышел в отставку и, с рекомендательными письмами от Безбородко, летом уехал в Европу.
Узнав о разрыве императрицы с фаворитом, князь Потемкин, сделав досадливую гримасу, буркнул:
– Туда ему и дорога! Каков он есть, такова ему и честь.
Во время очередного бала, уже без сопровождения Александра Ермолова, государыня села играть в карты. Настроение ее было не самым лучшим. Она пригласила за свой стол Потемкина, де Сегюра, Федора Головкина и Льва Нарышкина. Говорили на самые разные темы. Екатерина беседовала, в основном, с остроумным де Сегюром, коий, решив воспользоваться благосклонностью императрицы, пожаловался на Безбородку и Остермана, не делавших видимых шагов в деле продвижения торгового договора двух дворов.
– Вы, скорее всего не ведаете, Ваше Императорское Величество, что они сильно медлят по неизвестной мне причине. А ведь вы давно дали свое добро, и мой король счастлив был узнать, что дело сдвинулось с мертвой точки.
Екатерина, отложив карты, посмотрев сочувственно на дипломата, испросила:
– Что же министры?
Де Сегюр, с готовностью и даже с жаром, ответствовал:
– Они говорят, что расстояния огромны и, поелику трудно получать верные сведения, дабы произвести надлежащую оценку. И, что много других затруднений. Но, тем не менее, Ваше Величество, дело надобно двигать, как можно скорее на пользу обеих стран.
Императрица на мгновенье нахмурилась. Взглянув на него, сказала:
– Не беспокойтесь граф, все будет в порядке. Моя к вам благосклонность тому порукой.
Де Сегюр встал с места. Поклонившись, приложился к руке. Блестя радостными глазами, он воскликнул:
– Благодарю вас, Екатерина Алексеевна! Весьма и весьма обязан Вашему Императорскому Величеству!
Императрица, паки благосклонно кивнула ему и, дабы сменить материю разговора, обратилась к Левушке Нарышкину:
– Ну, вы, как друг Кирилла Разумовского, пожалуй, должны знать, каковы дела в его семействе, как сам граф? Он не появляется в столице, предпочитая Москву.
– Кирилл Разумовский жив и здоров, переписывается с сыном Андреем, как, впрочем, и другими сыновьями, постоянно. Теперь он готовится встретить его с молодой женой, дочерью цесарского графа Тун-Гогенштейна.
– Так граф Андрей женился на австриячке!
– Так точно, Ваше Величество!
– А Кирилл Григорьевич все также живет в доме, отстроенном Захаром Чернышевым?
– Все там же, Ваше Величество! – ответствовал, как всегда, с некоторой иронией Лев Александрович. – Живет в Москве совершенным вельможей, затмив всех своим богатством: он дает ежедневные, роскошные обеды, окружен блестящим штатом, почетным караулом, егерями, гайдуками, скороходами, и, вестимо, карликами. Ну, и иногда оставляет Белокаменную, дабы объехать свои малороссийские поместья.
Екатерина посмотрела на Федора Головкина, у коего горели глаза тоже вставить что-то, но Екатерина не дала ему слово, зная, что тот сморозит какую-нибудь критику в адрес графа Кирилла. Потемкин молчал, думая о чем-то своем, сосредоточенно рассматривая свои ногти. Вдруг, он взглянул на Екатерину, глаза их встретились. Князь Григорий Александрович улыбнулся.
– Что имеете сказать, князь? – любезно испросила императрица.
– Ничего, государыня-матушка, опричь того, что зять мой, Ксаверий Браницкий, весьма доволен домом на Мойке, купленным у графа Разумовкого.
Белокурая Екатерина Романовна Дашкова, в свои сорок два года, выглядела все еще молодой и привлекательной дамой. Но мужчины лишний раз боялись взглянуть на нее: толико гонора и высокомерия являла собой ее персона. Однако не сама ее внешность внушала людям ее неприступность, но ее острый язык. Не дай Бог попасть ей под горячую руку!
В целях экономии, княгиня никого не принимала у себя, да и, весьма занятая своей директорской должностью, сама в гости к кому-нибудь редко заглядывала. Но тщилась не пропускать балы у императрицы и обеды у любимого брата, сенатора и президента коммерц – коллеегии, графа Александра Романовича Воронцова. Ей нравилось общество, кое ее холостой брат, кавалер орденов Святого Александра Невского и Святого Владимира, собирал вокруг себя. У него, чаще других, бывали знаменитый писатель, автор «Бригадира», крупноглазый толстяк, с лепными губами, Денис Фон Визин, и, напротив, худой и прямой, как будто аршин проглотил, пиит Гавриил Державин. Наведывался такожде, его друг и родственник, тоже пиит – вальяжный черноглазый Василий Капнист, в жилах коего текла греческая кровь. Они оба были женаты на сестрах. Нравился ей и камергер императрицы, граф Федор Головкин – балагур и остроумец, главный их докладчик о придворной жизни. К своему родственнику, хитроумному красавцу, банкиру Андрею Шувалову, княгиня относилась весьма тепло. У брата бывал и, ничего из себя не представляющий, худой, высокий и бледнолицый, вице-канцлер граф Остерман. Вот и сей час, все они сидели в креслах, после обеда и беседовали о последних событиях при дворе.