– Жаль, что весельчак де Линь уехал на целый месяц раньше нас… Без него будет скучновато в пути – сетовал он. На что отозвался красивый баритон гишпанского посла Нормандеса:
– Оставил нас принц без своих шуток – прибауток! Но он, напомню вам, объявил императрице, что Иосиф Второй встретит ее на брегах Днепра, и, по приказу своего короля, де Линь отвез ему маршрут императрицы Екатерины. Как же инако?
– А граф Комажерский, польский посланник, просил императрицу назначить место свидания с его королем Станиславом-Августом, – добавил Людвиг фон Кобенцель. – Любопытно, как они встретятся после тридцати лет?
Он обвел взглядом друзей, но, видимо, оное никому не хотелось обсуждать. Зато, вдруг заговорили о сенаторе Стрекалове и Андрее Шувалове.
– Сии умники тоже едут с императрицей, – заметил де Сегюр.
– Все придворные умники и красавцы едут. Екатерина любит окружать себя красивыми людьми, – молвил самый некрасивый из них – граф Кобенцель.
Де Сегюр, хмыкнул. Бросив на него насмешливый взгляд, с намеком возразил:
– Отчего же? Среди нас едут и просто умные. К примеру, на Стрекалова и Шувалова возложена обязанность ревизовать везде, где позволят условия путешествия.
– И что они будут делать?
Де Сегюр пожал плечами:
– Мыслю: будут проверять работу губернских управлений, знакомиться с положением городского устройства и управления, которое недавно значительно изменилось.
Сии неинтересные им новости, занятые своими мыслями, все слушали довольно вяло.
– Да, господа, – паки подал голос фон Кобенцель, – что-то на душе не спокойно. Каковым будет оное путешествие? – он посмотрел на друзей грустными глазами. – И императрица нынче молчалива и задумчива, – добавил он. – Заметили?
– Нынче она и в самом деле, не весела, – кашлянув, рассеянно подтвердил Фитс-ерберт.
– Не знаете отчего? – спросил де Сегюр и обвел всех взглядом. – Я слышал, что ее внуки Александр и Константин заболели корью, и она не может взять их с собой, а так мечтала!
– Может статься, сие к лучшему, понеже хуже было бы, буде в дороге дети заболели.
– У нее и так есть один ребенок – Мамонов, ее любимец. Он вечно простужается и неделями болеет. Говорят, он токмо дня два назад преодолел свои недуги.
– Однако умен, сей любимец! Видно, что получил основательное образование, – отметил Фитс-Герберт.
– А мне будет не хватать князя Григория Потемкина, – вдруг заявил де Сегюр. – Вот кто умен и интересен, как собеседник. Лучше бы я вместе с ним уехал в Киев!
Все хмыкнули и, задумавшись, помолчали.
– Вообще-то, честно говоря, я б лучше поехал бы к себе на родину, – паки заговорил де Сегюр.
– А что так? – спросил гишпанский посланник.
– Не знаю… Хоть и уверяет наш министр Каллонь, что у нас во Франции все хорошо, но из писем моего отца, чувствую, что-то там происходит непонятное. Народ чем – то недоволен и весьма сильно.
Людвиг Кобенцель засмеялся:
– Где вы видели, граф, чтобы народ всем был доволен? Выбросьте все из головы!
– И теперь я не так часто буду получать известия о родных, жене, детях, – невесело продолжил де Сегюр. Однако он притворялся: ничто не могло испортить ему настроения после подписания накануне отъезда торговых отношений с Россией. Членов коллегии иностранных дел Маркова Аркадия, Александра Безбородки и вице-канцлера графа Остермана, сих троих, кто подписал с ним официальные бумаги, он теперь просто обожал.
Нормандес подошед к нему, весело похлопал его по плечу:
– Бросьте, граф, кручиниться. Завтра мы поедем в знаменательное путешествие с великолепнейшей императрицей, неотразимой женщиной, умнейшей и искуснейшей собеседницей. Можливо ли было об том и мечтать? – вопрошал он, оглядывая всех друзей.
– К тому же, – добавил Фиц-Герберт, – коли боитесь замерзнуть в поездке по просторам России, то завтра, в придачу ко всей нашей нарядной верхней меховой одежде, и соболиным шапкам, нам всем выдадут медвежьи шубы, кои мы наденем поверх всего.
– Ох, и тяжеленькие мы будем, – заметил де Сегюр.
Гишпанец сделал веселую гримасу:
– Нет, друзья мои, от сей поездки, я жду много веселых приключений. Так что спокойной ночи вам всем, а я пойду спать.
Он встал, остальные тоже живо собрались и, раскланявшись друг пред другом, разъехались.
Не очень-то с легким сердцем уезжала императрица в дальнее путешествие, оставляя столицу без своего присутствия. Хотя была уверена, что, вызванный из Первопрестольной, граф Разумовский, замещая ее, как всегда будет разумен, а сын – наследник не посмеет наделать глупостей. Готовясь к путешествию в Новороссию и в Крым, Екатерина намеревалась взять с собой обоих внуков. Великий князь Павел и его жена оскорбились ее намерению, и в почтительном письме просили оставить Великих Княжичей в Петербурге. Но императрице не хотелось ехать без внуков, разлука в полгода – страшила: слишком она была привязана к ним. Екатерина изволила им ответствовать:
«Дети ваши принадлежат вам, но в то же время они принадлежат и мне, принадлежат и государству. С самого раннего детства их я поставила себе в обязанность и удовольствие окружать их нежнейшими заботами. Вы говорили мне часто и устно, и письменно, что мои заботы о них вы считаете настоящим счастьем для своих детей и, что не могло случиться для них ничего более счастливого. Я нежно люблю их. Вот как я рассуждала: вдали от вас для меня будет утешением иметь их при себе. Из пяти трое остаются с вами; неужели одна я, на старости лет, в продолжение шести месяцев, буду лишена удовольствия иметь возле себя кого-нибудь из своего семейства?»
Как всегда в своих решениях, Екатерина осталась непреклонной, и отъезд Великих княжичей не отменила. Но Всевышний распорядился инако: Великий князь Константин заболел корью и седьмого генваря, Екатерине оставалось выехать из Царского Села без внуков. Но, то, что приходится оставить своих любимых внуков, весьма огорчало ее.
Едино радовало, что в Киеве ожидал ее первый министр – Светлейший князь Потемкин. Мечта возродить, совместно с ним, Византию, питала Екатерину.
Стоял крепкий мороз – восемнадцать градусов. После молебна, императрица Екатерина Алексеевна Вторая, вышла к своей карете в красивом суконном кафтане на меху, со шнуровкой впереди, в высокой собольей шапке. Художник-самоучка Михаил Шибанов, во все время сбора всех отъезжающих, неотступно следовал за государыней, и успел сделать в оном виде с нее портрет. Веселое ее, разрумянившееся на морозе, лицо приветливо одаривало всех улыбкой. Выглядела государыня прекрасно. Рядом с ней находился ее надменный любимец, Александр Мамонов. Молодой и красивый, в великолепной бобриковой шубе и шапке, он все же менее привлекал к себе внимание, нежели немолодая, но весьма притягательная императрица. В общей сложности в кортеж входило тридцать два высших чиновника и множество лакеев, кучеров, форейторов, парикмахеров, камердинеров, поваров с поварятами, кондитеров, музыкантов, скороходов и даже двух арапов, всего около трех тысяч человек. Вместе с государыней ехали половина придворных, двадцать два сановника, около двухсот высокопоставленных лиц. Опричь графа Безбородко и фаворита императрицы Мамонова, в свите находились посол Австрии граф Кобенцель, посол Франции – граф де Сегюр, посол Британии – граф Фиц-Герберт и другие посланники. Все расселись по местам. Кортеж, растянувшийся на версту, состоящий из четырнадцати карет, ста двадцати четырех саней с кибитками, при сорока запасных санях, под грохот артиллерийского салюта, выехал из Царского Села в далекое путешествие в «полуденный край». Весьма скоро проехали Петербург, где на Невском проспекте и прилегающих к Казанскому собору улицах, собралось множество народу, желавшего проводить свою государыню в дальний путь.
Шестиместная карета императрицы, устланная мягкими коврами, запряженная десятью лошадьми была так высока, что в ней можно было стоять во весь рост. С ней ехали Мамонов, статс-дама Протасова, обер-шталмейстер Лев Нарышкин, обер-камергер Андрей Шувалов и граф Кобенцель, с коим Екатерина постоянно обсуждала желанный союз между Австрией и Россией. В пути состав спутников в карете императрицы постоянно менялся. Часть же многочисленной свиты, в том числе обе племянницы Потемкина, мечтавшие о скорой встрече с дядюшкой, а такожде Бибиков и Попов, отправились вперед.
В генваре дни особливо коротки, а ночи длинны. Солнце вставало поздно и через шесть-семь часов наступали сумерки. Но царским путешественникам светили в ночное время огромные костры из поваленных деревьев. При двадцатиградусном морозе кортеж мчался по прекрасно накатанной снежной дороге. Путешественники наблюдали во все стороны прекрасные белые равнины, лиственные, сосновые и еловые леса, припорошенные снегом, кои, под солнечными лучами, выглядели сказочно нарядными. Ночью они привораживали взгляды своей таинственностью, и какой-то торжественностью. Въезжая в города, или поселения их непременно встречали людские толпы. Не замечая стужи, верноподданные государыни кланялись и громкими криками приветствовали свою царицу. Засим многие, особливо детвора, бежали за царским поездом, оглашая криками округу.
После Херсона, князь Потемкин оправился с ревизией в Екатеринослав. Получив одобрение императрицы строить Екатери-наслав на брегах Днепра, он более года рассматривал различные проекты. Ему понравился проект архитектора – француза Клода Жируара, представившего план центральной площади с улицами, соединяющих их с набережной Днепра. Сей план, князь передал на доработку своему любимому архитектору, академику Ивану Егоровичу Старову, ученику знаменитого француза Дела-мота.
Проект строительства Екатеринослава, еще не был утвержден, а князь Потемкин уже приказал заложить университет и музыкальную академию, подобной которой не было еще ни в Петербурге, ни в Москве. Сюда, как говаривал князь, в «новые Афины», он перевел греческую гимназию, раннее основанную им, недалеко от Петербурга, в его имении Озерки. Первым директором музыкальной академии Потемкин назначил своего любимого композитора, итальянца Джузеппе Сарти. Пригласил он в свою академию руководителя певческой капеллы Дмитрия Бортнянского и композитора Михаила Березовского. Такожде заманил виртуозного скрипача – Ивана Евстафьевича Хандошкина, бывшего крепостного Льва Нарышкина, коий посылал его учиться в Италию у знаменитого Тартини. Помимо всего оного, он начал приглашать и других итальянских музыкантов, а такожде приказал губернатору Ивану Синельникову нанять в университет профессорами живописи двух художников, Неретина и Бухарова, с весьма знатным жалованьем в сто пятьдесят рублев! Хотелось бы ему пригласить сюда и Дмитрия Левицкого, и Алексея Лосенко, но они были завалены работой в столице. Князь не жалел денег и много работал, тщась к приезду императрицы представить пред ней достойный ее имени город. Опричь того, для осуществления путешествия императрицы, он все еще был упражнен подготовкой лошадей и повозок. Потемкин получил на приготовление экипажей пятнадцать тысяч рублев и через Конюшенную контору заказал их лучшим мастерам каретного дела в Риге, Москве и Санкт-Петербурге. Они изготовили свыше двухсот экипажей, при этом, часть из них имели, съемный верх и могли использоваться, как зимние сани и летние каре