Обустраиваясь, Екатерина позвала Перекусихину, но та не отзывалась. Тогда она прошлась по комнатам и обнаружила ее в маленькой спаленке, забитой всякими баулами, тюками и сумками. Екатерина, увидев растерянную подругу в таком неприглядном положении, позвала Потемкина. Показывая на Марию Саввишну, она молвила расстроенным голосом, появившемуся князю:
– Коли хочешь, чтоб я чувствовала себя хорошо во дворце, пожалуй, князюшка, позаботься и о моей любимой подруге.
Потемкин горячо и многократно извинился и мигом поправил дело: Перекусихиной предоставили просторную спальню. На следующий день, с Потемкиным, императрица побывала на заутрени в Печерской Лавре. Вместе они посетили Георгиевского орденоносца, воевавшего вместе с Потемкиным в первую турецкую войну, теперь выслужившегося до генерала, Андрея Яковлевича Леванидова. Светлейший хотел показать государыне свой хор, в котором пел необычайно красивым голосом мальчик Турчанинов Петр. Голос звучал божественно, и князь изъявил желание забрать его с собой, поручив обучению Джузеппе Сарти, чему государыня не противилась. К вечерне они поехали в Софийский монастырь, посетили митрополита Самуила в его келье. Болящий митрополит молвил императрице много добрых слов и даже уподобил ее Христу, явившемуся после Воскресения ученикам. Покидала его императрица весьма во взволнованном состоянии.
Последовали почти ежедневные бесчисленные поездки по исторически богатейшему городу Киеву, в том числе, и в Печерский монастырь, где расположился Григорий Потемкин. Ездили на Старо-Киевскую гору, к Десятинной церкви на Подол. Государыня с радостью отметила большие перемены в облике города и поразилась красоте Андреевской церкви, которую заложили сорок три года назад в первый ее приезд с императрицей Елизаветой, Великим князем Петром Федоровичем и своей матерью, герцогиней Иоганной Готторпской. Восхищенная Екатерина назвала сию церковь жемчужиной архитектуры. Она посещала киевские святыни, давала множество аудиенций, устраивала торжества и балы, кои киевляне, вестимо, запомнили на долгие годы. В своем дворце неотразимая императрица милостиво принимала духовенство, членов правительства, дворян, бородатых купцов в длиннополых кафтанах, иностранцев, офицеров, донских казаков в необычной полуазиатской форме и многих других. Екатерина встречала и привечала всех и, как бы между прочим, вела беседы, затрагивая политические материи, выявляя настроения между русскими и гостями из соседних стран.
Вечерами Екатерина принимала у себя более узкий круг приближенных, где, по ее желанию, никто не придерживался принятого этикета, все видели не императрицу, а просто любезную женщину. На подобных вечерах беседовали, играли в бильярд, рассуждали о литературе. На первом из сих собраний, вместе со Светлейшим князем Потемкиным, впервые появившись на приеме у императрицы, высокий и стройный принц Нассау-Зиген, произвел сразу самое благоприятное впечатление на окружающих своими манерами и внешним видом. Принц приветствовал императрицу глубоким поклоном и был допущен к руке.
– Я слышала, принц, – любезно заметила ему императрица, – вы везде успели повоевать и, сказывают, воевали храбро.
Поклонившись, принц смело и, прямо глядя в глаза государыни, ответствовал:
– Отнюдь нет, Ваше Императорское Величество, я, всего лишь, участвовал в Семилетней войне во французской армии. Потом три года у меня ушло на кругосветное путешествие. По возвращении, снова вступил в ряды французской армии. В чине полковника воевал за острова, принадлежащие Британии, засим воевал в испанской армии, в чине генерал-майора участвовал в осаде Гибралтара.
– И, наконец, пять лет назад вы женились на польской княгине. Сам король Станислав присутствовал на вашей свадьбе! – весело продолжила за него императрица.
Принц сдержанно улыбнулся:
– Да, Ваше Императорское Величество, счастливо женился, на княгине Сангушко, получил польское гражданство.
– А с какой целью вы изволили недавно посетить Константинополь?
Принц почтительно, с достоинством склонился:
– Целью моей поездки было возобновление торговых отношений между Польшей и Турцией, Ваше Величество.
– Виделись ли вы с моим послом, Яковом Булгаковым, принц?
– Весьма сожалею, но не пришлось.
– Жаль…
Императрица пригласила его сесть рядом с собой и продолжила разговор:
– Светлейший князь Григорий Александрович Потемкин, – она бросила взгляд на князя, – уверяет меня, что вы сумели подготовить подробнейшую карту русла Днепра, не так ли, принц?
– Точно так, Ваше Императорское Величество!
Принц держался весьма достойно, приятное, сероглазое лицо его излучало любезность и глубокое почитание пред императрицей. Придворные сразу поняли, что государыня отнеслась к нему весьма благосклонно. В оном они убедились уже через неделю, когда всем стало известно о пожаловании ему Ея Величеством имения в Крыму, на берегу Черного моря и, что в намеченную поездку на юг России, она включила его в состав своей огромной свиты.
Раз или два в неделю императрица имела собрание и давала большой бал или прекрасный концерт. В прочие дни стол ее накрывался на восемь или на десять приборов. Четверо послов, сопровождавших ее в числе других, были ее постоянными гостями, такожде принц де Линь и иногда принц Нассау. Екатерина явно склонялась симпатией к Франции, тем паче, что среди дипломатического корпуса более других было французов – граф Луи де Сегюр, принц Шарль де Линь и принц Карл-Генрих Нассау-Зиген, все ходившие в друзьях Светлейшего князя Потемкина. Принц Нассау сразу же был принят в круг иностранного корпуса и приглашен в просторный дом Кобенцеля, который стал своего рода клубом для иностранцев, где можно было встретить и французов, и немцев, и поляков. Промеж них – богатейшего красавца, графа Станислава Щенсны-Потоцкого, князя Сапега, графа Иганция Потоцкого, графа Мнишек. Бывал здесь и граф Франциско де Миранда, и даже американец, друг Джоржа Вашингтона, бывший плантатор Литтлпейдж, теперешний камергер короля Станислава-Августа.
Принц де Линь не допускал, чтобы скука хоть на минуту могла затесаться в их маленьком кружке. Он беспрестанно рассказывал разные забавные анекдоты и сочинял на разные случаи песенки и мадригалы. Пользуясь исключительным правом говорить, что ему вздумается, он был горазд поговорить о политике. Хотя веселиться он умел сверх всякой меры, порой, под видом шутки, он высказывал дельные и колкие истины. Он был привычным царедворцем, умным и добрым сердцем кавалером. Его насмешки забавляли, но никогда никого не оскорбляли. Однажды он презабавно подшутил над заболевшими графами де Сегюром и Кобенцелем, в конечном итоге заставив их излечиться, пуская себе кровь. Первым на оное попался трусливый, дрожащий за свою жизнь, граф Кобенцель. Конечно, толку от кровопускания не было никакого.
На великолепном балу, данном императрицей в первую же неделю по приезде в Киев, Мамонов ни на минуту не отходил от Eкатерины, даже упросил станцовать с ним менуэт. Императрица уступила ему, хотя давно не танцовала, считая себя слишком грузной для оного занятия. Однако все отметили легкость, с которой танцевала Ея Величество в паре с красавцем Мамоновым.
На том балу кто токмо не присутствовал! Зал был заполнен богатой киевской аристократией, принцами, князьями, вельможами. Были тут и князь грузинский, недавно получивший российское покровительство, были посланники едва ли не всех частей света, включая киргизских, казахских и калмыцких народов. Естественно, присутствовали и знаменитые военачальники, в первую очередь – главнокомандующий армией, изрядно состарившийся и округлившийся, граф Петр Румянцев и наместник Новороссии – Светлейший князь Потемкин, князь Прозоровский, боевые генералы Суворов, Каменский, все со своими адъютантами и другие офицеры в разнородных красивых мундирах. О женской половине, в основном, писанных, роскошных красавиц и говорить не приходится.
– Все они, государыня-матушка, желают видеть новую Семирамиду, Северную Звезду, – льстиво нашептывал на ухо императрице Мамонов.
Екатерина укоризненно взглянула на него, но Мамонов видел, что лицо ее порозовело от его слов.
Потемкин постоянно уходил, давал какие-то распоряжения и паки возвращался к императрице, сияя мужественной красотой и бриллиантами, рассыпанными по его мундиру, блистающих в перстнях, шпаге, трости. Казалось, естьли бы он не понимал нелепости, то ими бы была усыпана и черная глазная повязка. Пальцы были унизаны перстнями, в то время, как у государыни было их всего два. Зато на голове Ея Величества Екатерины Алексеевны сияла Малая корона, которая, при каждом повороте ее головы, слепила близ находившихся дам и кавалеров. Красоте ее ажурного, палевого цвета платья, безукоризненно сидящем на ее полнеющей фигуре, никто из присутствующих дам и близко не могли затмить. Князь Потемкин беседуя с ней, говорил любезности, искрометно шутил, сам смеялся, словом, веселил и веселился, вся его аттенция была на императрице. Наконец, он осмелился пригласить ее танцовать, но она отказалась, указав на его племянницу:
– Вот Светлейший князь, сия красавица, графиня Браницкая, вам не откажет.
Повернувшись к фрейлине Александре Васильевне, она шутливо приказала:
– Извольте, графинюшка, потанцевать с дядюшкой, Светлейшим князем Потемкиным.
Александра Браницкая, грациозно склонившись перед государыней, с радостью вложила свою руку в руку Светлейшего. Они поплыли в танце, а государыня, следила за ними, впрочем, как и за другими. Ей было любопытно наблюдать за галантными кавалерами, кои сопровождали ее всю дорогу из Петербурга. Теперь они наперебой приглашали киевскую красавицу, графиню Анну Красовскую и молоденькую хрупкую княгиню Ольгу Оленину. Граф де Сегюр танцовал с юной племянницей Светлейшего, Татьяной Васильевной и постоянно что-то нашептывал ей на ухо, а та посмеивалась. Императрица видела, что князь Потемкин, часто устремляет свой взгляд в их сторону и хмурится.