го Сашенькой. Впрочем,… ничего странного».
Светлейший князь не оставлял императрицу без аттенции.
– Вы же помните, Ваше Величество, – напомнил ей князь, – ровно четыре года назад, в апреле, состоялось торжественное открытие Екатеринославского наместничества. Временно, пока строится Екатеринослав, я назначил центральным городом наместничества, как вам известно, город Кременчуг. В нем находится управа, палаты и присутственные места. Когда я не там, Кременчугом управляет мой хороший помощник, генерал-майор Иван Максимович Синельников. Кстати, рекомендовал его мне генерал Суворов.
Екатерина, внимавшая с аттенцией, сердечно пожелала:
– Чаю, сей Синельников не подведет тебя, Светлейший князь.
Князь, благодарно взглянув на нее, ответствовал:
– Благодарствую, кормилица моя! Безбоязненно, государыня, полагаюсь на него.
Екатерина полюбопытствовала:
– Кстати, для чего, князюшка, ты выбрал именно сей, а не другой город?
Князь не замедлил с ответом:
– Понеже сей город удобно лежит на пересечении старинных путей, стало быть, отсюда легче и управлять нашей обширнейшей территорией. Теперь, с вашего, государыня-матушка, благословения, сей город есть важнейший форпост на Юге России.
– Кто же охраняет его?
– С прошлого года я назначил генерала Александра Васильевича Суворова командиром Кременчугского корпуса.
Екатерина иронично взглянула на князя:
– Словом, в твоей вотчине, князюшка, самый лучший генерал империи!
Потемкин со всей сериозностию принялся объяснять:
– Государыня, сии новые необжитые территории должны охраняться толковыми людьми. Да, я тоже полагаю, что Суворов самый лучший генерал! Он всегда должон быть у меня под рукой. Новое назначение Суворова на юг, моя государыня, честно сказать, было, не в последнюю очередь, связано с вашим предстоящим прибытием сюда. По моему приказу, генерал Суворов, едва ли не впервые в жизни, самым серьезнейшим образом занялся фрунтом и экзерцицией, готовя дивизию к смотру. Я обратил его особливую аттенцию и на парадное обмундирование, и на все мелочи формы так, что перед самым Вашим приездом, проверив подготовку, я остался довольным его проделанной работой.
Екатерина давно уже благодарно ему улыбалась.
– Знаю, князюшка, ведаю о твоих заботах обо мне и моей Славе. Следуешь поговорке: «Гляди в оба, а зри в три». Благодарение тебе за то от меня!
Встречаясь каждый день со своим окружением, Екатерина, однако, реже других виделась со Светлейшим князем. Заметив оное, она выяснила, что тот большую часть времени проводит не токмо в Печерском монастыре, но и в разных церквях. Безбородко, побывавший в его келье, рассказывал, что иной неискушенный посетитель князя, подумал бы, что он присутствует при аудиенции визиря в Константинополе, Багдаде или Каире. Там господствовало молчание, подобострастие и какой-то страх. Светлейший выказывал посетителям высокомерие, однако было оно скорее притворное. Зачем оно было ему надобно, никто не ведал. Безбородко застал его в халате на меху, с открытой шеей, в широких туфлях, с распущенными волосами.
Поведав о своем посещении Екатерине, Безбородко изразил свое удивление сим поведением Светлейшего. Выслушав своего советника, императрица испросила:
– Что ж он, можливо, хворает?
– Нет, Ваше Величество, он вполне здоров. Просто он, сказывают, предпочитает принимать лежа, развалившись во весь свой отменный рост на широком диване.
– И даже вас, Александр Андреевич?
Безбородко рассмеялся:
– Меня он сподобился встретить стоя, государыня, и даже пригласил присесть. Хотя, сказывают, он редко приглашал посетителя присесть и почти всегда, принимая кого бы то ни было, увлеченно играет в шахматы, обыкновенно не проигрывая. Мне он обмолвился: «В шахматах, как в жизни: много шахов, а мат один».
Екатерина повела бровью, как бы говоря: ну что поделаешь с сим человеком!
– Самой что ли наведаться, посмотреть на нечесаного Светлейшего? К нам он является в фельдмаршальском мундире, благоухающий и напудренный.
Граф Безбородко весело и весьма трезво рассудил:
– Ах, государыня, пусть себе тешится! Главное, под пристальной аттенцией Светлейшего, его трудами и заботами крымские земли превращаются в цветущий край! Я доподлинно ведаю об том по частым сообщениям его главного помощника, Ивана Синельникова. Теперь ужо распаханы тысячи десятин земли, посажены новые виноградники, построены новые города – Симферополь, Екатеринослав, Николаев, Херсон. Строится Черноморский флот и военно-морская крепость Севастополь, многочисленные кораблестроительные верфи, мануфактуры и фабрики.
Екатерина согласно кивнула: она ведала, что показать все оное ей, императрице, Потемкин полагал чрезвычайно важным делом. За ради этого, он вел грандиозную подготовку, забиравшую у него, вестимо, много времени. К оному великому действу он подключил, пожалуй, все возможные стороны, жизни страны, в том числе и армейскую. По его словам, в ее частях проводятся многочисленные военные парады и смотры, дабы подготовить их к показательным смотрам к ее, императрицы Екатерины Алексеевны, приезду.
Императрица Екатерина Алексеевна и князь Потемкин уже битый час толковали касательно политики Франции. В кабинете присутствовали Мамонов и Безбородко, кои помалкивали, токмо переводя глаза то на государыню, то на князя.
– Стало быть, сия страна, Франция, самая образованная в мире, будет паки и паки защитницею изуверов и невежд! – изражал свое неудовольствие князь Потемкин, понеже недавно обнаружил плотное сотрудничество де Сегюра и Кобенцеля. – И все оное, – грозно продолжал он, – под предлогом торговых выгод, кои могли бы быть вполне заменены для них приобретениями в Архипелаге.
– Делает она все это, из страха, что Россия займет первенствующее место в Европе, – спокойно заметила императрица.
Потемкин, вконец, взвился:
– Да вся Европа вправе обвинить Францию, коя упорно охраняет турецкое варварство и чуму! И сей Сегюр ничего толком не делает!
– Что может один де Сегюр? – возразила государыня. – Он токмо передал мне слова своего короля, что тот желает скрепить крепче наш союз, столь полезный для спокойствия Европы.
– Европы! – саркастически усмехнулся Потемкин.
Екатерина, тщась как-то защитить французского посланника, изрекла:
– Да, Луи Филипп ныне весьма печется об строительстве французских домов в русских портах, наподобие английских факторий.
Потемкин фыркнув, тут же возразил:
– Такожде он заботится, чтобы мы, не дай Бог, не потеснили турецкие границы. Я ему сказал, что оное необходимо, дабы создать, к примеру, греческую республику. Дескать, ужели хуже будет для Франции вести торговлю с христианами, заместо своевольных и высокомерных мусульман?
Екатерина заломила бровь:
– И что же де Сегюр?
– Он догадался, что я имею в виду Очаков и Аккерман и заявил, что оное почти, что требовать завоевание Константинополя, и может статься, не избежать большой войны. Турки ничего не уступят, допрежь не будут побеждены.
– Господи, – тяжело вздохнула императрица, – как не понимают все оные господа, что никто не устоит против нашего оружия! И будет время, когда христианские Молдавия и Валахия будут освобождены от турецких злодеев. И баста! Не инако!
Императрица помолчала. Потемкин смотрел на нее, ожидая, что она скажет напоследок.
– Но, – сказала она, – мы, как и обещали Франции, сами нападать на Турцию не станем. Она сама нападет, не в силах вынести позора своих потерь. Вот тогда, победив, мы возьмем вознаграждение таковое, каковое захотим, князь Григорий Александрович! Нам токмо нужон достойный союзник.
– Одно я скажу вам, государыня-матушка, я уверен, что Иосиф Второй ведет двуликую политику.
– Несомненно! – согласилась императрица. – Однако, все-таки, он не ложно ненавидит турок, не токмо потому, что христианин. Посему, есть великая необходимость мне встретиться с цесарским королем Иосифом. Мыслю, я сумею убедить его. Дай срок!
Екатерина порывисто встала. Пронзительно взглянув на князя, изрекла:
– Скоро, скоро, mon ami, оное будет иметь место, и австрийский император станет нашим лучшим союзником. Вам ли, Григорий Александрович, не знать: «исподволь и ольху согнешь, а круто – и вяз переломишь».
Князь Потемкин, хмыкнув, покосившись на Безбородко и Мамонова, недоверчиво взглянув на государыню, бросил:
– Дай-то Бог! Где наша не пропадала! Знаю, матушка, за что ни возьмешься, своего добьешься!
Общество в Киеве в приезд императрицы разделилось как бы на три круга. При великолепном дворе Екатерины Алексеевны вращался тесный кружок самых приближенных, куда, окроме фрейлин-наперсниц, прежде всего, входили ее любимец Александр Мамонов, генерал-аншеф, наместник Новороссии князь Григорий Потемкин, генерал майор, член Коллегии иностранных дел Александр Безбородко и статс-секретарь Александр Храповицкий. Ко второму кругу относился дом, где жили фон Кобенцель, Фитц-Герберт и де Сегюр, принимавший и русских, и иностранцев. Сей маленький своеобразный двор был местом, куда сходились самые разные люди, говорящие на различных языках. Сидя за накрытым столом, уставленный блюдами, фруктами и винами, они вели беседы, толкуя о разных предметах – от важнейших до самых обыкновенных. И третий круг – круг военных. Здесь собирались офицеры разного ранга. Им тоже было о чем поговорить, понеже чувствовалось, что надвигалась новая война.
Екатерина, вращаясь в своем кругу, все же жестоко скучала по своим внуками и подруге Анне Никитичне Нарышкиной. Она нередко вспоминала все ее поступки и дела, учиненные ради нее, Екатерины, за более, чем сорок лет.
– Как жаль, – говорила она Протасовой, – что внуков и Анну Нарышкину так не вовремя хворь одолела! Как мне их здесь не хватает!
– Ну, что делать? Дети занедужили, а со здоровьем княжичей шутки плохи. А уж, Анна Никитична, хворает редко, но метко!