Храповицкий, чтоб разрядить обстановку, вдруг пожаловался Безбородке:
– Каковая здесь жара, я все время потею.
Екатерина, услышав оное, весело отреагировала:
– Я тоже. Не успеваю переодеваться. В обед скрываюсь от жары, но к пяти пополудни воздух весьма приятен. Жаль, – заметила она, – не тут построен Петербург. Надобно сказать, проезжая сии места, мне воображаются времена князя Владимира.
На что Храповицкий отозвался тоже с ностальгической ноткой:
– Достопамятные, славные истории времена…
Первого мая было особливо торжественно: архиепископ Амвросий произнес свою заготовленную речь. К руке императрицы были допущены Амвросий, Потемкин, Румянцев, генералитет и еще несколько чинов и офицеров. Императрица принимала делегацию осетинской народности, просивших Православного крещения, встреченное государыней весьма благосклонно.
Во время обеда были разыграны представления, оркестр музыкантов и огромная группа певцов развлекали императрицу и ее окружение. Для услаждения императрицы, в Кременчуг заранее прибыл итальянский композитор, дирижер и педагог Джузеппе Сарти, назначенный директором Екатеринославской музыкальной академии, коий во главе оркестра и хора, из почти двухсот человек, давал концерты. Здесь и была сыграна, заказанная Потемкиным, торжественная кантата, сочиненная итальянцем. Заслуга в прекрасном музыкальном оформлении концерта, как докладывал князь Потемкин, не токмо композитора Сарти, но и первого виолончелиста оркестра «Ла Скала» Александро Дельфино, приглашенного в консерваторию будущего Екатеринослава. Волшебные звуки музыки постоянно и, почти везде, сопровождали Екатерину и ее любимца в столь понравившемся им городе.
Как всегда, государыня встречала у себя духовенство, городское начальство, купцов и мещан города, а такожде принимала жалобы. В тот же день она пригласила гостей на обед на сто кувертов, на следующий день толико же гостей обедали у нее на галере «Десна».
Вместе с Храповицким, после обеда, Екатерина разбирала иностранную почту, и, из перлюстрированного письма жены графа Луи де Сегюра, они узнали, что государственный контролер финансов Франции, Шарль Калонн, смещен Благородным Собранием.
Императрица насмешливо иронизировала:
– Они создали Благородное Собрание! Двадцать лет назад мне всего-то удалось учинить Собрание Депутатов… Вы, Александр Васильевич, извольте передать сию новость нашему гофмаршалу князю Федору Сергеевичу Барятинскому, пусть посмеется.
К полудню, встретившись, по просьбе князя Потемкина, с казаками, ликвидированной после Пугачевского бунта Сечи Запорожской, императрица дала согласие на восстановление оного войска, и распорядилась селиться им на полуострове Тамани, тоже относящейся к Новороссийскому наместничеству. По инициативе, далеко зрившего Потемкина, тут же начало создаваться «Войско верных казаков».
Вечером Екатерина дала бал, на котором было около восьми ста человек. Съехались в необычайно богатых нарядах чуть ли не все дворянство и купечество губернии.
На третий день, перед балом, даваемый местной знатью, князь Потемкин предложил императрице посмотреть маневры дивизии генерала Суворова.
– Государыня-матушка, не изволите ли вы посмотреть маневры рядовой российской дивизии? – обратился он к ней.
– Отчего же не изволить, Светлейший князь? С удовольствием, особливо, буде сия дивизия ходит под Суворовым.
– Так и есть! Дивизией командует генерал Александр Васильевич Суворов, матушка!
Искусство войска, продемонстрированное Суворовым, поразило не токмо государыню, ее свиту и всех гостей, но и самого Потемкина. Сам, являясь мастером празднеств и представлений, он подумал: «Вот так генерал Суворов! Прямо-таки обошел меня… Не ожидал такового размаха!»
После смотра, перед балом, Екатерина написала барону Мельхиору Гримму, что суворовское войско, кое она видела в Кременчуге – превосходнейшее, каковое токмо можно встретить, и, что Александр Суворов приглашен в свиту, сопровождающую ее в Тавриду.
Управляющему Петербургом, Якову Брюсу, она отписала:
«В Кременчуге нам всем весьма понравилось, наипаче после Киева, который между нами ни единого не получил партизана, и если бы я знала, что Кременчуг таков, как я его нашла, я бы давно переехала. Чтобы видеть, что я не попусту имею доверенность к способностям фельдмаршала князя Потёмкина, надлежит приехать в его губернии, где все части устроены как возможно лучше и порядочнее; войска, которые здесь, таковы, что даже чужестранные оные хвалят не ложно; города строятся; недоимок нет. В трех же малороссийских губерниях, оттого что ничему не давано движения, недоимки простираются до миллиона, города мерзкие и ничто не делается».
На третий день, перед отъездом из Кременчуга, Екатерина в беседе с князем, поинтересовалась:
– Ну, как? Много казаков записалось в новое казачье войско? Тот гордо заявил:
– Изрядно, государыня-матушка! Будут теперь у нас особливые новороссийские казаки. Будет, кому защитить Веру Русскую!
– Чаю, будет кому! – поддержала его Екатерина. – В прежние века, в сих местах, противу католичества стояли казаки, возглавляемые гетманами Петром Сагайдачным, а после него – Богданом Хмельницким.
– Все-то вы ведаете, государыня моя! – воскликнул с удивлением князь Потемкин. – А, знаете ли, что при Богдане Хмельницком кременчугская земля, относящаяся к гетманской столице, Чигирину, славилась тем, что давала половину сотен в казачий Чигиринский полк – гвардию гетмана?
– Нет, князюшка, чего не знаю, того не ведаю. И Кирилл Разумовский, последний гетман, ничего подобного не докладывал.
– В-о-о-т, – протянул удовлетворенно князь, довольный тем, что он знает кое-что более нее. – Так вот сам Кременчуг в то время, Екатерина Алексеевна, был сотенным городом Чигиринского полка, к которому были приписаны и знаменитый гетман и его старшина.
– Да-а-а. Интересна русская седая старина. Чего токмо не происходило в ее пределах! – молвила Екатерина, глядя в пространство перед собою, вестимо, воображая необозримую даль.
Впечатления о Кременчуге у Екатерины складывались самые похвальные. Перед отъездом, она, обратившись к свите, грустно молвила:
– Как жаль, что не тут построен Петербург!
Потемкин, подал императрице руку и, победоносно глядя на ее приближенных, повел ее к карете. Сие звучное изражение государыни о Кременчуге, легло бальзамом ему на сердце, и, вестимо, на сердца всех кременчужан.
Четвертого мая государыня Екатерина Алексеевна и свита взошли на свои галеры и двинулись далее в путь, коему мешал сильный встречный ветер так, что в тот день сумели преодолеть всего лишь двадцать пять верст.
Екатерина, вестимо, ведала, каковую роскошную светскую жизнь ведет ее бывший фаворит, теперешний польский король Станислав-Август, и каковая очередь из прекрасных дам, выстраивается пред ним, в надежде стать его любимицей. Такожде она ведала, что он меняет их, как перчатки, но ни на ком из них надолго не задерживается.
«Само собой, – думала она, – Стась все еще хорош, в прежней форме, не отяжелел за толико лет. Он помнит меня молодой, красивой, с тонкой талией. Матка Боска! Меня, скорее всего, и не сразу узнает! – иронизировала сама над собой Екатерина. – Ах, Господи! Как много изменилось за почти тридцать лет!»
Говоря себе начистоту, ей не хотелось видеть его, в первую очередь из-за внешних перемен в себе не в лучшую сторону. Она так привыкла, что, несмотря на возраст, ею все восхищаются. Но ей понятно, что Стась никак не может восхититься ею, располневшей и постаревшей, когда ей в скорости перевалит за шестьдесят. Бог мой, отчего так не красива старость!
И все-таки, скрепя сердце, ей придется встретиться с человеком из далекого прошлого не где-нибудь, а в Каневе, понеже польский король не имеет права покидать свою страну. И, Слава Богу, а то бы уж давно прискакал в Петербург. А ей, по большому счету, – «вшистко едно!», как когда-то говаривал ее бывший фаворит. Она весьма благодарна своему Первому министру, коий хитроумно вел дипломатию по отношению к Польше. На днях, к примеру, он, надев традиционный наряд шляхты Брацславской губернии, и все свои польские ордена, со свитой, среди коей находился и его зять, граф Ксаверий Браницкий, посетил Станислава-Августа. Граф Ксаверий был оппозиционером короля, и князь, желая наладить его отношения с Польским монархом, желал сгладить неприязнь между ними. Король, в ходе беседы, поднимал вопросы о таможенных пунктах на границе, о прорытии канала между Польской Украиной и Новороссией, о поощрении польской торговли через Херсон. Потемкин, по указанию императрицы, предложил связать каналом реки Пину и Припять, обещал покровительство городу Данцигу, такожде вполне объективно обсудил с королем сложный диссидентский вопрос, беседовал и о положении, касательно Киевского епископа, наблюдавшего за православными храмами в Польше. Что ж, благодаря Первому министру, Екатерина примерно знала о чем надобно будет вести речь на переговорах.
Императорский флот, наконец, остановился под Каневым, на правом берегу Днепра. Потемкин переправился со своей галеры «Буг» в галеру государыни. Пушки с кораблей и из города известили прибытие обоих монархов. Екатерина послала на шлюпке гофмаршала князя Федора Барятинского и несколько генералов встретить короля Станислава Второго, окруженного польскими войсками в мундирах, шитых с примерным шиком, с великолепным оружием. Промеж сопровождающих его лиц, присутствовал его племянник, к тому же его тезка – Станислав Понятовский, и епископ католической смоленской епархии Адам Нарушевич, коий преподнес императрице свое «Описание Тавриды». Со слов епископа, сие было историческое исследование о Крымском полуострове и его населении в древнейшее и новейшее время.
Когда, пятого мая, король со своей свитой ступил на императорскую галеру, необычайно элегантно одетая в глазетовое голубое, под цвет глаз, платье, с жемчугами, переплетавшими ее красиво уложенную вокруг головы, косу, Екатерина Вторая встречала его вместе с Первым министром, князем Потемкиным, коий был в фельдмаршальском камзоле при всех регалиях. Глаза окружающих были прикованы к их паре, польскому же королю досталось гораздо меньше аттенции. Все сопровождающие их, окружили монархов, понеже им было любопытно увидеть их первые взгляды между собой, услышать первые слова приветствия двух державных особ, некогда любивших друг друга. Но ничего особливого не произошло, окроме того, что императрица на поклон короля, ответила тем же, но холодно и гордо. Подав ему руку, она приг