Екатерина, перебирая оборки рукавов, говорила отрывисто, глядя куда-то в пространство:
– Одна беда, Александр Андреевич: главная база – Севастополь и сам флот наш слишком молоды! Экипажи, в большинстве своем, состоят из малоопытных и не обстрелянных офицеров и матросов! Еще бы год нам….
Александр Храповицкий поддержал Безбородку:
– Не волнуйтесь, государыня-матушка, страшна беда, пока не пришла. Русские быстро всему научаются: еще лучше, нежели наши враги наши моряки научатся морскому делу.
Но Екатерина, зная, каковое сейчас время переживает ее Первый министр, сделавшись весьма нервной, приказала Безбородке приготовить Порте ответную ноту, пересмотреть все бумаги, касательно всех договоров с турками. Храповицкому приказала помогать ему во всем. Хотя ей было давно понятно, что турки так просто не оставят свои потери, она, совершенно потрясенная, ушла в свои покои и слегла с головной болью.
Война шла уже полным ходом, а Великий князь Павел Петрович был паки не у дел. Взрослый мужчина, отец пятерых детей, он тоже хотел защищать свое отечество. Посему, через две недели после объявления Турцией войны, Великий князь просил позволения отправиться вместе со своей женой в армию Потемкина в скромном звании волонтера. В храбрости своего сына Екатерина не сомневалась: тот мог с легкостью и жизнь отдать, но само присутствие его в армии Потемкина, лишь помешало бы Светлейшему князю. Екатерина уговоривала его остаться в своей Гатчине, пеняя на положение жены, а пуще всего – на скорое окончание военных действий, понеже дело двигалось к зиме. Возражение матери было не по душе наследнику, и он в раздражении спросил:
– Что скажет Европа, видя мое бездействие в военное время? На что Екатерина спокойно и довольно сухо ответствовала:
– Она скажет, что вы есть послушный сын своей агвгустейшей матери.
Кажется, наследник покорился ее воле. И, слава Богу! Ни к чему князю Потемкину таковые волонтеры. И ей теперь можливо было спокойно заниматься делами, связанными с военными событиями. Екатерина вернулась к предложению короля Станислава-Августа относительно подписания русско-польского оборонительного договора. В депеше от первого сентября вице-канцлер Иван Остерман сообщил русскому послу в Варшаве, графу Штакельбергу, о том, что «Ея Императорское Величество убеждена, что в условиях нынешнего кризиса проявляется благоприятная возможность реализовать сей прожект».
Однако предложение Петербурга застопорилось из-за противудействий Берлина. Новый прусский король Фридрих Вильгельм велел передать гетману литовскому, Михаилу Огиньскому:
«Я желаю Польше добра, но не потерплю, чтоб она вступила в союз с каким-нибудь другим государством. Естьли республика нуждается в союзе, то я предлагаю свой, с обязательством выставить сорок тысяч войска на ее защиту, не требуя для себя ничего за это».
Его министр Герцберг прибавил, что король может помочь Польше с возвращением Галиции, отторгнутой Австрией, лишь бы поляки не трогали турок. Екатерина, получив сие известие, досадливо поморщилась:
– Как, все-таки, я не ошиблась: сей толстощекий, прусский король коварнее Макиавелли. К тому же, весьма мстительный.
– Да, сей рыжий молодец, не в пример его дядюшки Фридриху, сказывают, имеет сразу несколько полюбовниц, – заметил Безбородко, но узрев взгляд государыни, опустил глаза и более не поднимал.
– И то Бога надобно благодарить, что, не в пример дяде своему, Фридриху, племянник не к мужчинам, а к женщинам охочь, Александр Васильевич, – изрекла она гневливо.
Одно радовало государыню Екатерину Алексевну: император Римской империи, Иосиф Второй прислал письмо, где, среди прочего, ей дороги были слова:
«Получив известие, что один из слуг ваших в Константинополе посажен в Семибашенный замок, я, другой слуга Ваш, посылаю против мусульман в поход мои войска».
Екатерина мысленно поблагодарила императора, про себя отметив, что не худо было бы, чтоб он послал их в кратчайшие сроки, понеже всем известна медлительность цесарцев. Колико раз они проигрывали сражения, не приняв на военном совете своевременные решения.
Девятого сентября в Санкт-Петербурге был обнародован, подписанный Екатериной, Высочайший манифест о войне с Турцией. Турция получила решительный отказ на требование возвратить ей Крымский полуостров и лишить силы Кучук-Кайнарджийский договор о вечном мире. Было понятно, что турки будут рваться к Крыму, опираясь на свою крепость Очаков. Чтобы взять Крым, надобно было сначала занять Херсон, а ключом к Херсону служил Кинбурн, маленькая крепость на косе, вдающейся в лиман – широкое устье Днепра. Уже двадцатого августа турецкие суда атаковали два русских фрегата под Очаковым. После шестичасового сражения русские корабли отошли. Кровопролитная война входила в полную силу.
Екатерина издала приказ, чтоб генерал-майор Иван Максимович Синельников, соратник Потемкина, обустроил флот и занялся снабжением продовольствия армии. И императрица Екатерина, и князь Потемкин чувствовали, что их армии в состоянии одолеть турок, но страшно переживая за ход военных действий, государыня еще больше переживала за князя Таврического. Потемкин же активно вел укрепительные работы. Он полагал, что следует сюда перевести Балтийский флот. Но еще был не уверен. Главнокомандующий отдал приказ адмиралу Марко Войновичу, с таковыми словами:
«…подтверждаю вам собрать все корабли и фрегаты и стараться произвести дело, ожидаемого от храбрости и мужества вашего и подчиненных ваших. Хотя б всем погибнуть, но должно показать свою неустрашимость к нападению и истреблению неприятеля. Где завидите флот турецкий – атакуйте, во что бы то ни стало, хотя бы всем пропасть».
Флот из девяти кораблей вышел в крейсерство из Севастополя, искать и поражать турецкие корабли, но был застигнут жесточайшим штормом у берегов Болгарии, недалеко от мыса Калиакрия. Корабль «Святая Магдалена», был унесен в Босфор и взят в плен турками. 44-пушечный корабль «Крым» затонул. «Святой Павел», потеряв мачты, тоже был на краю гибели, его отнесло в сторону Грузии. Князь Потемкин еще не знал о шторме и потере кораблей, но ведал, что русская армия теряет много живой силы. Князь нервничал, а тут еще его давняя лихорадка возобновилась и не давала покоя. Он писал Екатерине:
«Матушка Всемилостивейшая Государыня! Почти один за другим возвратившиеся курьеры привезли мне дражайшие письмы Ваши. Ты мне покровительница пишешь подлинно, как родная мать, но я не в силах соответствовать столь неописанным твоим милостям.
Прежде всего начну, что Кинбурн неприятель жестоко притесняет, направя все свои бомбарды, и 4 сутки безпрестанно канордирует и бомбардирует, как днем, так и ночью. Вред он причинил еще небольшой. Убито у нас 4, а ранено 10. Бог вливает бодрость в наших солдат. Они не унывают. Я приказал всем тамо находящимся производить винную порцию и мясо. Командует тем отрядом Генерал-маиор Рек, курландец, храбрый и разумный, по-русски разумеет, как русский, и сие много значит для людей. Комендант тамо Тунцельман – человек испытанный. Над всеми ими в Херсоне и тут Александр Васильевич Суворов. Надлежит сказать правду: вот человек, который служит и потом, и кровью. Я обрадуюсь случаю, где Бог подаст мне его рекомендовать. Каховский в Крыму – полезет на пушку с равною холодностию, как на диван, но нет в нем того активитета, как в первом. Не думайте, матушка, что Кинбурн крепость. Тут тесный и скверный замок с ретраншементом весьма легким, то и подумайте, каково трудно держаться тамо. Тем паче, что с лишком сто верст удален от Херсона. Флот Севастопольский пошел к Варне. Помоги ему Бог.
Граф Петр Александрович прислал ко мне два полка пехотных, два карабинерных и Генералу Каменскому приказал следовать с его частию из Орла. Но он еще не двинулся, кроме Ростовского пехотного полку, который из Белагорода пришел уже в Кременчуг. Легче мне будет, как он сюда придет. Тогда я его введу в Польшу, а стоящими отрядами по Бугу буду действовать, ибо граница будет тогда безопасна.
Матушка, рекрут возьмите не меньше 60 тысяч. Ежели теперь сего не зделаете, то никогда армия не укомплектуется и тем самым изведется теперь же. По дороговизне хлеба жители о сем тужить не будут.
Слава Богу, что Император решился принять участие и что скорей объявит войну, то лутче будет.
Между тем, прикажите ласкать агличан и пруссаков. Флот в Архипелаг нарядить нужно. Не меньше двадцати линейных кораблей, а приуготовлять 40. Французам о сем отправлении сказать с тем, что Вы не сумневаетесь, что они дозволят на своих берегах нашему флоту нужные выгоды. То же и агличанам. Тут увидите, как кто отзовется.
Матушка Государыня, что до меня касается, разве Бог даст сил, а то я в слабости большой, забот миллионы, ипохондрия пресильная. Нет минуты покою. Право, не уверен, надолго ли меня станет. Ни сна нет, ни аппетиту. Все в играх, чтобы где чего не потерять. Когда уже удалюсь или скроюсь, что свет обо мне не услышит?! Это проклятое оборонительное положение. Один Крым с Херсоном держит пехотных полков 20. Какая бы из сего была армия! Да больные, ох, много отымают сил.
Матушка, простите, не смогу писать больше. Ежели бы скорей Иван Петрович приехал. В зимние месяцы позвольте мне на малое время приехать в Петербург. Нет способу написать, обо всем изъяснить.
Вернейший и благодарнейший подданный
Князь Потемкин Таврический
16 сентября,1787. Кременчуг»
Не успела императрица ему ответить, как пришло новое послание. Екатерине стало ясно, что Светлейший обращается к ней, как утопающий, хватающийся за соломинку:
«Матушка Всемилостивейшая Государыня. Из флота никакого известия нету. Кинбурн не престают канордировать, и несколько раз турки пытались зделать ночью десант, но нашли наших в осторожности. Я приказал готовиться всеми возможными судами зделать попытку на бомбардирские турецкие суда. Все сие готово будет не прежде, как дней чрез пять. Каменский, Господь ведает, когда еще будет здесь. Пехота, то есть батали-оны гренадерские, частию готовы, а частью не прежде половины будущего месяца. Но я, моя матушка, изнемог до крайности. Спазмы мучат, и, ей Богу, я ни на что негоден. Теперь нужна холодность, а меньше большая чувствительность, какова во мне. К тому же, Боже сохрани, ежели бы зделалась какая п