«Что ж, – подумала Екатерина, – скучать ему там не придется: тамо его будет навещать друг и товарищ граф фон Кобенцель, и вместе они будут наносить визиты своему покровителю фон Кауницу. В добрый час! Россия от этого ничего не потеряет, а можливо токмо приобретет!»
Между тем, впрочем, Екатерину грела мстительная мысль, что совсем недавно она сумела уговорить графа Кобенцеля, продать ей свою прекрасную коллекцию картин.
Угроза со стороны Швеции была не шуточной, Екатерина едва удержалась от побега из своей столицы, понеже неприятельская армия подступала к стенам Петербурга. Сто шестьдесят лошадей стояли наготове в Царском Селе, на всякий случай, и императрица ложилась спать, держа свои драгоценности рядом. Екатерина находилась в непривычном для нее нервном возбуждении, выдержка нередко изменяла ей, и она, дабы отвлечься от тяжелых мыслей, взялась за чтение «Сравнительных жизнеописаний» древнегреческого философа Плутарха: хоть какая-то польза от сидения в страхе.
Тем не менее, во время официальных приемов императрица держалась с прежним достоинством. Подоспели приятные дни празднования дня ее восшествия на престол, кои были прекрасно организованы Безбородко и Трощинским. Но сразу после них, некоторые стали нашептывать государыне, что столица в крайней опасности. Однажды, в слезах, с запальчивостью государыня заявила Безбородке и Храповицкому:
– Естьли разобьют наши, стоящие в Финляндии, войска, то сама пойду воевать!
– Матушка, о чем вы?
– И нечего вам, друзья, удивляться: возглавлю резервный корпус! И Баста! Думаете не смогу выстроить каре и пойти на шведов? Вы меня не знаете!
Она без устали занималась сбором рекрутов, соединением флота адмирала Иллариона Повалишина из Архангельска с эскадрой вице-адмирала Вилима Дезина, которые, по решению Совета, должны были действовать совместно с датским флотом. Неприятельская армия, доставившая ей толико тревог, весьма досаждала ей, понеже беспокойство приносил ей, ни кто иной, как, презираемый ею, Шведский король. Шведы застали ее все-таки врасплох; она не ожидала такого коварства от брата. Императрица понимала, что ее излишняя самоуверенность, и в каковой-то степени доверчивость, сыграли с ней злую шутку. А ведь ничего не предвещало войны. Еще недавно отношения между обеими странами были наилучшими. Екатерина желала видеть Швецию союзником, об чем она постоянно говорила с их посланником Нолькеном весьма откровенно, по крайней мере, ему она уделяла много внимания. Бывало, что из всего дипломатического корпуса он один получал приглашения на малые вечера в Эрмитаж. Королю же Густаву не забывала посылать, полюбившийся ему, квас и стерлядь. Но, как оказалось, сии ее старания ни к чему не привели. Началом разлада было то, что Густав колебался – стоило ли ему разорвать связи, соединявшие его с Францией. В детстве, воспитателем его был француз, ему не хотелось порывать с оной страной, поелику он не терпел агличан. Его любовь к Франции не нравилась Екатерине. Король Густав положил воспользоваться еще одним поводом, дабы спровоцировать войну с Россией: у Швеции еще полвека назад был заключен оборонительный союз с Оттоманской империей, нарушенный шведами, понеже шведы не дали туркам никакой помощи в первой русско-турецкой войне и предоставили своей союзнице самой разбираться с Россией. Но в теперешней войне, Густав нашел удобным вспомнить о том, о чем было забыто двадцать лет назад. Поскольку Франции теперь было не до всех, Густав рассчитывал на поддержку Пруссии и Англии. Донесения Нолькена убедили его в том, что весь северо-запад России слабо защищен. В глубокой тайне он снарядил флот в Карлскруне, и шведская эскадра снялась с якоря в начале лета. Екатерина и весь двор были весьма напуганы, неожиданно услышав пушечные выстрелы, от коих дребезжали окна ее дворца.
Шведский король мог, без большого риска, быстро пройти на своих кораблях те сорок верст, которые отделяли его от столицы. Он мог даже высадить свою пехоту, понеже был осведомлен, что императрица выставила противу его армии в два раза меньше солдат, нежели у него. В конце концов, он мог бы обстреливать дворец императрицы с противоположного берега Невы. Екатерина удивлялась сему факту, что толстяк Гу даже не попытался оного сделать! А, естьли бы король благоразумно пришел на четыре дня позже, то ему можно было брать Петербург голыми руками. Но есть на белом свете Господь Бог и Святая Богородица!
Ко всему, вместо того, чтобы решительно действовать, Густав, гораздый любитель эпистолярного жанра, слал императрице письма, надменно требуя возвращения Финляндии и разоружения России. Екатерина презрительно улыбалась и издевалась над каждым его посланием. В то же время агенты императрицы, которых у нее в Швеции было в избытке, и ее сторонники, – которых тоже было немало, – не теряли времени даром, убеждая шведских поданных о бесполезности войны с Россией. Паче того, государыня Екатерина села за сочинение памфлетной пиесы о Горе-вояке, Шведском короле. Ей не терпелось скорее поставить сию пиесу у себя на сцене, дабы высмеять Густава на весь свет. Поистине: Vicinus malus ingens malum – плохой сосед – большое несчастье!
Война была объявлена шведами в конце июня, а морское сражение у острова Гогланд в Финском заливе состоялось шестого июля. Линейных кораблей и фрегатов у каждой стороны было одинаковое количество, но у шведов было в полтора раза больше орудий. К тому же личный состав шведского флота был отлично обучен, а русский обучался «на ходу».
Русская эскадра была разделена на три части, но арьергард изрядно отставал в то время, как авангард подошёл на расстояние пушечного выстрела. «Ростислав» с адмиралом Самуэлем Грейгом на борту, поравнялся с контр-адмиральским кораблем противника. Несмотря на то, что в тот момент соотношение сил было двенадцать кораблей шведов против семи русских, Грейг первый открыл огонь – и сразу сражение стало общим. Шведские корабли сосредоточили огонь на «Ростиславе» и «Владиславе». Но адмирал Грейг, на своём корабле «Ростислав», так обрушился на шведский авангард, что первые корабли шведов отклонились и вышли из строя. Однако и «Ростислав» был тоже сильно повреждён. К тому времени уже никто не держал строй; все старались нанести противнику наипущий вред, окроме корабля с символическим названием «Дерись» капитана первого ранга Саввы Коковцева, который вовсе отклонился от боя.
Отставший русский арьергард под командованием контр-адмирала фон Дезина подошёл к окончанию боя, когда около половины седьмого часа, шведский флот стал спешно отступать следом за буксиром, уводящим разбитый русской картечью контр-адмиральский корабль. Был слабый ветер, и выстроиться в боевую линию было сложно. Когда оба флота все-таки выстроились, наступили сумерки, но благодаря белым ночам сражение продолжилось. «Ростислав», наконец, приблизился к вице-адмиральскому кораблю «Принц Густав», уничтожив огнем треть его экипажа. Около десяти вечера сражение утихло. «Принц Густав» спустил свой флаг и сдался. В плен были взяты вице-адмирал Вахтмейстер и более полутысячи человек команды. Русская эскадра потеряли один корабль – «Владислав» – который в схватке попал в середину шведских кораблей, и, не получив ниоткуда помощи, сдался. Русские нанесли противнику поражение, после которого остатки шведского флота вынуждены были укрыться в Свеаборге.
Формально и шведы праздновали победу при Гогланде – ими был пленён «Владислав». Но их флот был в ужаснейшем состоянии, и думать о попытках нападения на Кронштадт было невозможно.
Победа русских сорвала планы шведов по установлению господства на Балтике и захвату Санкт-Петербурга с моря.
Из-за того, что арьергард фон Дезина двигался слишком медленно, сражение не было выиграно русскими сразу. Три командира кораблей арьергарда – капитаны Вальронд, Баранов и Коковцев, были отданы под суд и разжалованы в матросы Последнему положена была смертная казнь, но императрица, скрепя сердце, помиловала его. Командующий арьергардом Мартын Петрович фон Дезин был отстранен от командования. Императрица была недовольна действиями и его брата, контр-адмирала Вилима Петровича фон Дезина, позволившего проявить себя нерешительным флагманом. Узнав об их трусливой нерешительности, императрица, хлопнув ладошкой о стол, обратившись к побледневшему графу Чернышову, бросила в сердцах:
– Тот виноват перед отечеством, кто ввел обоих фон Дезинов в адмиралы!
Засим она приказала определить их в присутствие в Морской Коллегии перебирать бумажки. Через девять дней, адмирал Василий Яковлевич Чичагов, встретив у острова Эланд шведские корабли под командованием брата короля, Карла Зюдермандландского, в ходе сражения, в коем особливо отличился командующий правым флангом Антонио Коронелли, уничтожил несколько кораблей, тем самым, заставив шведов отступить.
За заслуги перед Россией, Адмирал Грейг был награжден орденом св. Андрея Первозванного. Не менее щедро награждена была и остальная команда.
Генерал Суворов был готов овладеть крепостью Очаков еще в апреле, но Потемкин ему отказал, мотивируя свой отказ возможностью понести значительные потери во время штурма:
«Я на всякую пользу тебе руки развязываю, – писал он генералу, – но касательно Очакова попытка может быть вредна; я все употреблю, чтобы достался он дешево».
Прошли лето и осень, а главнокомандующий, князь Потемкин-Таврический все еще самонадеянно полагал, что, вымотав осадой крепость, с последующим внезапным штурмом оного, облегчит русским солдатам взять его малой кровью. Сия его нерешительная стратегия и тактика, однако, не мешала Потемкину проявлять личную отвагу перед подчиненными, дабы личным примером воодушевить их на подвиги. Екатерине, неустанно призывающей его к осторожности, он писал в начале осени между прочих строк в донесениях:
«Не щажу я ни трудов, ни жизни. Тому свидетели все. Намедни ездил рекогносцировать на шлюбке в такой близости, что турецкие картечи через шлюбку летали. Но Бог везде хранит. Тут был случай убиту, потоплену и взяту в полон. Вы опять, матушка, изволите сказать, что ненадобно этого делать. Но мне долг говорит, что надобно. От этого все генералы суются под пушки.»