Государыня Екатерина Алексеевна, получая подобные письма, недоумевала, что происходит с князем? Странно ей было, что ее храбрый и умный командующий армией, не предпринимает решительных наступательных шагов на протяжении целого года, в то время как он давно уж нужон в столице, где тоже стояли дела, требующие аттенции Первого министра. К тому же, она жестоко скучает без него: последнее время она ни о чем не может говорить, окроме, как о Светлейшем князе, что явно не по душе графу Александру Мамонову. Положение становилось таковым, что с каждым днем все труднее было хоть как-то уверять весь свет, что она, имея к князю неограниченную во всех делах доверенность, в выборе своем не ошиблась. Не было никакого движения, все стояло на мертвой точке. И оставить армию он не мог, не сделав какого-нибудь славного дела. Ужо хотя бы Очаков взял!
Екатерина, неотступно думая о нем, молилась и просила Бога вразумить его, дать силы на достойное завершение предпринятых им военных дел, просила о скором его возвращении, понеже дела с соседственными странами нуждались в решении. Особливо ее беспокоили известия из Британии. Вести о странностях аглинского короля и, в последнее время, тяжелой его болезни, хорошо были известны во всех Европейских дворах.
– Чем же он хворает? Похоже на болезнь короля Прусского? – испрашивала государыня своего медика Роджерсона об аглинском короле.
– Нет, похоже на хворающего брата Перекусихиной, Василия Саввича и покойного Александра Михайловича Голицына: тут и смешанная подагра, и водяная и геммороиды. Сия хворь неизлечима.
– Да-а-а-а, брат Марии Саввишны, при смерти, – с грустью в голосе, молвила Екатерина Алексеевна.
Храповицкий, присутствующий здесь же, ввернул:
– Жаль… Хороший человек… Каковой он отстроил Новодевичий монастырь!
Екатерина поддержала своего секретаря:
– Красавец – монастырь! Брат Марии Саввишны – талант!
Далее беседа не клеилась: Екатерина удрученно молчала, теребя оборки на руковах, засим, обратясь к Храповицкому, молвила:
Мария Саввишна пребывает в большом горе, хоть и крепится. Сэр Роджерсон предупредил меня – не жилец Перекусихин, дни его сочтены. Как я ее не утешаю, она в отчаянии. Сказываю ей: не убивайся, «и царь, и народ – всё в землю пойдёт», а она все плачет. Кстати, – паки обратилась она к секретарю, – Александр Васильевич, велите, на случай похорон для ее брата, взять от Камер-цалмейстера, да похоронить за казенный счет в Александро-Невской лавре.
– Всенепременно, Ваше Величество!
Екатерина поднялась, удрученно промолвив:
– Пойду, посижу с ней, можливо немного успокою. Брат ее характером – один в один с сестрой. Прекрасный человек!
Собираясь удалиться, Екатерина испросила Храповицкого:
– Не боитесь смерти, Александр Васильевич?
– Как сказать, Ваше Величество? Умереть сегодня – страшно, а когда-нибудь – ничего, – ответствовал с улыбкой Храповицкий.
Екатерина, направлявшаяся к Перекусихиной, тоже улыбнулась в ответ.
– И то правда! – успела сказать она уже в дверях.
Подруга юности императрицы Екатерины Алексеевны, Анна Алексеевна Гагарина, в замужестве Матюшкина, специально приехала в Санкт-Петербург повидаться с императрицей. После бурной встречи, она, проговорив с Ея Величеством с часа два, наконец, расплакавшись, попросила у государыни помощи: Матюшкина не могла совладать со своей легкомысленной дочерью Софьей, коей уже минуло двадцать восемь, а выйти замуж никак не могла.
– Христом Бога прошу, милая моя государыня Екатерина Алексеевна, помогите! – просила она, утирая слезы. – Неужто ей суждено повторить мою судьбу?
– Чем же плоха твоя судьба, Анна Алексеевна? Ну, вышла замуж позже, в тридцать восемь, зато прожила счастливо со своим Митрием Михайловичем. Что еще нужно девице?
– Мне посчастливилось, матушка моя, но помните: я не была такой влюбчивой, легкомысленной и непостоянной.
Екатерина вздохнула:
– Господи, с ее-то красотой! Дочь у тебя писаная красавица!
Анна заплакала пуще прежнего. Екатерина обняла ее:
– Да, не тужи ты, подруга верная моя! Я твоего добра ко мне никогда не забуду! Выдам твою Софью замуж, и глазом не успеешь моргнуть! Давно надобно было ко мне обратиться.
Екатерина, чуть помолчав, изложила свой план:
– Есть у меня на примете один поляк – Юрий Михайлович Виельгорский. Он занимает должность писаря польного литовского, старший сын литовского великого кухмистра. Мать его – урожденная княжна Елизавета Огинская. Так что не из последнего рода.
– Хорош собой?
– Хорош, поверь мне! Софье Дмитриевне понравится. К тому же он музыкант, любитель искусств…
– Ах, Боже мой, государыня-матушка! Недаром я всю жизнь мою молюсь на вас! Господь отблагодарит за мою дочь втройне!
Анна Алексеевна сделала движение, дабы повалиться в ноги, но Екатерина укоризненно удержала ее:
– Что вы себе позволяете, Анна Алексеевна! Так не годится вести себя с государыней, коя любит и ценит вас! А милость моя касательно Софьи – мелочь противу всего того, что я видела от вас хорошего. Поелику, через неделю встретимся и обговорим все обстоятельнее.
Матюшкина, то краснея, то бледнея, вне себя от радости, насилу заставила себя оторваться от императрицы и, наконец, удалиться. Екатерина, облегченно вздохнув, позвонила в колокольчик. Явился Храповицкий.
– Александр Васильевич, извольте пригласить ко мне к завтрашнему утру господина Юрия Михайловича Виельгорского, – повелела она. На что последовал незамедлительный ответ:
– Будет сделано, Ваше Величество!
Записки императрицы:
Много говорят об Аглинском короле Георге, всех занимает его странная болезнь. Я сама чувствую себя больной оттого, что нет известий из Очакова. Не присылается журнал об осаде крепости, от его Светлости в течении нынешнего года не было принесено поздравлений ни с одним из моих праздников. Такожде мною не получено ни малейшего отзыва о шпаге и золотом блюде, к нему посланных. При дворе весьма дурные толки о князе и я на грани отказать ему от команды.
Шведы, однако, не теряли времени и на суше: в начале июля они осадили небольшую русскую крепость Нейшлот, куда король Густав прислал коменданту ультиматум. Однорукий маиор Василий Кузьмин, насмешничая, ссылался на отсутствие руки и предлагал самому королю потрудиться открыть ворота крепости. С двух сторон заговорили пушки. Но королю не удалось сломить сопротивление гарнизона состоящего из двухсот тридцати солдат. Отряд их, осаждавший Нейшлот, вынужден был отступить.
Государыня Екатерина Алексеевна с особливым нетерпением ожидала окончание сей дурной, безрассудной войны с сосед-ственной Швецией, понеже наследник ее, Павел, все-таки напросился ехать на войну. Естьли в прошлый раз, просясь отправиться в армию, она сумела отговорить его, ссылаясь на то, что его жена в тягости, то на сей раз благовидных поводов к отказу не было, и ей, поневоле, пришлось согласиться на просьбу сына. Однако стало известно, что с ним непременно желает встретиться принц Карл Зюдерманландский. Не подозрительно ли оное? К тому же, Его Высочество желает воевать во главе своих «потешных» опруссаченных войск, а ей отнюдь не хочется распространения в армии «прусской заразы». Но искреннее желание Павла Петровича участвовать в войне и, из-за недостатка войск на границе с Финляндией, Екатерина разрешила Павлу отправиться в армию генерала графа Валентина Платоновича Мусина-Пушкина, но токомо с одним кирасирским полком. Гренадерский батальон Его Высочества отправили отдельно на галерную флотилию под начало капитана Слейзава.
Кирасирский Наследника полк проследовал через Царское Село в направлении финской границы. Цесаревич лично провел своий полк церемониальным маршем мимо балкона Царскосельского дворца, где стояла императрица Екатерина Алексеевна со своей свитой и Великими князьями Александром и Константином. Полк шел мимо высочайших особ в полной парадной форме: офицеры выделялись в строю яркими пунцовыми мундирами с накладными латунными государственными гербами, сверкавшими в лучах солнца. Спустя сутки после церемонии, Его Высочество Павел Петрович, не дожидаясь своего полка, уже спешил в Выборг в составе штаба армии Мусина-Пушкина.
Шведская армия подошла к весьма слабой крепости Фридрихсгам состоящей из гарнизона в две с половиной тысячи солдат и блокировала ее. Августовским днем близ крепости Фридрихсгам цесаревич приобрел первый и единственный в жизни боевой опыт, первый раз видел неприятеля, и нюхал их порох. Ядра летели над его головой, но ни один мускул не дрогнул на лице Великого князя. Несмотря на то, что артиллерийское вооружение русских состояло из трофейных шведских орудий предыдущей войны, королю пришлось отвести войска через два дня. И Нейшлотскому и Фридрихсгамскому крепостям повезло, что внутри самой армии Густава, не без помощи русских агентов, запротестовали финляндские офицеры, не желавшие воевать без согласия правительственного риксдага. Они устроили собрание, выступая за конфедерацию, требуя, чтобы король заключил мир. Густав отказался, но ему пришлось свернуть наступление, а, не согласные солдаты двух финских полков, бросили ружья и разошлись по домам. Другим шведским отрядам наступавшим по другим направлениям, тоже пришлось из-за мятежа вернуться назад. В августе и сам король, со всеми войсками, удалился с территории России.
Екатерина, узнав о сих событиях, стала называть Густава не иначе, как Фуфлыгой, а Потемкину отписала, что теперь уверена в исходе войны и не собирается более обращать внимание на дурацкую шведскую войну. Более того, изрядно обозленная на своего братца, императрица, с помощью Храповицкого, завершила свою пиесу – оперу «Горе-Богатырь Косометович», где язвительно высмеяла его безуспешные нападения на русские земли. В скорости разыгранная в императорском театре, опера повеселила, ненавидящих шведов, русских зрителей.
Вялые и нерешительные действия главнокомандующего шведскими войсками – короля Густава вполне гармонировали с такими же качествами русского командующего Мусина-Пушкина, коего недовольная его бездействием, Екатерина, в сердцах называла «сущим болваном». Благодаря сим сонным командующим, все время дондеже Его Высочество Павел Петрович был на фронте, ничего не происходило. Пришедшему в армию вслед за Наследником кирасирскому полку, так и не пришлось достойного применить свою силу и выучку. Простояв без дела все лето, полк с наступлением осени возвратился в павловские казармы. В дальнейшем императрица приказала им патрулировать побережье финского залива на случай высадки вражеских десантов.