братимся к рассказам Миранды – главного непредвзятого свидетеля, сопровождавшего Потёмкина в ходе подготовительных инспекций; он не увидел ни одной фальсификации. Напротив, он свидетельствовал об абсолютной правдивости сведений о трудах Потёмкина.
Как же обстояли дела с танцующими крестьянами и их стадами, пасущимися на берегах реки? Перевезти такое множество людей, особенно ночью, в ту эпоху было попросту невозможно. Коровы и овцы не выдержали бы такой поездки. Как мы помним, Потёмкину не удалось скрыть своё фиаско в Кайдаке, где он потерял кухни и поваров и был вынужден сам готовить ужин для двух монархов, и это доказывает, что он не смог бы перевезти тысячи человек и животных на столько вёрст лишь для того, чтобы обмануть своих гостей [16]. Да и стада скота не были новинкой в этих местах: жившие поблизости кочевники испокон веков разводили коров и овец. Потёмкин увеличил эти стада и улучшил их качество: Миранда видел овец, пасшихся в степи [17], а за год до этого леди Крейвен писала, что речные берега и степи потёмкинских земель не нуждались в волшебстве: она видела крупные стада «лошадей, коров и овец, украшавших собой простой и величественный пейзаж, полный покоя и достатка». Здесь уже паслись стада. Они существовали на самом деле [18].
Не было нужды специально сгонять толпу желающих увидеть императрицу. После того, как шестьдесят лет назад эти места посетил Петр I, сюда не добирался ни один монарх; кто бы смог удержаться, чтоб не поглазеть на целых двух цезарей? Даже в Смоленске народ съезжался за десятки вёрст, чтобы посмотреть на императрицу [19]. Кроме того, местные крестьяне наверняка хотели продать свой урожай императорским поварам. Когда год назад леди Крейвен – никому не известная иностранка, путешествовавшая в одиночку, – посетила Бахчисарай, на улицы высыпали любопытные и восторжённые татары и солдаты, а их реакция на прибытие двух монархов наверняка была немного более бурной [20]. Нельзя сказать, чтобы на берегах Днепра не было совсем уж никаких представлений: напротив, Потёмкин украсил и облагородил всё, что смог. Он был политическим импрессарио, который хорошо понимал, как важно эффектно преподнести свои достижения, наслаждался политической «игрой», прекрасно отдавал себе в этом отчёт и поступал в высшей степени обдуманно [21].
Сегодня каждый визит главы государства тщательно готовится: составляется поминутный план, перекрашиваются здания, чистятся улицы, бродяг и проституток арестовывают, а улицы украшают яркими флагами. Играют духовые оркестры, танцуют местные школьные ансамбли, а остановки у ломящихся от товаров магазинов всегда срежиссированы заранее [22]. Во многих отношениях путешествие Екатерины было первым в истории подобным мероприятием. Все понимали, что амазонки, казаки и мгновенно возникающие английские парки были организованы специально – так же как королева Елизавета II понимает, что зулусские импи с дротиками-ассегаями и щитами, которые предстают перед ней в ходе её путешествий, не являются типичными обитателями Йоханнесбурга[114]. Именно это имел в виду Сегюр, когда говорил, что Потёмкин «как будто какими-то чарами умел… преодолевать всевозможные препятствия, побеждать природу… обманывать зрение там, где были лишь однообразно песчаные равнины» [23].
Разумеется, куда бы ни отправилась императрица, местные чиновники спешно подметали улицы, подкрашивали дома и маскировали безобразия. В двух городах, Харькове и Туле, через которые не проходил намеченный Потёмкиным маршрут, губернаторы действительно многое скрыли от Екатерины и построили муляжи зданий[115]. Любопытно, что единственные доказательства существования «потёмкинских деревень» свидетельствуют о том, что они были созданы вовсе не Потёмкиным [24]. Можно сказать, что Потёмкин был родоначальником современных политических шоу, но никак не ярмарочным мошенником.
По свидетельству иностранцев, от Миранды до Иосифа, светлейшему князю не было необходимости фальсифицировать города и флотилии [25]. Императрица посещала лишь некоторые локации, к тому же даже Потёмкина порой обманывали его подчинённые, но император Иосиф счёл для себя обязательным осмотреть всё, что только возможно, и признал, что все отчёты были правдивыми, хотя откровенно добавил, что не поверил бы, если бы не увидел всё собственными глазами [26]. Де Линь иногда отправлялся на самостоятельные прогулки и имел возможность наблюдать «великолепные учреждения, возведение которых только что началось; развивающиеся мануфактуры, селенья с прямыми улицами, окружённые деревьями и орошаемые водой…».
Помимо прочих слухов, Екатерине поведали, что Потёмкин, реформировав кавалерию, тем самым разрушил российскую армию. Увидев его замечательную лёгкую конницу в Кременчуге, она разгневалась на тех, кто посмел лгать ей, и воскликнула, обернувшись к де Линю: «Эти негодяи обманули меня!» [27]. По этой причине Екатерина вдвойне обрадовалась, обнаружив лживость слухов, и с увлечением рассказывала об увиденном своим внукам и чиновникам (к примеру, графу Брюсу): «Как приятно видеть эти места своими глазами. Чего только не говорили мне о Крыме, предостерегая и разубеждая ехать. Прибыв сюда, я не могу уразуметь причину этих безумных предрассудков». Она даже призналась в своём «большом удивлении» из-за того, что Херсон успел стать настолько развитым городом. Однако её уверения не остановили клеветников Потёмкина [28].
«Уже распространились слухи о том, что вдоль наших дорог выстроили картонные деревни… корабли и орудия нарисовали краской, а у конников не было лошадей», – писал де Линь в Париж. О причинах этих слухов он заметил: «Русские… раздосадованные тем, что их не взяли с нами в путешествие, будут делать вид, что всех нас обманули». Де Линь прекрасно понимал, «что такое надувательство», и знал, что свершения Потёмкина были подлинными [29]. Сам Потёмкин был вполне осведомлён о том, что недоброжелатели распространяют о нём лживые сплетни. «…Всего больше, что никогда злоба и зависть не могли мне причинить у тебя зла, и все коварства не могли иметь успеху», – писал он позднее Екатерине. Она подтвердила его правоту: «Врагам своим ты ударил по пальцам усердием ко мне и ревностию к делам Империи» [30].
Может быть, их пальцы и пострадали, однако это помогло ненадолго. Петербургские враги Потёмкина были твёрдо намерены дискредитировать его, пренебрегая фактами. Чересчур восторжённые придворные, такие как Евграф Чертков (свидетель на венчании Потёмкина и Екатерины), только усугубляли ситуацию своими восторгами: «Бог знает, что там за чудеса явилися ‹…› Я тогда ходил как во сне ‹…› Ну! надобно правду сказать, ему [Потёмкину] – ему только одному можно такие дела делать!» [31]. Именно это недоброжелатели – например, великий князь Павел – и желали услышать.
Царевич вызвал к себе де Линя и Сегюра, чтобы расспросить их о достижениях Потёмкина. Однако правда не смогла заставить его расстаться со своими предубеждениями: «Невзирая на рассказы этих двоих путешественников, он не желает поверить, что дела обстоят именно так, как ему о том докладывают» [32]. Когда де Линь признал, что Екатерина не смогла осмотреть всё, Павел взорвался: «О! Мне это прекрасно известно. Потому-то этот пропащий народ и не хочет, чтобы им правила женщина!» [33]. Такая убеждённость придворных и стала причиной устойчивости слухов, хотя они и противоречили словам очевидцев. Ложь умножалась усилиями тех, кто был настроен против расширения Российской империи. Легко представить, как после смерти Потёмкина и Екатерины этот хорошо продуманный обман постепенно стал частью официальной истории. Даже английский перевод книги Гельбига, вышедший в 1813 году, провозглашал: «Зависть, жертвами которой становятся великие люди, преувеличивает то, что было лишь видимостью, и умаляет подлинное» [34]. Потёмкин пострадал из-за собственного невероятного успеха. Идея «потёмкинских деревень» сама является одной из крупнейших исторических фикций.
Новоиспечённого князя Таврического вновь охватило депрессивное изнеможение – следствие разрядки напряжённости после такой маниакальной работы и головокружительного успеха. Он задержался на несколько дней в Кременчуге и в середине июля переехал со своей свитой в Херсон, где вдруг занемог, подолгу лежал на диване в раздумьях и играл с драгоценными камнями. Это был не самый подходящий момент для депрессии. Ещё в октябре на его плечи легла ответственность за политику в отношении Османской империи – он был «вершителем судеб», от которого зависело, ждёт Россию «война или мир». Османская империя склонялась к войне. С момента утраты Крыма и Грузии и признания российской власти в дунайских княжествах османы искали возможность вернуть себе всё, что с таким позором уступили [35].
С марта по май в Стамбуле бушевал мятеж. «Народ здесь говорит только о войне», – сообщал Потёмкину его лучший осведомитель Н. Пизани, отпрыск одного из стамбульских дипломатических семейств, которое переводило и шпионило для многих заказчиков. Султан Абдул-Гамид, подстрекаемый своим воинственно настроенным великим визирем Юсуф-Пашой и муфтиями, намеренно испытывал терпение русских: в 1786 году молдавский господарь Маврокордат был изгнан и нашёл приют в России. Местный паша напал на грузинского царя Ираклия. Турки оказали также поддержку шейху Мансуру и его чеченцам, и Потёмкину пришлось укреплять Азово-Моздокскую линию. Порта в свою очередь оснастила все свои крепости от Кубани до Дуная, от Анапы и Батуми до Бендер и Исмаила, отремонтировала флот и устроила показательные манёвры в Очакове во время визита Екатерины. «Воины день ото дня ведут себя всё более вызывающе и позволяют себе всевозможные выходки», – добавлял Пизани [36].
Новый флот и скорый визит Екатерины подняли боевой дух Потёмкина, и он определённо сыграл свою роль в этой напряжённой конфронтации. В декабре 1786 года он приказал Булгакову, российскому послу в Порте, велеть османам немедленно прекратить все свои выходки в дунайских княжествах и на Кавказе [37]. Он предложил им выбор – либо война, либо гарантия сохранения российских приобретений на Чёрном море в обмен на безопасность Османской империи. В тот момент Блистательная Порта была более заинтересована в безопасности. Потёмкин выразился жёстко, но не слишком провокативно – в противном случае османы нанесли бы удар во время прибытия Екатерины. Кобенцль даже счёл требования Потёмкина «слишком мягкими» [38]. В марте Потёмкин пишет Булгакову: «…всё делается для истощения всех способов, чтоб не иметь войны, которая конечно последует, ежели не получим удовольствия ‹…› Постарайтесь довести до сведения самого Султана, сколь малы и сколь при том справедливы требования Высочайшего Двора» [39]. Когда в июне Булгаков обсуждал это с Потёмкиным в Херсоне, они стремились найти возможность избежать войны, а не спровоцировать её. В частности, в августе Потёмкин попросил Булгакова «выиграть ещё пару лет» [40]. Отсрочка была необходима, предстояло ещё немало приготовлений [41].