Похороны Натальи состоялись 26 апреля в Александро-Невской лавре. Екатерину сопровождали Потёмкин, Завадовский и князь Орлов, но убитый горем Павел был не в силах присутствовать. Дипломаты не отрывали глаз от ведущих политических игроков, надеясь уловить едва заметный намек, как позднее советологи будут подробно анализировать этикет и иерархию на похоронах генсеков. И те и другие часто ошибались. Де Корберон, к примеру, заметил признак того, что дела Потёмкина плохи: Иван Чернышев, президент Морской коллегии, отдал «три глубоких поклона» князю Орлову и всего лишь «один краткий поклон Потёмкину, который беспрестанно ему кланялся».
Светлейший умел ловко и уверенно обвести всех вокруг пальца. Четырнадцатого июня, когда принц Генрих и великий князь Павел отправились в Берлин на смотрины, он все еще был у власти. Поездка оказалась успешной, и Павел вернулся домой вместе с Софией Вюртембергской, которая вскоре приняла в крещении имя Марии Федоровны, стала его женой и впоследствии произвела на свет двух российских императоров.[38]
Тем временем князь Орлов и его брат, почуяв кровь, принялись донимать Потёмкина намеками о его неминуемом падении. Но Потёмкин не сердился. Он знал, что если их с Екатериной план сработает, то эти шутки не будут иметь никакого значения [25]. Кирилл Разумовский писал главе канцелярии Потёмкина: «Здесь слух пронесся из Москвы, что ваш шеф зачал будто бы с грусти спивать. Я сему не верю и крепко спорю, ибо я лучшую крепость духа ему приписываю, нежели сию» [26]. Де Корберон сообщает, что Потёмкин погряз «в разврате». В самом деле, оказываясь в трудной ситуации, Потёмкин без стыда окунался в наслаждения – распутство было его способом спустить пар [27]. Екатерина и Потёмкин обсуждали совместное будущее, обмениваясь то оскорблениями, то нежностями. Пессимисты оказались правы в том, что именно в эти дни было заложено основание будущей потёмкинской карьеры.
«Катарина ‹…› и теперь всей душою и сердцем к тебе привязана», – пишет она ему. Несколько дней спустя она укоряет: «Вы на меня ворчали вчера целый день без всякой причины». Екатерина стремилась вызвать Потёмкина на честный разговор о его чувствах к ней: «Кто из нас воистину прямо, чистосердечно и вечно к кому привязан, кто снисходителен, кто обиды, притеснения и неуважение позабыть умеет?» Потёмкин то радовался, то на следующий день взрывался от ревности, чувствительности или простой жесткости. Его ревность, как и все прочие его свойства, была преходящей, но не только он испытывал это чувство. Екатерина, должно быть, спросила его о наличии соперницы, и Потёмкин поднял скандал. «Я не ожидала и теперь не знаю, в чем мое любопытство тебе оскорбительно», – пишет она [28].
Екатерина требовала, чтобы он достойно вел себя на людях: «От уважения, кое ты дашь или не дашь сему делу, зависит рассуждение и глупой публики». Часто можно встретить мнение, что Потёмкин нарочно изображал из себя ревнивца, чтобы добиться своего и в то же время позволить Екатерине сохранить свою женскую гордость. Внезапно он потребовал избавиться от Завадовского. «Просишь ты отдаления Завадовского, – пишет она. – Слава моя страждет всячески от исполнения сей прозьбы… Не требуй несправедливостей, закрой уши от наушников, дай уважение моим словам. Покой наш возстановится» [29]. Кажется, они были близки к взаимопониманию, но приняли решение расстаться, понимая, что пора положить конец страданиям. С 21 мая по 3 июня Потёмкин не появлялся при дворе.
Согласно свидетельству Окса, двадцатого мая Завадовский был объявлен официальным фаворитом и получил в дар 3000 душ. В годовщину восшествия государыни на престол Екатерина повысила его до звания генерал-майора, подарила 20 000 рублей и еще 1000 душ. Но теперь Потёмкин не возражал. Буря утихла, и он позволил ей спокойно налаживать отношения с Завадовским, потому что супруги наконец обо всем договорились, уняв взаимные тревоги и претензии. «Вот, матушка, следствие Вашего приятного обхождения со мною на прошедших днях, – благодарит он ее. – Я вижу наклонность Вашу быть со мною хорошо…»
Однако мирно настроенный Потёмкин все же не мог оставить императрицу без присмотра и третьего июня явился в Царское Село: «Я приехал сюда, чтоб видеть Вас для того, что без Вас мне скушно и несносно. Я видел, что приезд мой Вас смутил… Всемилостивейшая Государыня, я для Вас хотя в огонь… Но ежели, наконец, мне определено быть от Вас изгнану, то лутче пусть это будет не на большой публике. Не замешкаю я удалиться, хотя мне сие и наравне с жизнью». Внизу этой страстной записки рукой Екатерины написан ответ: «Друг мой, ваше воображение вас обманывает. Я Вам рада и Вами не embarrasuрована {не стеснена}. Но мне была посторонняя досада, которую Вам скажу при случае» [30].
Светлейший снова стал появляться при дворе. С того дня, как он вернулся, из камер-фурьерского журнала исчезли упоминания об официальном фаворите – несчастном влюбленном Завадовском. Быть может, он оробел перед неутомимым великаном? Дипломаты не заметили его отсутствия: по их мнению, отставка Потёмкина была лишь делом времени. Казалось, их ожидания оправдались, когда Екатерина пожаловала князю собственный дворец в Петербурге: огромный Аничков дом, который раньше принадлежал фавориту Елизаветы Алексею Разумовскому, а теперь находился в запустении. Он и по сей день стоит на берегу Невы, рядом с Аничковым мостом. Можно было предположить, что Потёмкин вскоре освободит свои покои в императорском дворце и отправится в «путешествие» на европейские курорты.
В условиях абсолютной монархии непосредственная близость к трону была синонимом власти. Потёмкин когда-то обмолвился, что если лишится своих комнат во дворце, то потеряет все. Екатерина постоянно успокаивала своего чувствительного друга: «Батинька, видит Бог, я не намерена тебя выживать изо дворца. Пожалуй, живи в нем и будь спокоен» [31]. Позднее он оставил покои фаворита, но никогда не съезжал окончательно из Зимнего дворца и будуар Екатерины всегда был для него открыт.
Они выбрали для Потёмкина новое жилище, которое соответствовало сложившейся ситуации. Всю свою дальнейшую жизнь он будет фактически проживать в Шепелевском дворце, отдельно стоящем небольшом здании бывшей конюшни на Миллионной улице. Оно было связано с Зимним дворцом посредством галереи над арочным проемом. Императрица и князь могли попасть в покои друг друга через крытый проход за дворцовой часовней, никого не встретив и, в случае Потёмкина, не одеваясь.
Итак, все отлично устроилось. Двадцать третьего июня Потёмкин уехал в Новгород с ревизией. Британский дипломат писал, что из его покоев в Зимнем дворце выносят какую-то мебель. Должно быть, он впал в немилость и удалился в монастырь. Но более проницательные придворные, в частности, графиня Румянцева, отметили, что Потёмкин путешествовал за казенный счет. Всюду его встречали триумфальными арками, как полагалось приветствовать члена императорской семьи, и делалось это, конечно же, по приказу государыни [32]. Дипломаты не подозревали, что перед отъездом Екатерина преподнесла ему подарки, просила не уезжать, не попрощавшись, и затем отправила ему несколько сердечных писем. «Князь Григорий Александрович, купленный Нами Аничковский у Графа Разумовского дом Всемилостивейше жалуем Вам в вечное и потомственное владение», – пишет она и присовокупляет к тому 100 000 рублей на отделку дома. Невозможно подсчитать, насколько обогатился Потёмкин за два года их романа: Екатерина очень часто жаловала ему подарки или наличные деньги, о которых не сохранилось записей, и платила его долги. Теперь он обитал в невероятном мире монаршей роскоши и богатств, достойных Креза: Потёмкин неоднократно получал от Екатерины в дар 100 000 рублей, в то время как годовое жалованье полковника составляло тысячу рублей. По приблизительным подсчетам светлейшему князю было пожаловано 37 000 душ, обширные поместья в окрестностях Петербурга и Москвы, а также в Белоруссии (в Кричеве, к примеру, насчитывалось не менее 14 000 душ), драгоценности, серебряные сервизы и порядка 9 миллионов рублей. И всего этого ему казалось мало [33].
Спустя несколько недель Потёмкин вернулся. Екатерина приветствовала его ласковым письмом. Он занял свои прежние дворцовые покои, тем самым поставив в тупик своих недоброжелателей: светлейший «приехал сюда в субботу вечером и появился на следующий день при дворе. Возвращение его в комнаты, прежде им занимаемыя во дворце, заставляет многих опасаться, что, быть может, он снова приобретет утраченную им милость» [34]. Они бы удивились еще сильнее, если бы узнали, что вскоре он будет редактировать письма Екатерины в Берлин, к цесаревичу Павлу.
Не приходится сомневаться в том, что супруги разыгрывали заранее подготовленный сценарий, как это сегодня делают знаменитости, с удовольствием мороча голову журналистам. В начале этого года они боялись потерять свою любовь и дружбу в неистовой череде сцен ревности и раскаяния, но теперь им удалось найти новые основания для своего своеобразного брака. Каждый из них мог устроить свое счастье, в то же время сохранив интимные, политические и деловые отношения с супругом. Достичь этих договоренностей было непросто. Сердцу нельзя отдать приказ, как солдатскому войску, и дела любовные не уладишь мирными переговорами, особенно когда это касается такой эмоциональной пары. Этого можно добиться только с помощью доверия, времени, природы, ума и усердных попыток. Потёмкин прошел трудный путь от властного любовника до «министра-фаворита», соправителя своей императрицы [35]. Им удалось обвести всех вокруг пальца.
В тот день, когда светлейший князь вернулся ко двору, супруги знали, что все будут высматривать малейшие знаки, свидетельствующие о его отставке или возвращении. Поэтому Потёмкин вошел в покои Екатерины, «сохраняя абсолютное спокойствие», и обнаружил императрицу за игрой в вист. Он сел напротив нее. Она сдала ему карты, как в старые добрые времена, и сказала, что ему всегда везет [36].