Известия о шокирующем романе дошли до Москвы, и о них узнала Дарья Потёмкина. Потрясенная мать Потёмкина постаралась положить этому конец, но князь в гневе швырнул ее письма в камин, не читая. Дарья напустилась и на Варвару: «прежде я получила письмо от бабушки, которое меня взбесило», – рассказывает Варенька Потёмкину, а затем вновь пускает в ход все свое очарование и ласку: «Душка злая моя, ангел мой, не взыщи, сокровище мое бесценное».
Когда Потёмкин стал проводить больше времени в подчиненных ему южных губерниях, Варвара будто бы сникла. Екатерина решила вмешаться. Харрис навел справки: «Ее Величество имела беседу с князем ХХХ о его распущенности и о позоре, который он навлек на себя и племянницу…» Но британское самодовольство помешало Харрису постичь суть отношений императрицы и Потёмкина. Снисходительные насмешки Екатерины над его страстью к племяннице живо демонстрируют нам открытость их супружеского союза: «Слушай, голубчик, Варенька очень неможет. Si c’est Votre depart qui en est cause, Vous aves tort[42]. Уморишь ее, а она очень мне мила становится. Ей хотят кровь пустить» [8].
Вправду ли Варенька чахла от любви к дядюшке или у дурного настроения была иная причина? Коварная девушка, должно быть, вела двойную игру. Поначалу ее письма дышат любовью, но позднее их тон меняется. Потёмкин все еще любил ее, хотя и понимал, что вскоре ей нужно будет выйти замуж: «Победа твоя надо мною и сильна, и вечна. Если ты меня любишь – я счастлив, а ежели ты знаешь, сколько я тебя люблю, то не остается тебе желать чего-либо больше». Став взрослой женщиной, она в самом деле возжелала большего. Варвара уже познакомилась с князем Сергеем Федоровичем Голицыным, представителем большой и влиятельной семьи, и увлеклась им.
Нам неизвестно, долго ли страдало разбитое сердце Потёмкина, но он позаботился о том, чтобы племянницы нашли себе наилучших женихов, для чего определил им огромное приданое. Родственный долг вынудил его положить конец этому роману. «Ну, теперь все кончилось; ожидала я этого всякую минуту с месяц назад, как я примечала, что вы совсем не таковы против меня, как были прежде. Что же делать, когда я так несчастлива? ‹…› Посылаю к вам все ваши письма, а вас прошу, если помните Бога, то пришлите мои…» Стало быть, это было обоюдное решение. Она писала: «Я очень чувствую, что делала дурно, только вспомните, кто этому причиною?»
Потёмкин повел себя благородно. В сентябре 1778 года он убедил князя Голицына жениться на Варваре, и тот согласился. В январе 1779 года Харрис сообщает: «Позавчера во дворце состоялось их весьма пышное венчание». Екатерина присутствовала на свадьбе Варвары, как впоследствии посетит и венчания остальных сестер Энгельгардт. Варвара и Потёмкин оставались близки друг другу до конца его жизни, и она продолжала писать ему чувственные и игривые письма: «Целую ручки твои; прошу тебя, папа, чтоб ты меня помнил; я не знаю, отчего мне кажется, что ты меня забудешь – жизнь моя, папа, сокровище мое, целую ножки твои». Как и все, кто близко знал Потёмкина, она писала ему с просьбой приехать поскорее и спасти ее от скуки. Подписывалась она по-старому: «Дочка твоя – кошечка Гришинькина» [9].
Брак Варвары и Сергея Голицыных был счастливым; супруги воспитали десятерых детей. Императрица и светлейший князь стали крестными родителями старшего сына по имени Григорий, который родился в том же году: по мнению современников, его настоящим отцом был Потёмкин. Это вполне вероятно – и ребенком, и взрослым Григорий Голицын внешне поразительно напоминал своего дядю; удивительная загадка генетики.
После замужества Варвары, заметил Харрис, «Александра Энгельгардт приобретает власть над Потёмкиным еще большую, чем сестра». Похоже, что Потёмкин обратил свой взор на ту племянницу, с которой имел больше всего общего. Их любовные письма не дошли до наших дней, но сплетники уверяли, что они были любовниками (хотя, конечно, это совсем не достоверно). Александра, или «Сашенька», была «очень милой и складной девушкой, наделенной замечательным даром плести интриги при дворе», сообщал Харрис со смесью восхищения и зависти, поскольку сам с увлечением, хотя и без особого успеха, занимался интригами. Он был уверен, что именно Александра направила Екатерину в ту злополучную комнату, где та застала графиню Брюс наедине с Корсаковым.
Сашенька всюду сопровождала императрицу и светлейшего князя. «Если дядюшка не изменит своих чувств к ней, – писал Харрис, – то она наверняка станет новой конфиданткой [Екатерины]». Их отношения стали столь близкими, что несколько польских семейств даже распустили нелепый слух, что Александра якобы была дочерью Екатерины. И Александра, и великий князь Павел родились в 1754 году, и легенда гласит, что когда Екатерина произвела на свет дочь, а не мальчика-наследника, то спрятала девочку и подменила ее сыном крестьянки-калмычки, который и стал императором Павлом Первым [10]. Более простое объяснение их близости с императрицей состоит в том, что Александра была племянницей Потёмкина и выдающейся женщиной, многого добившейся собственными силами. Ее роль неофициального члена императорской семьи внушала уважение к ней и 40 лет спустя.
Теперь она стала хозяйкой в доме Потёмкина. Приглашение на ужин от нее означало благоволение Потёмкина. Харрис деликатно сообщал в письмах на родину, что Александра «умеет ценить подарки». Она принимала дары и деньги от британского посла, и он порекомендовал ее своему преемнику Алану Фицгерберту в качестве надежного источника. Она была деловой женщиной, выручавшей миллионы на продаже зерна и леса и в то же время славилась добротой к крепостным [11]. В конце 1779 года страсть Потёмкина к Александре остыла, но они остались ближайшими друзьями.
Теперь князь завел долгие отношения с пятой сестрой, Екатериной, хотя мы вновь не располагаем их любовной перепиской, чтобы убедиться в этом. «Поговаривают даже о готовящейся свадьбе Потёмкина и маленькой племянницы, в которую он влюблен пуще прежнего» [12]. Катенька, Катишь, или «котенок», как ее прозвали Потёмкин и императрица, была Венерой среди своих сестер. «Благодаря восхитительному лицу в сочетании с ангельской кротостью ее очарование было неотразимым», – писала Виже-Лебрен. Потёмкин называл ее ангелом во плоти – «и никогда это имя не было более справедливым», – как говорил позднее своей жене принц Нассау-Зиген [13].
Ей не хватало образования и любознательности, зато она была необыкновенно соблазнительна. Она совмещала в себе темпераменты блондинки и мулатки – неизменно томный и беззаботно сексуальный. Виже-Лебрен вспоминала, что для Катеньки наивысшим удовольствием было растянуться на диване без корсета, завернувшись в большую черную шубу. Когда гости спрашивали, отчего она никогда не носит роскошнейшие драгоценности, которыми ее наверняка осыпает Потёмкин, она лениво отвечала: «Зачем же? Для кого?» Самая добросердечная из троих племянниц-любовниц, она «верила в искренность чувств Потёмкина, чтобы его не обидеть». Князь обычно влюблялся лишь в страстных и хитроумных женщин, и Катенька была для него слишком мечтательной и пассивной. Он любил ее меньше других сестер, но их роман тем не менее был самым долгим. Князь заявлял, что быть ее любовником – значит вкусить лучших плотских наслаждений; не слишком галантный комплимент, зато полученный от бесспорного знатока [14].
В конце 1780 года дипломаты сообщили, что «семейный гарем» Потёмкина стал причиной «дьявольской ссоры» при дворе. Своенравная Варвара Голицына, ныне представительная замужняя женщина, дерзко высказала свою точку зрения на личную жизнь императрицы. Эта грубая бестактность возмутила Екатерину. Варвара заявила во всеуслышание, что негоже наказывать человека, если он говорит чистую правду, – чем только усугубила свою глупую выходку. Потёмкин тоже пришел в ярость и выслал ее в одно из голицынских имений. В этот неподходящий момент Катенька, «ангел во плоти», якобы забеременела от своего дяди. Доктор Роджерсон порекомендовал поездку на воды. Потёмкин убедил Варвару поехать с сестрой. Корберон восхищенно писал, что с помощью этого типичного для Потёмкина маневра ему удалось избежать катастрофы и представить ситуацию так, будто Варвара не уезжает в ссылку, а просто сопровождает сестру в оздоровительной поездке, а Катенька вместо того, чтобы скрывать свой живот, отправляется в путешествие с Голицыными. На момент отъезда Катенька, вероятно, была уже на шестом месяце беременности.
Екатерине пришла в голову идея, которая расстроила Потёмкина и вызвала очередной скандал. Получив должность фрейлины летом 1777 года, Катенька сразу привлекла внимание Бобринского, сына Екатерины и князя Орлова, о чем императрица со смехом упомянула в письме Потёмкину [15]. Бобринский влюбился в девушку, а Екатерина, если верить Корберону, даже пообещала, что отдаст Катеньку ему в жены. Алексей Бобринский, легкомысленный ловелас, был жертвой своего происхождения – оно делало его всем и в то же время никем. В тот век многие внебрачные дети царских особ умудрялись построить прекрасные карьеры – среди них особенно выделялся маршал Людовика XV Мориц Саксонский, сын короля Польши и Саксонии Августа II Сильного. Но Бобринскому это не удалось – он был неисправимый мот. Должно быть, он отказался жениться на девушке, беременной от собственного дяди? Или же Потёмкин возражал против этого брака, поскольку считал Бобринского дураком – и что того хуже – вторым Орловым? Эта этическая, сексуальная и семейная загадка демонстрирует нам всю сложность придворных нравов [16].
Удалившийся в Москву Алексей Орлов-Чесменский ненавидел Потёмкина – он почуял кровь и в сентябре 1778 примчался в столицу в надежде свергнуть светлейшего князя. Два великана-соперника, Циклоп и Меченый, одновременно прислуживали за императорским столом, при этом Потёмкин беззаботно шутил и держался с олимпийским спокойствием. «Мое перо не в силах описать… эту сцену, где в игру вступали все страсти, каким только подвластен человек, и эти страсти были замаскированы с помощью самого искусного лицемерия», – рассказывал Харрис. Орлов-Чесменский намеревался в последний раз попытаться свергнуть власть светлейшего князя и заявил Екатерине, что Потёмкин «разрушил вашу армию»: «его единственный выдающийся талант – это коварство», а единственная цель – «обрести монаршую власть». Екатерину расстроила эта речь, однако она решила помирить противников. «Будьте другом Потёмкину, – просила она Орлова-Чесменского, – убедите этого выдающегося человека, что ему надлежит быть осмотрительнее… и не забывать о тех обязанностях, которые сопутствуют его высоким должностям…»