Усердно работая в Херсоне, Потёмкин стремился ускорить отъезд Шахина, который все оттягивал этот момент, несмотря на полученные 200 000 рублей пенсии. Татары не собирались сотрудничать, пока хан оставался на полуострове. Хан уже отправил свой багаж в Петровск, но его офицеры убеждали мулл не доверять русским. Наконец пришли известия от Павла Потёмкина и Суворова с далекой Кубани: кочевники-ногайцы готовы присягнуть Екатерине. Необходимо было действовать слаженно. Князь настаивал на том, чтобы аннексия прошла без жертв и выглядела как свободное волеизъявление крымских жителей. Наконец в конце мая Потёмкин написал императрице, что отбывает из Херсона в Крым: «…матушка родная, я совсем наготове ехать в Крым. Жду с часу на час выезда ханского».
Князь приехал в Крым и остановился в Карасубазаре, готовясь принять присягу 28 июня, в годовщину воцарения Екатерины. Но дело затягивалось. Увлеченно работая до измождения, князь ухитрялся производить впечатление по-восточному расслабленного человека: «видел я его в Крыму лежа на софе, – писал один из его офицеров, – окруженного фруктами и казавшегося ничем не занимавшегося, но посреди толикой беспечности Крым покорил России» [31].
Екатерина то тосковала по Потёмкину, то негодовала: «Ни я, и никто не знает, где ты». В начале июня она скучает по нему: «…Жалею и часто тужу, что ты там, а не здесь, ибо без тебя я как без рук». Месяц спустя она сердится: «Ты можешь себе представить, в каком я должна быть безпокойстве, не имея от тебя ни строки более пяти недель ‹…› Я ждала занятия Крыма, по крайнем сроке, в половине мая, а теперь и половина июля, а я о том не более знаю, как и Папа Римский» [32]. Затем она разволновалась, что он мог погибнуть от чумы. По всей вероятности, Потёмкин решил подождать с письмами, пока не сможет поднести весь Крым и Кубань к ногам Екатерины.
Мурзы и муллы со всего древнего Крымского ханства собрались, чтобы присягнуть на Коране православной императрице, восседавшей на троне в тысяче миль оттуда. Потёмкин сам принимал присягу, сперва у духовенства, затем у всех остальных. Самая впечатляющая церемония прошла на восточной окраине Кубани. В определенный день 6000 татарских шатров, принадлежавших Ногайской Орде, раскинулись по Ейской степи. Тысячи маленьких, но выносливых монгольских коней бегали вокруг лагеря. Русские солдаты пристально наблюдали за происходившим. Ногайцам зачитали текст отречения Шахина, а затем они в присутствии Суворова принесли присягу императрице. Они вернулись к своим ордам, которые тоже повторили присягу. После этого начался праздник: для торжества зарезали и съели 100 быков и 800 баранов. Ногайцы пили водку, поскольку вино запрещено Кораном. После бессчетных тостов и криков «ура» казаки и ногайцы устроили состязания в верховой езде. Затем ногайцы ушли восвояси, потеряв свою свободу через 600 лет после того, как Чингисхан отправил свои орды на запад [33].
Десятого июля князь наконец нарушил молчание и отправил императрице письмо: «Я чрез три дни поздравлю Вас с Крымом. Все знатные уже присягнули, теперь за ними последуют и все». Двадцатого (31) июля Екатерина получила доклад Потёмкина о том, что крымские татары и две ногайские орды принесли присягу. Это принесло ей огромное облегчение; императрица так измучилась ожиданием, что ответила прохладно, но потом чувства улеглись и, получив объяснения Потёмкина, она по достоинству оценила его достижения: «Вот как много славных дел совершено в короткое время». В письмах он делится с ней множеством идей о городах, портах и кораблях и сыплет античными метафорами, описывая свои новые земли. Его энтузиазм всегда был заразителен. Екатерина наконец искренне развеселилась, когда прочла в его письме, что трусливые слухи о чуме распространялись «теми, у коих сборное место Спа и Париж» [34].
Несколько дней спустя светлейший князь достал из шляпы еще одного зайца: Грузинское царство согласилось на протекторат России. Горный Кавказ, расположенный между Черным и Каспийским морями, представлял собой пеструю мозаику царств и княжеств, подчинявшихся окружавшим их империям – России, Турции и Персии. На северо-западе Потёмкин только что аннексировал Кубань, которой управляли крымские татары. В кавказских предгорьях русские генералы с трудом удерживали непокорных горцев-мусульман Чечни и Дагестана. Южнее персидская и турецкая империи поделили территории между собой. Располагавшиеся там православные грузинские княжества Картли-Кахетия и Имеретия в своей романтической дикости казались мифическими или библейскими царствами – потому неудивительно, что их владыки звались соответственно Геркулес и Соломон.
Геркулес, или Ираклий, талантливый строитель империи, казалось, оставался в век Вольтера последним средневековым рыцарем. Его имя как нельзя более ему подходило. Этот потомок династии Багратидов, которая правила Грузией вот уже тысячу лет, был царем-полководцем. Он получил свой трон благодаря сражениям в Индии на персидской службе и сумел создать небольшую империю на окраине Персии и Турции. В то время это был уже немолодой человек «среднего роста, с вытянутым лицом, большими глазами и короткой бородкой», как мы можем судить из записок одного путешественника; «свою молодость он провел при дворе Надир Шаха, где приобрел склонность к персидским обычаям…» Ираклий прославился «своей отвагой и военным мастерством. Садясь на лошадь, он всегда имел при себе пару заряженных пистолетов, заткнутых за пояс, а если враг был где-то поблизости, то еще и мушкет…» Не менее замечательна личность другого грузинского царя, Соломона из Имеретии: его неоднократно свергали и затем возвращали ему трон; «шестнадцать лет он прожил в пещерах, как дикарь, и благодаря своей храбрости пресек несколько покушений на его жизнь». Он тоже никогда не расставался с мушкетом [35].
Когда в 1768 году русские вступили в войну, Екатерина оказала поддержку Ираклию и Соломону, но после 1774 года оставила их на растерзание шаху и султану. Потёмкин, ободренный заключением союза с Австрией, решил усилить давление на османов и начать переговоры с Грузией. Он вступил с Ираклием в переписку, спросив, не враждует ли тот с Соломоном – ведь Потёмкин хотел заполучить оба царства.
Тридцать первого декабря 1782 года царь Ираклий сообщил «милостивому князю», что вверяет «себя, свое потомства и свой православный народ» России. Потёмкин велел начать переговоры своему кузену, командующему кавказскими войсками. Двадцать четвертого июля 1783 года Павел Потёмкин от лица светлейшего князя подписал с Ираклием Георгиевский трактат [36].
Потёмкин, который все еще стоял лагерем в крымском Карасубазаре, пришел в восторг. Ему удалось сделать императрице еще один роскошный подарок, и его антично-православное воодушевление было весьма заразительным:
«Матушка Государыня. Вот, моя кормилица, и грузинские дела приведены к концу. Какой Государь составил толь блестящую эпоху, как Вы. Не один тут блеск. Польза еще большая. Земли, на которые Александр и Помпеи, так сказать, лишь поглядели, те Вы привязали к скипетру российскому, а таврический Херсон – источник нашего християнства, а потому и людскости[59], уже в объятиях своей дщери[60]. Тут есть что-то мистическое.
Род татарский – тиран России некогда, а в недавних времянах стократный разоритель, коего силу подсек царь Иван Васильевич. Вы же истребили корень. Граница теперешняя обещает покой России, зависть Европе и страх Порте Оттоманской. Взойди на трофей, не обагренный кровию, и прикажи историкам заготовить больше чернил и бумаги» [37].
На Екатерину все это произвело впечатление. Поблагодарив Потёмкина за все его заслуги, она подписала договор, в котором были закреплены титулы Ираклия, границы его царства и право на чеканку собственной монеты. В сентябре Павел Потёмкин построил дорогу взамен вьючной тропы и в карете, запряженной восемью лошадьми, поскакал через Кавказ в город Тифлис (ныне Тбилиси). В ноябре два русских батальона вошли в столицу. Князь отправился руководить строительством укреплений на новой российской границе, а тем временем два грузинских царевича, сыновья Ираклия, уехали в Петербург, чтобы присоединиться к космополитичному двору Потёмкина [38].
Но и это было еще не все. Несмотря на то, что две года назад каспийская экспедиция Войновича потерпела неудачу, Потёмкин вознамерился заключить с Персией союз против османов. Безбородко, один из немногих, кто понимал геополитические замыслы Потёмкина, говорил, что планы князя не ограничивались этой восточной версией австрийского союза. Князь убедил Екатерину издать Крымский рескрипт, который предоставлял ему полномочия продвинуться дальше, к Каспию, и создать два новых княжества: армянское (ныне Армения) и еще одно на каспийских берегах (ныне Азербайджан), которыми мог бы управлять Шахин Гирей, бывший крымский хан [39].
В начале 1784 года в Исфахане Потёмкин беседовал с персидским ханом, предлагая ему также заключить союз с империей и создать армянское царство. Потёмкин сообщал императрице, что персидский наместник готов «сделать все, что нам угодно, желая приобресть благоволение Государыни и признание его в шахском достоинстве» [40]. Переговоры с персидскими правителями, ханами Шуши и Гойи, и карабахскими армянами успешно продолжались в течение 1774 года[61]. Потёмкин отправил посланника в Исфахан, но хан скончался, и посол вернулся обратно. В конце концов персидско-армянский проект закончился ничем, но на тот момент этих достижений было достаточно.
Обрадованная Екатерина осыпала его похвалами как императрица, любовница и подруга: «За все приложенные тобою труды и неограниченные попечения по моим делам не могу тебе довольно изъяснить мое признание. Ты сам знаешь, колико я чувствительна к заслугам, а твои – отличные, так как и моя к тебе дружба и любовь. Дай Бог тебе здоровья и продолжение сил телесных и душевных» [41].