Потёмкин был отцом Черноморского флота, точно так же как Пётр I – отцом Балтийского. Его гордость за своё детище не знала границ. На замечательном портрете кисти Лампи он изображен в белом адмиральском мундире командующего Черноморским и Каспийским флотом, а за его спиной виден Понт Эвксинский – Чёрное море. Екатерина понимала, что флот – это его творение. Один британский посол записал слова, сказанные Потемкиным под конец жизни: «Это может показаться преувеличением, но он был вправе сказать, что каждое бревно для постройки своего флота пронёс на своих плечах» [93].
Потёмкину нужно было совершить ещё один подвиг Геракла – привлечь новых жителей на обширные пустынные земли. На российских приграничных территориях издавна создавались поселения колонистов и отставных солдат, но потёмкинская агитационная кампания поражала воображение своей изобретательностью, размахом и успешностью. В манифестах Екатерины предлагались всевозможные поощрения для переселенцев: свобода от налогов на десять лет, бесплатный скот и земледельческий инвентарь, разрешение заниматься виноделием и пивоварением. Сотни тысяч людей переехали, обзавелись жильём и получили денежные пособия, плуги и волов. Колонизаторская политика Фридриха Великого при re’tablissement [восстановлении (фр.). – Прим. перев.] своих разрушенных войной территорий считалась образцовой: он объявил свободу вероисповедания для всех сект, поэтому на момент его смерти 20 % жителей Пруссии были иммигрантами. Потёмкин избрал более современный подход к делу, понимая всю важность «связей с общественностью». Он поместил рекламу в зарубежной прессе и учредил целую сеть вербовщиков по всей Европе. «Европейские газеты, – объяснял он Екатерине, – не нахвалятся новыми поселениями в Новороссии и на Азове». Народ узнает о привилегиях, дарованных армянским и греческим поселенцам, и «их оценят по достоинству». Кроме того ему пришла в голову новаторская затея использовать для агитации российские посольства. Потёмкин увлекался идеей колонизации с тех самых пор, как пришёл к власти. Ещё в середине 1770-х он зазывал иммигрантов в свои новые поселения на Моздокской линии на Северном Кавказе [94]. Согласно его замыслу в мирное время переселенцы должны были сеять зерно, ходить за плугом, торговать и заниматься ремеслами, а если придёт война, дружно выходить на бой с турками [95].
Сначала новые потёмкинские земли заселили албанцы, которые в 1769 году служили в средиземноморской эскадре Орлова-Чесменского, и крымские христиане. Первые осели в Еникале, вторые – в собственных городах, например, в Мариуполе. Албанцы были солдатами-земледельцами. Потёмкин устроил для них школы и госпитали. После аннексии Крыма князь сформировал из албанцев полки и разместил их в Балаклаве. Он основал Мариуполь специально для крымских греков и, как и прежде, внимательно следил за его возведением, не забывая о нём в течение всей жизни. К 1781 году азовский губернатор сообщил, что большая часть города уже построена. Там находились четыре церкви и собственный суд. Мариуполь вскоре превратился в преуспевающий греческий торговый центр. Затем Потёмкин основал для армян города Нахичевань (ниже по течению Дона рядом с Азовом) и Григориополь на Днестре, названный в честь его самого [96].
Светлейший князь ломал голову в поисках деятельных переселенцев из разных регионов империи, стремясь привлечь дворян с крепостными [97], отставных и раненых солдат, староверов-раскольников[69] [98], казаков и, разумеется, женщин. Девушек отсылали на юг – так же, как в XIX веке в Америке присылали невест для переселенцев на Средний Запад [99]. Потёмкин агитировал еще и обедневших деревенских священников [100]. Тем, кто покинул империю, – беглым крепостным [101], раскольникам, казакам, бежавшим в Польшу и Турцию, он обещал прощение. Люди переезжали и возвращались на родину целыми семьями, сёлами и городами и находили приют в его губерниях. По примерным подсчётам к 1782 году ему удалось удвоить население Новороссии и Азова [102].
После захвата Крыма потёмкинская кампания вышла на новый виток – он постоянно расширял сеть вербовщиков и охватил, таким образом, почти всю Европу. Из-за выпавших на долю Крыма неурядиц его население вдвое сократилось, и теперь на полуострове проживали всего пятьдесят тысяч мужчин [103]. Князь был убеждён, что на этих землях могло разместиться вдесятеро больше человек. «Колонии ремесленников выписаны», – пишет он Екатерине. Пользуясь своей невероятной властью, он самостоятельно решал, кого можно освободить от налогов и сколько земельных угодий нужно жаловать переселенцам, будь то дворяне или иностранцы. Иммигранты, как правило, освобождались от налогов на полтора года, затем этот срок был продлён до шести лет [104].
Агент получал по пять рублей за каждого переселенца. «Я нашёл человека, который может доставить в Крым иностранных колонистов, – писал князю один из агентов. – Я пообещал ему тридцать рублей за каждую перевезённую семью». Позднее он сообщил Потёмкину об ещё одном агенте, который поручился доставить двести душ, но впредь «сулит перевезти ещё больше» [105].
Особенно отзывчивыми оказались крестьяне с юга Европы. В 1782 году для расселения в окрестностях Херсона прибыла шестьдесят одна корсиканская семья [106]. В начале 1783 года Потёмкин организовал приезд корсиканцев и евреев, найденных герцогом де Крильоном. Однако князь решил, что «нет необходимости увеличивать число жителей, за исключением тех, кого уже отправил к нам граф Мочениго» (русский посланник во Флоренции). Если погрузиться в архивы князя, мы увидим, как происходили эти странные сделки с честными крестьянами и предприимчивыми мошенниками. Некоторые сами писали напрямую в потёмкинскую канцелярию. В одном из типичных писем потенциальные греческие переселенцы по имени Панайо и Алексиано просят вывезти их семью «с Архипелага», чтобы они «все вместе смогли основать колонию не меньше, чем та, что заселили корсиканцы» [107]. Некоторые агенты воплощали в себе наихудшие черты рыночных торгашей – скольких невинных людей они одурачили? Есть подозрения, что землевладельцы воспользовались этим предложениями, чтобы избавиться от всевозможных негодяев в своих имениях. Но Потёмкин не придавал этому значения. «Нынешней весною [их доставят] в Херсон, где учинены уже потребные распоряжения к их принятию», – писал он [108].
Князю удалось привлечь самых работящих и воздержанных поселенцев, о каких только мог мечтать правитель любой империи, – меннонитов из Данцига. Они просили дать им разрешение на постройку собственных церквей и свободу от податей на десять лет. Агент Потёмкина Георг фон Трапп согласился на эти условия. Впридачу они также получили деньги на дорожные расходы и готовые жилища. Из письма Потёмкина шотландскому банкиру Ричарду Сутерланду следует, что столь выдающийся государственный деятель Российской империи лично занимался подготовкой к переезду небольших групп меннонитов со всей Европы: «Сударь, поскольку Её Императорское Величество соблаговолили жаловать привилегии меннонитам, кои хотят приехать в Екатеринославскую губернию… будьте добры подготовить необходимые средства в Данциге, Риге и Херсоне для их путешествия и расселения… Поскольку Её Императорское Величество соизволили проявить милосердие к этим добрым земледельцам, я смею верить, что эти денежные средства получить будет нетрудно… дабы не чинились препятствия их переселению в Екатеринослав» [109]. В архивах хранится множество подобных писем. В начале 1790 года 228 семей – около двух тысяч человек – отправились в долгое путешествие, чтобы затем основать восемь колоний [110].
В это же время в Херсоне Потемкин приказал некомпетентному полковнику Гаксу встретить группу шведов и отправить их в шведское поселение, «где и найдут они не только достаточное количество земли к возделыванию, но и довольное число домов для свободного себе там пребывания ‹…› На продовольствие же их выдать каждому по пять рублей» [111]. Ещё 880 шведов поселили в новом городе Екатеринославе. Из-за рубежа также прибыли тысячи молдаван и валахов (православных румын, находившихся под властью османов), к 1782 году их численность достигла 23 000 человек. Многие поселились в Елисаветграде, где их было больше, чем русских. Вот одно из типичных писем потёмкинского агента: «Болгарский грек сообщил мне, что у границы Молдавии живёт несколько молдаван, которых будет несложно уговорить эмигрировать». Без сомнения, они эмигрировали [112].
В отличие от подавляющего большинства русских солдат и чиновников Потёмкин был более чем терпим к евреям: он изучал их культуру, с удовольствием вёл беседы с раввинами и стал их покровителем. В эпоху Просвещения отношение к евреям уже начало меняться. В 1742 году императрица Елизавета изгнала из империи всех этих «врагов Христа». Мария Терезия так горячо ненавидела евреев, что в 1777 году, когда Потёмкин даровал им привилегии при переселении, она написала: «Мне не известно худшей напасти, чем этот народ». Она не могла даже смотреть на еврея и разговаривала со своим банкиром Диего д’Агиларом через ширму. Впрочем, её сын Иосиф II значительно улучшил их положение [113]. Когда Екатерина только взошла на престол, ей было выгодно казаться образцовой православной верующей, поэтому она не могла покровительствовать евреям. В октябрьском декрете 1762 года она приглашала всех переселенцев, «исключая евреев», но тайно открыла им въезд, приказав графу Брауну, генералу-губернатору Ливонии, не спрашивать будущих переселенцев о религиозной принадлежности [114].
Первая крупная волна евреев-переселенцев – около 45 000 человек – оказалась в России после раздела Польши в 1772 году. Потёмкин впервые встретился с ними в своём поместье Кричеве, которое ранее принадлежало к польским территориям. Когда в 1775 году князь приглашал переселенцев на юг, он добавил необычное для того времени уточнение: «даже евреев». Тридцатого сентября 1777 года он провозгласил: евреям позволяется селиться в его землях, в том числе в «опустевших хозяйствах, оставленных запорожскими казаками», при условии, что каждый из них приведёт за собой пятерых переселенцев-поляков и будет иметь достаточно денег, чтобы обжиться. Позднее он сделал им более привлекательное предложение: освободил от налогов на семь лет и даровал разрешение на винную торговлю; им была обещана защита от мародёрствующих солдат; раввины могли выносить судебные решения по внутренним спорам; было разрешено строительство синагог и устройство кладбищ и позволено привозить с собой жён из польских еврейских общин. От этих иммигрантов имелись большие выгоды: помимо изготовления кирпича, в котором нуждались новые потёмкинские города, евреи были мастерами в торговом деле. Вскоре Херсон и Екатеринослав, плавильные котлы, где бок о бок жили казаки, староверы и греки, стали также и еврейскими городами, по крайней мере частично [115].