Потёмкин особенно сблизился с человеком по имени Иошуа Цейтлин. Этот удивительно одарённый еврей – торговец и знаток древнееврейского языка, путешествовал с князем, управлял его поместьями, строил города, заключал финансовые сделки для военных нужд и даже заправлял восстановленным монетным двором в крымском городе Кафе – в архивных документах его имя упоминается повсюду. Цейтлин «беседовал и гулял с Потёмкиным, как друг или брат» – уникальная ситуация в русской истории, поскольку этот человек с гордостью отказывался перенимать окружавшие его порядки и погружался в талмудические штудии, оставаясь при этом членом ближайшего окружения князя. Потёмкин пожаловал ему чин надворного советника, что означало дарование дворянского звания и возможность владеть крепостными и землёй. Российские евреи называли Цейтлина «ха сар» – «вельможа». Потёмкин ценил Цейтлина не только за деловые навыки, но и за способность толковать Талмуд и часто беседовал с ним. Во время проверок новых дорог и городов Цейтлин «ехал рядом с Потёмкиным на великолепном коне». Пока Потёмкин рассматривал прошения, к благородному раввину-плутократу обращались с «галахическими вопросами… учёные. Он спешивался и, преклонив колени, сообщал свои ответы», а затем вновь садился на коня и отправлялся в путь вслед за князем. Трудно переоценить необычность подобной толерантности не только для России, но и для Европы.
Потёмкин помогал евреям и неоднократно пытался встать на их защиту. В 1787 году, во время крымского путешествия Екатерины, он даже поспособствовал созданию делегации под руководством Цейтлина, которая обратилась к императрице с прошением запретить называть иудеев «жидами». Екатерина приняла их и повелела впредь называть их «евреями». Когда случился конфликт между Цейтлиным и Сутерландом, банкиром князя, Потёмкин даже встал на сторону своих любимых иудеев – против своих любимых британцев [116]. К причудливой свите Потёмкина помимо мулл и священников вскоре присоединились и иудейские раввины. Именно эта поразительная терпимость стала причиной насмешек антисемитски настроенных хулителей Потёмкина – князь якобы оказывал предпочтение любому иностранцу «с большим носом»; однако Потёмкин никогда не обращал внимания на предрассудки окружающих [117].
Неудивительно, что Потёмкин стал для евреев настоящим героем. Куда бы он ни отправился, особенно в Белоруссии, толпы радостных иудеев встречали его с такой помпой, что порой даже нервировали его. Они предлагали ему «хлеб, соль и лимоны на больших серебряных блюдах». «Несомненно в знак гостеприимства», – как сухо заметил Миранда, который был свидетелем подобных встреч в Херсоне [118].
После смерти Потёмкина Цейтлин удалился в свой пышный дворец в белорусском местечке Устье, где этот удивительный финансист покровительствовал еврейским ученым, дав им возможность заниматься в его библиотеке гебраистической литературы и в синагоге, проводил в своей лаборатории научные эксперименты и выносил судебные решения, словом, проводил дни со всей экстравагантностью и великолепием иудейского Потёмкина. Меж тем положение российских евреев вновь пошатнулось. Впредь у них никогда больше не было такого влиятельного защитника [119].
Следующей затеей Потёмкина стала попытка переселить в Крым британских преступников.
19. Британские негры и чеченские боевики
А я, проспавши до полудня,
Курю табак и кофе пью;
Преображая в праздник будни,
Кружу в химерах мысль мою.
Когда светлейший услышал, что Британия из-за войны с Америкой не может ввозить в свои колонии преступников, он решил, что для него это отличная возможность. Вероятно, ему об этом рассказал его друг принц де Линь, потому что Иосиф II сначала хотел разместить британских уголовников в Галиции, а потом передумал. Однажды к Семену Воронцову, который теперь был послом в Лондоне, пришел ирландский путешественник по имени Диллон, заявивший, что де Линь отправил его купить «преступников и арапов» для отправки в Крым. Воронцов, не любивший Потёмкина, «устыдился за свою государыню и отечество», так как вся Европа бы узнала, каких чудовищ была готова принять Россия. Он был уверен, что они заболеют, будут вынуждены содержать себя и вернутся «к грабежам и разбою».[70]
Воронцов был крайне удивлен, когда в октябре 1785 года получил от Безбородко императорский приказ провести переговоры об отправке британских преступников в Ригу, а затем в Крым. Заплатить за их поездку должно было британское правительство. Воронцов увидел возможность подорвать авторитет Потёмкина и поэтому написал императрице письмо, предостерегая, что история дурно скажется на ее репутации в Европе. «Несмотря на необычайное влияние и власть князя Потёмкина», – хвастался Воронцов, императрица согласилась, что это может повлиять на представления о ней в Европе. «Князь Потёмкин никогда не простил мне этого», – повторял он несколько лет спустя [1].
Воронцов постоянно рассказывал об этом – а за ним повторяли и другие, – чтобы показать комичную некомпетентность Потёмкина и его неспособность к критическим суждениям. Но на самом деле идея не была такой уж глупой или никчёмной. Многие из этих «криминальных элементов» не были на самом деле закостеневшими преступниками – в то время люди, которым не повезло, могли оказаться депортированы из Европы в оковах на ужасных тюремных кораблях за кражу носового платка или ловлю кролика в частных лесах. Австралия – основная колония, ставшая местом ссылки для этих «преступников», – процветала. Императрица, де Линь и Безбородко, которые вовсе не были глупцами, поддержали идею Потёмкина. Кроме того, сама концепция была не нова, так как многие российские преступники таким же образом отсылались в Сибирь «на поселение».
Некоторые из поселенцев, впрочем, были почти что преступниками. В 1784 году из Ливорно отправился целый корабль людей, которых Сэмюэль Бентам назвал «итальянскими оборванцами», это были преимущественно корсиканцы. Во время плавания они взбунтовались, убили капитана, но в итоге их поймали и отправили в Херсон, где заставили трудиться на строительных работах. Последствием этих неприятностей стала весьма характерная история. Среди этих головорезов был один англичанин (в потёмкинских планах всегда был хотя бы один англичанин). Он считался шахтером, поэтому ему приказали искать уголь. Бентам обнаружил его «в лохмотьях, живущего на пять копеек в день», и рассказал о плачевном состоянии своего соотечественника князю, который пообещал тому «хорошую зарплату, а когда я сказал, что он одет в лохмотья, велел выдать ему триста рублей на одежду. Это как нельзя больше доказывает его великодушие и благорасположение к нам, англичанам» [2].
Примечателен также американский постскриптум к истории переселенцев. В 1784 году американцы, верные британской короне и желавшие покинуть Соединенные Штаты, обратились к Потёмкину с просьбой разрешить им поселиться в России. Потёмкин побоялся, что «они могут быть потомками тех, кто выехал из Англии во время революционных войн прошлого века, и придерживаться взглядов, никоим образом не приемлемых» в России [3]. Таким образом, добропорядочным американцам отказали, а вместо них стали искать британских преступников. Потёмкин, который считал Кромвеля, Дантона и Пугачева людьми одного сорта, был верен себе: политические волнения были опаснее обычных преступлений.
Светлейший дал губернаторам конкретные указания, как встречать переселенцев в конце их долгого пути. «Новые подданные ни языка, ни обычаев наших не ведущие, требуют всякой защиты и покровительства», – писал он крымскому губернатору Каховскому. Князь явно решал судьбу переселенцев, подчиняясь одному ему известному порыву: «Переведенных из Украйны ‹…› в наместничество Екатеринославское волохов и прочих иностранцев предлагал я поселить по левую сторону Днепра ‹…›, но, считая, что легче переместить их в пустых греческих деревнях в самой Тавриде, где, по крайней мере, каково ни есть находится строение, представляю вашему рассмотрению, в полуострове ли или на степи Перекопской их поселить» [4]. Он постоянно думал, как улучшить их жизнь. «Будьте добры раздать волов, коров и лошадей, оставленных ушедшими татарами, новым поселенцам, – писал он Каховскому. – Причем постарайтесь в первую очередь не раздать их поровну, но помочь бедным» [5]. Губернатору Екатеринослава Синельникову он приказал раздать каждой семье скот и по восемь десятин земли на человека. «В низовье Днепра прибывают еще сорок семей, встретьте их лично» [6]. Такое персональное приветствие от занятого губернатора больше похоже на современную сентиментальную социальную работу, а не на организацию военного поселения в российской степи.
Потёмкина часто обвиняют в том, что он оставил этих людей на произвол судьбы. Но князь не мог уследить за всем, а подчиненные часто ему лгали. Именно по этой причине он постоянно ездил по разным уголкам страны – чтобы убедиться, что от него ничего не скрывают. Тем не менее многие из этих людей наверняка пережили немало неприятностей. Потёмкин писал Каховскому, что отъезд некоторых поселенцев из Крыма «доказывает их несчастье». «Войдите в причины онаго и с твердостию исполните долг ваш, достав удовлетворение обиженным» [7]. Его распоряжение «войти в причины» демонстрирует противоречие – князь пытался привить своим подчиненным тонкое восприятие, отдавая военные команды.
Как бы то ни было, многие семьи были рады переселению. Архивы подтверждают, что если Потёмкин замечал какой-либо недочет, то реагировал мгновенно. Красноречива его записка Каховскому, в которой он предлагает пять способов преодолеть «великие лишения» переселенцев, связанные с тем, что правительство не смогло выдать им достаточно скота: «Только три пары волов, один плуг и одна телега на четыре или даже более семей» [8]. Примечательно, что соправитель империи действительно приказывал своим генералам исправлять подобные ошибки и выдать определенное число волов конкретным крестьянским семьям в деревне. И такое происходило постоянно.