Поскольку князь жить не мог без своих английских парков, перемещения его садовника Уильяма Гульда служили своего рода флюгером, указывавшим, куда Потёмкин намеревался двинуться дальше. В конце 1786 года английский «император парков» с комфортом отправился на юг вместе со своим «штабом» – садовниками и рабочими. Посвящённые знали, что это означало: готовилось нечто очень важное [117]. Императрица вот-вот должна была отбыть в своё грандиозное крымское путешествие и под пристальным взглядом всей Европы встретиться там с императором Священной Римской империи. В ноябре 1786 года светлейший князь, импресарио этой торжественной поездки, уехал, чтобы заняться последними приготовлениями на пути следования императрицы. Он превзошёл самого себя, выбрав себе на этот раз наиколоритнейших спутников: ими стали венесуэльский революционер-освободитель – мошенник, который вёл дневник своих украинских любовных похождений, и честолюбивый король Виды, джентльмен удачи, которого когда-то соблазнила сама королева Таити.
Часть седьмая. Апогей
1787–1790
23. Волшебный театр
Людовик XIV позавидовал бы своей сестрице Екатерине II или женился бы на ней…
Императрица приняла меня… Она напомнила мне о тысяче вещей, которые помнят лишь монархи, чья память всегда безупречна.
Седьмого декабря 1786 года в Херсоне Потёмкина ожидал Франсиско де Миранда. Этот тридцатисемилетний, образованный, циничный и распутный революционер, креол сомнительного дворянского происхождения, был изгнан из испанской армии и направлялся в Константинополь, чтобы найти поддержку в борьбе за освобождение Венесуэлы. Весь Херсон был занят подготовкой к прибытию князя, который объезжал свои владения, отдавая последние распоряжения перед визитом Екатерины II и императора Священной Римской империи. Все были в нетерпении. Пушки стояли наготове, войска – в безупречном порядке. Ходили слухи, что он вот-вот приедет, но «загадочное божество», как называл его Миранда, всё ещё не было видно. «Никто не знал, каков его маршрут». Ожидание светлейшего князя – одна из характерных примет потёмкинского правления. Без него не принимались никакие решения. Чем могущественнее он становился, тем напряжённее люди ожидали его прибытия. По приказу Екатерины Потёмкина следовало встречать с той же церемониальностью, что и царственную особу или по меньшей мере члена императорской семьи. Его прихоти были непредсказуемы, а перемещался он столь стремительно, что мог нагрянуть в город без предупреждения – потому всё должно было быть в состоянии полной готовности. «Ты летаешь, а не ездишь», – журила его Екатерина [1].
Двадцать восьмого декабря, двадцать дней спустя, Миранда всё ещё томился ожиданием. На закате дня под пушечные залпы наконец прибыл «долгожданный князь Потёмкин». Солдаты и чиновники вышли «засвидетельствовать свое почтение кумиру-фавориту» [2]. Сопровождая своих друзей, Миранда посетил экзотический двор Потёмкина, где «собрались все самые ничтожные личности, какие есть в Херсоне». «Боже мой! Ну что за орава льстецов и плутов! – писал он. – Однако меня несколько развлекло разнообразие здешних костюмов: казаки, калмыки, греки, евреи» и посланцы пяти кавказских народов в одеждах à la Prusse [на прусский манер (фр.). – Прим. перев.]. Внезапно явился великан, поклонился некоторым из присутствовавших, но ни с кем не заговорил. Венесуэльца представили князю как испанского графа (которым он не был). Потёмкин едва перемолвился с ним парой слов, но Миранда заинтересовал его.
Тридцать первого декабря помощник Потёмкина вызвал Миранду, но когда венесуэлец прибыл, то обнаружил Потёмкина за чаем с принцем Карлом Нассау-Зигеном [3]. «О, Боже мой!» – мысленно воскликнул Миранда при виде принца Нассау, которого знал ещё в Испании и Константинополе и презирал его так, как авантюрист презирает авантюриста. Биографии их обоих были богаты событиями. Миранда воевал на стороне испанцев очень далеко от дома – в Алжире и на Ямайке – и несколько лет прожил в Америке, где познакомился с Вашингтоном и Джефферсоном. Сорокадвухлетний Нассау-Зиген, обедневший наследник маленького княжества, в пятнадцать лет стал солдатом удачи, присоединился к кругосветной экспедиции Бугенвиля, во время которой убил тигра, попытался стать правителем города Виды в западной Африке [4] и занимался любовью с королевой Таити. Вернувшись, он руководил солдатами в неудачной попытке Испании и Франции захватить Гибралтар в 1782 году и затеял набег на остров Джерси. Затем Нассау, безжалостный и безрассудный в сражениях и интригах, уехал на Восток. Он начал ухаживать за польской вдовой княгиней Сангушко. Каждый из них рассчитывал получить богатство партнёра, но когда они женились, то обнаружили, что обвели друг друга вокруг пальца. Тем не менее брак двух этих сильных личностей оказался счастливым, и в варшавских салонах все поражались тому, что в своём подольском поместье они содержали пятьдесят медведей, чтобы отпугивать казаков. Нассау-Зиген незадолго до этого присоединился к Потёмкину в его путешествиях – после того, как король Станислав-Август отправил его попросить светлейшего навести порядок среди его польских вассалов. Но Нассау также рассчитывал втереться в доверие к Потёмкину, чтобы заполучить право на торговлю в Херсоне [5].
Князь расспрашивал Миранду о Южной Америке, как вдруг появился Рибас, его неаполитанский придворный, и объявил, что прибыла любовница Потёмкина. Эта женщина называла себя «графиней» Севрской, однако Миранда писал, что хотя она и происходила «из добропорядочной семьи», но была «шлюхой». Впрочем, это не имело никакого значения – все наперебой ухаживали за ней. В качестве компаньонки с ней путешествовала мадемуазель Гибо, гувернантка потёмкинских племянниц, а теперь и управляющая его южным сералем. Потёмкин поцеловал любовницу и усадил справа от себя – «он сожительствует с ней, как говорят, без всякого стеснения», – записал Миранда. Пятеро музыкантов стали играть Боккерини. Следующие несколько дней пылкий Потёмкин, устраивавший приёмы в апартаментах «графини» Севрской, никак не мог обойтись без своих новых друзей, Миранды и Нассау-Зигена. Оба они были по-своему замечательными людьми: Нассау-Зигена называли «паладином» XVIII века, а Миранду – отцом южноамериканского освобождения, так что нам чрезвычайно повезло, что последний оставил скептические и беспристрастные заметки о своих похождениях. За обсуждением алжирских пиратов и польских имений Потёмкин даже собственноручно приготовил всем фрикасе. Миранде доставляло удовольствие, что придворные «чуть не лопались» от зависти, созерцая эту новую дружбу [6].
Князь пригласил Нассау и Миранду сопровождать его в поездке по императорскому маршруту, где нужно было провести последние приготовления. Потёмкин понимал, что от успеха путешествия Екатерины будет зависеть его дальнейшая судьба – вознесётся ли он до недосягаемых высот или потерпит крах. Европейские правительства пристально следили за происходящим. Англия, Пруссия и Блистательная Порта с тревогой наблюдали, как Потёмкин возводит новые города и строит флотилии, чтобы направить их к Константинополю. Крымская поездка императрицы откладывалась из-за чумы, но ходили слухи, что на самом деле дела на юге обстояли вовсе не так успешно: «некоторые полагают, – писал Кобенцль Иосифу, – что необходимые приготовления для этой поездки ещё не завершены» [7].
Пятого января 1787 года в десять часов вечера трое удивительнейших людей своего времени – Потёмкин, Миранда и Нассау – отправились в дорогу, стремительно пересекая покрытые льдом реки. Они мчались всю ночь, трижды сменив лошадей и ненадолго остановившись в одном из домов Потёмкина, и в восемь вечера следующего дня добрались до Перекопа – въезда в Крым, проехав 160 миль за двадцать часов [8]. Короткие расстояния они преодолевали в просторной карете, но поскольку стояла середина зимы, то в пустынной заснеженной степи им часто приходилось пользоваться кибитками – лёгкими каретами на полозьях. Путешествуя в кибитке, пассажир словно лежал в космической капсуле: «Они напоминают детские колыбельки с окошками в передней части, – вспоминала леди Крейвен. – В кибитке можно сидеть или лежать, вытянувшись, и ощущать себя ребёнком, заботливо защищённым от холода подушками и одеялами». Такие поездки были небезопасны из-за неровного рельефа и высокой скорости. Пассажиров постоянно «трясло и сильно подбрасывало… можно было размозжить даже самую крепкую голову. Моя собственная кибитка переворачивалась дважды». Но русским ямщикам всё было нипочём: они молча спешивались, снова ставили кибитку на полозья и «никогда не спрашивали, цел ли пассажир» [9]. Кибитки со свистом неслись дальше.
Князь объехал с инспекцией Крым, и Миранда своими глазами увидел новый флот, войска, города и зелёные насаждения. Его привели в восхищение дворцы, построенные для императрицы в Симферополе, Бахчисарае, Севастополе и Карасубазаре, и английские парки, которые разбил вокруг них Уильям Гульд. Когда они прибыли в Севастополь, офицеры решили дать бал в честь князя, и тот краснел, слушая хвалебные тосты в свой адрес. Миранда насмехался над «офицериками», «которые в прыжках и скачках ничем не уступали парижским petit maìtres [щёголям (фр.). – Прим. перев.]». Затем они осмотрели Инкерман и помчались обратно в Симферополь, где развлекались охотой, пока Потёмкин работал [10].
Князя всюду сопровождали регулярные кавалерийские эскадроны татар. «Карету всегда охраняют пятьдесят всадников, – писал Нассау супруге, – и где бы мы ни проезжали, отовсюду к нам сбегались татары в таких количествах, что под ними не было видно земли, и казалось, что ты находишься на поле боя». Всё это представлялось «паладину» «великолепным» [11]. Миранда также заметил, что Потёмкин уделял особое внимание местным муфтиям. Светлейшего князя сопровождал придворный художник Иванов, который писал картины во время путешествия, а музыканты – от струнных квартетов до украинского хора – выступали для них на каждой остановке. Однажды Потёмкин показал Миранде «отличнейшее жемчужное ожерелье (или браслет), инкрустированное бриллиантами» [12]. Венесуэлец никогда в жизни не видел «более благородного и прекрасного украшения». Оно стоило так дорого, что покупатель, приобретший его у венских придворных ювелиров, фирмы Мак, сохранял инкогнито. Даже Иосифу II было любопытно, кто же купил его. Наконец Кобенцль открыл своему императору секрет: Потёмкин планировал вручить ожерелье императрице во время её визита на юг [13].