[263]. В этих условиях призыв Екатерины к Потемкину «соединить к победам имя миротворца» повис в воздухе — путь к миру лежал через новые победы на театре войны. 1790 год принес две такие победы. Адмирал Ф. Ф. Ушаков у острова Тендра нанес поражение туркам, уничтожив два линейных корабля и один взяв в плен; это сражение решило участь морской кампании года. Но главное сражение, подводившее итог военным действиям года, развернулось у стен мощной турецкой крепости Измаил. Достаточно сказать, что ее гарнизон насчитывал 35 тысяч человек, а на ее бастионах стояло 245 артиллерийских орудий.
Осадные работы под Измаилом начались 6 сентября, но велись безуспешно, и на военном совете было решено отказаться от штурма и отвести войска на зимние квартиры. Потемкин велел принять командование над войсками Суворову и овладеть Измаилом.
На пути к Измаилу Суворов встретил отступавшие от крепости полки и вернул их обратно. 2 декабря он принял командование войсками, а 7-го отправил парламентера с письмом Потемкина, предлагавшего сераксиру сдать крепость. Сверх того, Суворов в отдельной записке написал знаменитые слова, вошедшие во все учебники по отечественной истории: «Я с войсками сюда прибыл. 24 часа на размышление — воля. Первый мой выстрел — неволя, штурм — смерть. Что оставляю вам на рассмотрение». Сераксир запросил десять дней на размышление, но Суворов, зная обыкновение турок затягивать переговоры в ожидании подкреплений, отсрочки не предоставил. С утра 10 декабря начался артиллерийский обстрел крепости, продолжавшийся до рассвета следующего дня.
Описание штурма Измаила, данное Суворовым, обнаруживает в авторе литературные дарования: «День бледно освещал уже предметы, все колонны наши, преодолев и неприятельский огонь и все трудности, были уже внутри крепости, но отверженный неприятель от крепостного вала упорно и твердо защищался. Каждый шаг надлежало приобрести новыми поражениями; многие тысячи неприятеля пали от победоносного нашего оружия, а гибель его как будто возрождала в нем новые силы, но сильная отчаянность его укрепляла… Жестокий бой, продолжавшийся внутри крепости, через шесть часов с половиною с помощью Божией наконец решился в новую России славу».
Императрица надеялась, что взятие Измаила заставит «турок взяться за ум и скорее заключить мир», но Потемкин не разделял этих надежд: «Султан, варвар кичливый, еще упорствует, будучи противных держав обещанием ослеплен». Английское правительство отправляло в Петербург несколько раз своих представителей, чтобы шантажом и угрозами заставить Россию заключить мир, выгодный для Османской империи, но Екатерина проявила твердость. В апреле 1791 года она писала Гримму, что «не потерпит, чтоб ей предписывали законы, и что, наконец, она бы давно заключила мир, если бы смутники сидели смирно и не мешали туркам мириться, а на это дело они тратят попусту огромные суммы. Русские так и останутся русскими»[264].
31 июля 1791 года в Галаце было подписано перемирие, а 29 декабря в Яссах русская делегация, возглавляемая, после кончины Потемкина, А. А. Безбородко, в результате продолжительных переговоров заключила мир. Ясский договор подтвердил Кючук-Кайнарджийский мир и все дипломатические акты, заключенные после него, главным из которых было признание присоединения к России Крыма. Граница между двумя государствами должна была проходить по реке Днестр — Россия приобрела территорию, пролегавшую между Бугом и Днестром, в том числе Очаков и Гаджибей — будущую Одессу. Порте были возвращены Бессарабия, Молдавия и Валахия.
Ясский договор не был адекватен затраченным на войну человеческим и материальным ресурсам, а также успехам на театре военных действий. Объясняется это действиями враждебных России прусской и английской дипломатии, а также стремлением Екатерины закончить войну на юге, чтобы заняться польскими и французскими делами.
Екатерина пыталась залатать двухсотмиллионный дефицит двумя новшествами в финансовой политике — выпуском ассигнаций и иностранными займами, чем еще больше усложняла финансовое положение страны. Впрочем, не следует драматизировать эти факты — впереди Россию ожидали суровые испытания наполеоновскими войнами, и Россия с честью их выдержала.
В годы второй русско-турецкой войны вполне раскрылись полководческие дарования А. В. Суворова. Он прошел путь от рядового солдата до генералиссимуса. Боевое крещение Суворов получил в 28-летнем возрасте, участвуя в чине подполковника в Семилетней войне. С тех пор он дал множество сражений на открытой местности, в горах, при осаде и штурме крепостей и ни одного не проиграл. Он опирался на опыт предшествовавших русских полководцев, прежде всего П. А. Румянцева. Но заслуга Суворова состоит в том, что находившиеся в зародыше новшества в стратегии и тактике он довел до совершенства, придав им суворовские черты.
В Западной Европе в это время господствовала кордонная система, суть которой состояла в том, что войска распределялись равномерно по всей линии фронта, используя в качестве опорных пунктов крепости. Главным способом ведения войны считалось маневрирование на коммуникациях противника. Румянцев и Суворов заменили кордонную стратегию сосредоточением основных сил на главном участке сражения, а целью войны считали не маневрирование и истощение ресурсов противника, а уничтожение его живой силы. Эту мысль Суворов формулировал в своих знаменитых афоризмах: «Дерево срубишь — сучья сами упадут»; «Уничтожена армия — крепости сами падут». Овладение полем боя полководец считал неудачей: «Оттеснен противник — неудача, уничтожен — победа». Отсюда главный вид боевых действий — наступление, стремительная атака, переходящая в штыковой удар. Эти высказывания Суворова на много лет опередили взгляды Наполеона: «Я вижу только одно — массы неприятельских войск. Я стараюсь их уничтожить, будучи уверен, что все остальное рухнет вместе с ними».
Суворов считал, что на исход операций оказывали воздействие три фактора: глазомер, быстрота и натиск. Под глазомером подразумевалось умение быстро ориентироваться в обстановке, определить уязвимые места боевых порядков противника, проникнуть в его планы. Быстрота — умение действовать внезапно, что уравнивало силы атакующего с силами численно превосходящего противника. «Неприятель нас не чает, считает нас за сто верст, а коли издалека, то в двух и трех стах и больше: вдруг мы на него как снег на голову. Закружится у него голова? Атакуй с чем пришли, с чем Бог послал!» Натиск, по мысли Суворова, означал решительные действия: нельзя останавливаться на полпути, надо преследовать противника до полной над ним победы.
Мысли Суворова о стратегии и тактике изложены в многочисленных его приказах, наставлениях, письмах и высказываниях, зарегистрированных современниками. Главным трудом в его теоретическом наследии является «Наука побеждать», в которой обобщен богатый боевой опыт командования войсками и участия в сражениях. Оригинален язык этого сочинения, в нем мысли отточены в афоризмах, понятных как офицеру, так и солдату: «Стреляй редко, да метко, штыком коли крепко»; «Голод — лучшее лекарство» и т. д.
Особое место в «Науке побеждать» занимает солдат, его воспитание и обучение. Некоторые высказывания Суворова звучат актуально и в наши дни: главным он считал воспитание патриотизма, выносливости, храбрости, решительности.
Суворов, как известно, отличался оригинальным поведением, нередко шокировавшим двор, о чем он сам писал, обращаясь к сослуживцам: «Хотите ли меня знать? Я вам себя раскрою: меня хвалили цари, любили воины, друзья мне удивлялись, ненавистники меня поносили, при дворе надо мной смеялись. Я бывал при дворе, но не придворным, а Эзопом, Лафонтеном, шутками и звериным языком говорил правду. Подобно шуту Балакиреву, который был при Петре Первом и благодетельствовал России, кривлялся и корчился. Я пел петухом, пробуждая сонливых, угомоняя буйных врагов отечества. Если бы я был цезарь, то старался бы иметь всю благородную гордость души его; но всегда чуждался бы его пороков».
Не менее примечательны мысли Суворова о своем долге подданного, о нравственности. Он высказывал их своей любимой дочери Наташе, которую ласково называл Суворочкой. В мае 1790 года он ей писал: «Храни неукоснительно верность великой нашей монархине. Я ее солдат, я умираю за свое отечество. Чем выше возводит меня ее милость, тем слаще мне пожертвовать собою для нее. Смелым шагом приближаюсь к могиле, совесть моя не запятнана. Мне шестьдесят лет, тело мое изувечено ранами, но Господь дарует мне жизнь для блага государства».
В другом письме, отправленном в феврале следующего года, отец, зная о распущенности двора, внушал дочери необходимость блюсти нравственную чистоту и девическую скромность: «Помни, что вольность в обхождении рождает пренебрежение; берегись сего, привыкай к естественной вежливости, избегай подруг, острых на язык: где злословие, там, глядишь, и разврат. Будь сурова и немногословна с мужчинами, а когда они станут с тобой заговаривать, отвечай на похвалы их скромным молчанием»[265].
Глава IXВ защиту трона
В последние семь лет царствования Екатерина II предстает перед нами в непривычном для себя облике. И дело не только в том, что изменился ее внешний вид. Конечно, она постарела, вынуждена была прибегать к ухищрениям, чтобы скрыть свою грузность, хотя и продолжала молодиться. Но изменилось ее восприятие действительности: нимб идеала просвещенной монархини потускнел, кумир просветителей превратился в оплот реакции, государыней овладел страх за свою судьбу и судьбу монархии в России.
Подобная метаморфоза явилась результатом целого ряда событий, центральным из которых стала буржуазная революция во Франции. Именно революция вызвала смену либеральной политики Екатерины консервативной; на смену терпимости к взглядам, которые она не разделяла, пришло преследование лиц, проповедовавших идеи, несхожие с ее собственными. Революция во Франции, наконец, оказала огромное влияние на судьбу Речи Посполитой как суверенного государства — она исчезла с географической карты Европы.