Погрузившись в меланхолию, Потемкин ехал медленно – поездка в трясущейся карете была не из легких, – но затем вдруг приказал гнать лошадей быстрее. Промчавшись по пыльным дорогам через города и деревни, он прибыл в Яссы через восемь дней после того, как покинул город на Неве. Поездка подточила его и без того ослабевшее здоровье. Он написал Екатерине, что чувствует прикосновение руки смерти. У него появились симптомы малярии, которую он перенес в Крыму в 1783 году. Путешествуя по югу, он отказывался принимать хинин и другие лекарства, прописанные ему тремя докторами, которые его сопровождали; как и Екатерина, он был убежден, что лучший способ вылечиться – позволить организму самому решить свои проблемы. Вместо рекомендованной докторами диеты, он много ел и злоупотреблял спиртным. Чтобы смягчить боль, он обвязывал голову мокрым полотенцем. Когда Потемкин приехал в Яссы, его подчиненные послали за его племянницей, Сашенькой Браницкой, надеясь, что она убедит его проявить благоразумие и согласиться на лечение. Александра спешно прибыла из Польши. В середине сентября у Потемкина началась лихорадка, и он не мог унять дрожь в течение двенадцати часов. Он писал Екатерине: «Прошу отыскать для меня шлафрок китайский и прислать. Оный крайне мне нужен». Русский посол в Вене, Андрей Разумовский, в письме сообщил, что может прислать «самого первого пианиста и лучшего композитора в Германии», чтобы утешить его. Предложение было сделано, и композитор согласился, но у Потемкина не было времени ответить, и Вольфганг Амадей Моцарт не приехал.
С трудом вынося влажный воздух Ясс, Потемкин дважды уезжал за город в надежде, что там ему будет легче дышать, а затем возвращался. В Санкт-Петербурге Екатерина ждала известий и писем от него, и попросила графиню Браницкую писать ей каждый день. Ради Потемкина Екатерина изменила свое отношение к докторам и лекарствам: «Ежели нужно, прими, что тебе облегчение, по рассуждению докторов, дать может. Да, приняв, прошу уже и беречь себя от пищи и питья, лекарству противных». При поддержке Александры врачи, наконец, убедили больного принимать лекарства. Несколько дней, казалось, что он пошел на поправку. Затем лихорадка и сонливость вернулись. Заявляя, что он «горит», Потемкин требовал мокрых полотенец, пил холодные напитки и вылил себе на голову бутылку одеколона. Он просил, чтобы все окна были открыты настежь, а когда и это не смогло остудить его, потребовал, чтобы его вынесли в сад. Каждый день он настойчиво спрашивал, не было ли известий от императрицы, а когда приносили новое письмо, плакал, читал и перечитывал письмо и постоянно целовал его. Когда ему приносили государственные документы и зачитывали их, он едва находил в себе силы поставить под ними подпись. Было ясно, что он умирает; сам Потемкин тоже осознавал это. Он отказался принимать хинин. «Я не поправлюсь. Я давно уже болею… да свершится Божья воля. Молитесь за мою душу и не забывайте меня, когда я умру. Я никогда никому не желал зла. И всегда хотел сделать людей счастливыми. Я не плохой человек и не злой гений нашей матушки, императрицы Екатерины, как о том говорят». Он попросил о последнем причастии, и когда обряд был совершен, успокоился. Гонец из Москвы принес еще одно письмо от Екатерины, а также шубу и шелковый халат, который он просил. Он расплакался и спросил у Александры: «Скажи мне честно, я поправлюсь?» Она заверила его, что тот обязательно выздоровеет. Он взял ее руки и погладил их. «Какие хорошие ручки, – сказал он, – они так часто меня утешали».
Постепенно страстный, амбициозный мужчина, которому в то время было только пятьдесят два года, успокоился. Те, кто находился с ним в последние дни, видели, что он умирал в безмятежности. Он просил простить его за ту боль, которую, возможно, причинил окружавшим его людям. Ему пообещали, что передадут императрице его скромную признательность за все, что она для него сделала. Когда прибыло новое послание от нее, Потемкин снова расплакался. Он согласился принять хинин, но не смог удержать его в руках. Он начал терять рассудок и часто впадал в забытье. Потемкин чувствовал, что задыхается. Он написал Екатерине: «Матушка, как же я болен!» Он попросил перевезти его из Яссы в Николаев – воздух там был прохладнее, и это могло пойти ему на пользу. Перед тем как отправиться в путь, он продиктовал записку Екатерине: «Матушка Всемилостивейшая Государыня. Нет сил более переносить мои мучения. Одно спасение остается оставить сей город, и я велел себя везти в Николаев. Не знаю, что будет со мною».
В восемь часов утра 4 октября его отнесли в карету. Потемкин проехал несколько миль и сказал, что не может дышать. Карета остановилась. Когда Потемкина занесли в дом, он уснул. После трех часов отдыха, он бодро общался до полуночи. Потемкин попытался снова заснуть, но не смог. На рассвете он попросил продолжить поездку. Процессия проехала лишь семь миль, когда он приказал остановиться. «Вот и все, – сказал Потемкин. – Некуда ехать! Выньте меня из коляски: я хочу умереть на поле!» На траве расстелили персидский ковер. Потемкина положили на него и укрыли шелковым халатом, который ему прислала Екатерина. Все искали золотую монету, чтобы закрыть ему глаз в соответствии со странной традицией, но так и не нашли. Один из сопровождавших казаков предложил медную пятикопеечную монету, ей и закрыли ему глаз. В полдень субботы пятого октября 1791 года Потемкин умер. Императрице доставили послание: «Светлейший князь покинул эту землю».
В пять часов вечера 12 октября гонец принес новость в Зимний дворец в Санкт-Петербурге. Екатерина пришла в отчаяние: «Теперь не осталось никого, на кого я могла бы положиться! – воскликнула она. – Кто заменит Потемкина? Теперь все будет иначе! Он был настоящим дворянином». Шли дни, а ее секретарь лишь писал в своих отчетах: «Слезы и отчаяние… слезы… и снова слезы…»
69Искусство, архитектура и медный всадник
Основу великолепной коллекции произведений искусства, находящейся в музее Эрмитаж в Санкт-Петербурге, Екатерина начала закладывать уже через год после своего восхождения на трон. В 1763 году она узнала, что коллекция из 225 картин, собранных в Берлине польским торговцем, регулярно поставлявшим картины Фридриху II, не была оплачена. Торговец скупал и хранил картины для короля во дворце Потсдама – Сан-Суси, однако Фридрих решил, что не может себе позволить эту коллекцию. Его личные и государственные средства сильно сократились из-за расходов на Семилетнюю войну, кроме того, необходимость платить армии, а также восстанавливать разоренную страну возобладала над желанием купить картины, чтобы украсить стены своего дворца. Таким образом, торговец оказался в серьезных долгах и срочно искал нового клиента. Тогда на сцене появилась Екатерина, которая, практически не торгуясь, скупила всю коллекцию.
Возможно, в ее жесте по покупке коллекции, предназначавшейся изначально Фридриху, скрывалась и некоторая доля ехидства. Когда на троне была Елизавета, Россия воевала с Пруссией, затем Петр III унаследовал престол своей тетки, и все изменилось, он стал союзником Фридриха. Теперь Екатерина увела у него из-под носа коллекцию картин и таким образом отчасти поквиталась с ним. Не все картины были шедеврами, но среди них находились три работы Рембрандта, картины Франса Хальса и Рубенса.
Когда картины прибыли в Санкт-Петербург, Екатерина была так рада, что предупредила своих послов и агентов в Европе, чтобы они немедленно сообщали ей о других коллекциях, которые могли поступить в продажу. К счастью, русским послом в Париже был князь Дмитрий Голицын, утонченный, просвещенный человек, друг Вольтера и Дидро, а также завсегдатай интеллектуального и артистического салона мадам Жофрен. Голицын организовал для Екатерины покупку библиотеки Дидро в 1765 году и приобретал для нее картины все время, что оставался в Париже. Когда он покинул Францию и стал русским послом в Гааге, Дидро согласился быть агентом Екатерины и покупать картины для нее. Самый престижный и информированный критик в мире начал действовать от лица самой богатой и влиятельной женщины в мире.
Несколько лет спустя, в 1769 году, Екатерина сделала еще одно удачное приобретение – она купила знаменитую дрезденскую коллекцию покойного графа Генриха фон Брюля, министра иностранных дел короля Августа II Польского и курфюрста Саксонии, когда эта коллекция только поступила на рынок. Она заплатила 180 000 рублей и приобрела коллекцию, в которую входили работы Рембрандта, Караваджо и пять работ Рубенса. Картины доставили по морю на Балтике, а затем – по Неве до Зимнего дворца. Корабль встал на якорь всего в пятидесяти футах от входа во дворец. Следующие четверть века для Санкт-Петербурга стали обыденным явлением прибывавшие из Франции, Голландии и Англии суда, которые пришвартовывались у причала и с которых сгружали ящики и коробки с картинами Рембрандта, Рубенса, Караваджо, Франса Хальса и Ван Дейка. Во дворце эти ящики открывались в присутствии Екатерины, чтобы она могла первой увидеть и оценить их содержимое. Когда ящики раскрывали и доставали картины, их прислоняли к стенам, а Екатерина стояла напротив или проходила вдоль ряда картин, внимательно изучая и стараясь понять их содержание. Екатерина ценила приобретенные картины в меньшей степени за красоты и технику художников, а в большей – за сюжет и глубину содержания, а также за то признание и престиж, которые давали ей эти покупки.
25 марта 1771 года императрица вновь удивила Европу, купив знаменитую коллекцию Пьера Кроза, сменившую после смерти своего коллекционера много владельцев. В нее входило восемь работ Рембрандта, четыре – Веронезе, дюжина – Рубенса, семь картин Ван Дейка и несколько картин Рафаэля, Тициана и Тинторетто. Она получила всю коллекцию, за исключением одной картины Ван Дейка – портрета короля Карла I Английского, который был обезглавлен Оливером Кромвелем. Мадам Дюбарри, любовница Людовика XV, купила этот портрет, поскольку была уверена, что в ней течет кровь Стюартов. Екатерина была рада, когда Дидро сказал ей, что сумел приобрести коллекцию за половину ее стоимости. Четыре месяца спустя, в том же году, Екатерина купила 150 картин из коллекции герцога де Шуазеля. И снова Дидро, занимавшийся оформлением покупки, оценил, что Екатерина заплатила за нее половину от настоящей цены.