нную особу, способную вести интеллектуальные беседы, и человека, питавшего интерес к книгам, а также испытывавшего антипатию к королю Пруссии.
Когда сэр Чарльз впервые увидел Екатерину, он был покорен ее очарованием и глубокой эрудицией. Интрига Екатерины с Сергеем Салтыковым была известна всем и привела к тому, что о ней сложилось мнение как о доступной молодой женщине. Будучи в молодые годы настоящим кавалером, сэр Чарльз подумал, не попытаться ли ему завести с ней романтические отношения. Но очень быстро отказался от этой затеи, понимая, что вдовец средних лет с далеко не идеальным здоровьем вряд ли сможет добиться успеха. «Человек в моем возрасте – плохой любовник, – писал он в Лондон министру, предложившему подобный способ для достижения цели. – Увы, мой скипетр уже не служит мне верой и правдой». Вместо этого он выбрал для себя роль доброго дядюшки и даже отчасти отеческой фигуры. Он стал для великой княгини человеком, к которому она могла обратиться за личным или политическим советом. Другой путь он освободил для своего молодого секретаря – Станислава Понятовского.
Екатерина находила Хэнбери-Уильямса интересным и умудренным опытом человеком. Когда она узнала, что он приехал для того, чтобы повторно заключить союз между Россией и Англией против Пруссии, ее восхищение лишь усилилось. Посол, в свою очередь, знал о дружеских отношениях Екатерины с Бестужевым, и поэтому она могла стать ценной союзницей. Они подружились. Когда на балу сэр Чарльз высказал комплимент по поводу ее платья, Екатерина заказала точно такое же для его дочери, леди Эссекс. Екатерина стала писать ему письма и рассказывать о своей жизни. Подобные отношения с человеком, который был значительно старше ее, чей ум и утонченность вызывали у нее уважение, напоминали ей юношескую дружбу с графом Гилленборгом, для которого она написала «Портрет философа в пятнадцать лет». В своих длинных посланиях, которыми они обменивались, Екатерина совершенно игнорировала тот факт, что великая княгиня поступала очень неосмотрительно, вступив в личную переписку с иностранным послом.
Обмен письмами был для Хэнбери-Уильямса не единственным способом оказать влияние на Екатерину. Он узнал о постигших ее финансовых затруднениях. Ее собственные долги добавились к долгам, оставшимся после ее матери. Екатерина легко тратила деньги: на одежду, развлечения и на друзей. Она поняла, какою властью обладали деньги, когда требовалось убедить кого-то или заручиться чьей-либо верностью. Она никогда не опускалась до прямого подкупа, ее щедрость, казалось, была продиктована желанием сделать приятное и окружить себя счастливыми, улыбающимися лицами. Когда Хэнбери-Уильямс предложил финансовую помощь, используя средства из британской казны, она приняла ее. Какую именно сумму Екатерина взяла у него взаймы, неизвестно, но она была значительной. Правительство предоставило Хэнбери-Уильямсу карт-бланш, и для Екатерины открыли кредит при содействии английского консула в Санкт-Петербурге и банкира барона Уолффа. На двух расписках, подписанных великой княгиней, стояли даты: 21 июля и 11 ноября 1756 года, а общая сумма была равна пятидесяти тысячам рублей. Заем, сделанный 21 июля, не был первым, в своем прошении Екатерина писала Уолффу: «Я испытывала некоторые колебания прежде, чем обратиться к вам снова».
Екатерина знала, что, принимая деньги от английского посла, она подвергает себя риску, но ей также было известно, что подобную игру вели почти все российские придворные. И хотя великая княгиня и позволяла подкупать себя, чтобы сделать приятное другим, на самом деле она лишь поддалась всеобщей коррумпированности, свойственной в то время всем политикам и членам правительства в каждом из государств Европы. Деньги покупали дружбу, преданности и выгодные договора. В Санкт-Петербурге все были подвержены коррупции, включая саму императрицу. Когда Хэнбери-Уильямс предпринял попытку заключить с императрицей новый англо-российский договор, он сообщил в Лондон, что Елизавета приступила к строительству двух дворцов, однако не имела достаточных средств, чтобы завершить его. Этот договор гарантировал России ежегодные выплаты в размере ста тысяч фунтов, но сэр Чарльз считал, что дополнительные вложения в личный кошелек Елизаветы вернее помогут склонить ее на сторону Англии. «Другими словами, все, что было до сих пор потрачено, служило лишь для одной цели – купить русские войска, – писал он. – Все, что будет потрачено дальше, послужит для другой цели – подкупить императрицу». Лондон подтвердил дополнительные расходы, и сэр Чарльз сообщил, что переговоры продолжаются довольно гладко. Он также верил, что подобный подход сможет подкрепить расположение и антипрусские настроения очаровательной великой княгини.
31Дипломатическое потрясение
Миссия, с которой сэр Хэнбери-Уильямс прибыл в Россию в 1755 году, заключалась в том, чтобы обеспечить Англии защиту своего контингента в Ганновере. В середине восемнадцатого века британской дипломатией и военной стратегией руководили два неизменных принципа: одним являлась непрекращающаяся вражда с Францией, независимо от того, находились ли эти две страны в состоянии войны или временного мира; вторым – необходимость защитить маленькое, изолированное курфюрство на севере Германии. Эта необходимость была продиктована тем, что король Англии являлся одновременно и курфюрстом Ганновера. В 1714 году пятидесятичетырехлетний Георг Людвиг был убежден парламентом принять британский трон, подтвердив, таким образом, превосходство протестантской религии на Британских островах. Он стал королем Георгом I, сохранив при этом свой титул и немецкое курфюрство. Союз островного королевства и находившегося на континенте курфюрства сохранялся до 1837 года, когда во время коронации королевы Виктории был тихо отменен.
Сохранить его было не такой уж простой задачей. Георг I, а позже и его сын, Георг II, испытывали особую привязанность к своему маленькому курфюрству с его доброжелательным, послушным населением в три четверти миллиона, а также никогда не перечащим и ни во что не вмешивающимся парламентом. Георг I до конца жизни так и не научился говорить по-английски, а его сын часто ездил домой в Ганновер и подолгу оставался там.
Курфюрство всегда было легкой добычей для его континентальных соседей. Защита Ганновера от агрессивных соседей казалась почти непосильной задачей для Англии, обладавшей могучим флотом, однако не имевшей большой армии. Почти все англичане считали его камнем на шее Англии, ради которого приносились в жертву более важные интересы королевства. Однако избавиться от этой проблемы было невозможно, Ганновер нуждался в защите. Поскольку сделать это могла лишь армия союзников на континенте, Англия вступила в долговременный альянс с Австрией и Россией. Долгие десятилетия все складывалось удачно.
В 1755 году усилившаяся агрессия Пруссии обеспокоила короля Георга II, который стал опасаться, что его зять Фридрих II Прусский (жена Фридриха София приходилась сестрой Георгу) может предпринять попытку вторгнуться в Ганновер, как он уже сделал это в отношении Силезии. Чтобы удержать Пруссию от подобной авантюры, Англия решила возобновить договор с Россией, и поэтому сэр Чарльз Хэнбери-Уильямс приехал в Санкт-Петербург на переговоры. Узнав, что граф Бестужев подписал договор от имени России в 1755 году, сэр Чарльз пришел в восторг.
Однако триумф Хэнбери-Уильямса оказался преждевременным. Новость о том, что Англия и Россия собираются заключить новый договор, встревожила короля Пруссии, который, если верить слухам, боялся России больше, чем Господа Бога. Придя в ужас от того, что пятьдесят тысяч русских солдат будут брошены против него на севере, он велел своим дипломатам немедленно договориться с Великобританией. Они сделали это, возродив соглашение, которое считалось давно уже недействующим. Прежде чем вести переговоры с Россией, Англия предприняла попытку обеспечить целостность Ганновера, проведя переговоры непосредственно с Пруссией. Фридрих отказался от данного предложения, но теперь поспешно возобновил переговоры и согласился. 26 января 1756 года Великобритания и Пруссия заключили взаимное соглашение о том, что ни одна из сторон не станет вторгаться на территорию другой или угрожать ей. Вместо этого, если какой-либо агрессор потревожит «покой и целостность Германии» – этой фразы оказалось достаточно, чтобы охватить одновременно и Ганновер, и Пруссию, – они объединятся, чтобы противостоять врагу. В качестве потенциальных «захватчиков» рассматривались Франция и Россия.
Этот договор стал настоящим политическим потрясением. Союз с Пруссией стоил Англии политического альянса с Австрией, а также возможности заключения нового договора с Россией. А когда об англо-прусском договоре в феврале 1756 года стало известно в Версале, Франция аннулировала свой договор с Пруссией, освободив место для возможного союза со своим историческим противником Австрией. 1 мая австрийские и французские дипломаты подписали Версальскую конвенцию, согласно которой Франция обязывалась оказывать помощь Австрии, если ее территория подвергнется нападению.
Шестью месяцами ранее подобная перестановка сил была просто немыслима, теперь же она стала реальностью. Фридрих разрушил свои альянсы, заставив другие силы также перестроить свои, когда же это случилось, в Европе возникла новая дипломатическая структура. После того как все было улажено, Фридрих приготовился действовать. 30 августа 1756 года его великолепно подготовленная и хорошо оснащенная прусская армия вторглась в Саксонию. Пруссаки быстро разгромили своих соседей, а затем включили всю саксонскую армию в свои ряды. Саксония являлась сателлитом Австрии и, согласно франко-австрийскому договору, на котором еще не успели высохнуть чернила, теперь у Людовика XV не оставалось другого выбора, кроме как прийти на помощь Марии Терезии. А поскольку Россия была давней союзницей Австрии, она тоже оказалась вовлечена в эту кампанию. Императрица Елизавета присоединилась к Австрии и Франции против Пруссии. Однако эти маневры не способствовали безопасности Ганновера. Избавившись от угрозы быть захваченным Пруссией, теперь курфюрству угрожала опасность со стороны Франции и Австрии.