Удивленная Екатерина села в кровати.
«Что вы имеете в виду?» – спросила она.
«Пасек арестован», – объяснил Орлов. Императрица молча поднялась и надела простое черное платье. Она не стала укладывать волосы и припудривать лицо, а сразу же вышла из дома вместе с Орловым и через сад направилась к дороге, где их поджидал экипаж. Екатерина села в него вместе с горничной и слугой Шкуриным, а Орлов устроился на козлах рядом с кучером. Они поехали назад в столицу, находившуюся в двадцати милях от Петергофа, но обе лошади, которые уже проделали этот путь из столицы, сильно устали. К счастью, на дороге появилась телега, запряженная двумя деревенскими лошадьми. С помощью денег и слов крестьянина убедили обменять его лошадей на двух уставших городских, и в таком, почти деревенском стиле, будущая императрица отправилась навстречу своей судьбе. На полпути в город они встретили парикмахера Екатерины, который направлялся в Петергоф, чтобы уложить волосы императрице. Императрица велела ему возвращаться, сказав, что в этот день ей не понадобятся его услуги. Затем около столицы они повстречали еще один экипаж, в котором находились Григорий Орлов и князь Барятинский, ехавшие им навстречу. Григорий усадил Екатерину и Алексея в свою карету и направил ее к казармам Измайловского полка.
Было девять утра, когда они въехали в казарменный двор. Григорий выскочил из кареты и побежал объявить о прибытии Екатерины. Барабанщик, спотыкаясь, выскочил из дверей, а за ним последовали с дюжину солдат: некоторые из них были полураздетыми, другие – на ходу застегивали портупею. Они тесным кольцом окружили Екатерину, целовали ей руки, ноги и подол ее черного платья. Когда вокруг собралась большая толпа солдат, Екатерина сказала, что ее жизни и жизни ее сына угрожал император, но она делает все это не ради себя, а ради любимой страны и святой православной веры, поэтому вынуждена обратиться к ним за защитой. Ее слова приняли с энтузиазмом. Кирилл Разумовский, пользовавшийся популярностью среди солдат и поддерживавший Екатерину, прибыл на место, опустился на колени и поцеловал Екатерине руку. Служивший в полку священник, держа над ним крест, руководил церемонией принесения клятвы «Екатерине II, царице русской». Это было лишь начало.
Солдаты Измайловского полка, во главе которых ехал Разумовский, державший в руках обнаженную шпагу, сопроводили Екатерину до находившихся неподалеку казарм Семеновского полка. Гвардейцы Семеновского полка выскочили навстречу Екатерине и принесли ей клятву верности. Она решила немедленно вступить в город. Следуя за военными и обычными священниками и сопровождаемая толпой воодушевленных гвардейцев, Екатерина подъехала к собору Казанской Божьей Матери на Невском проспекте. Там в окружении братьев Орловых и Разумовского она встала перед иконостасом, и архиепископ Новгородский торжественно провозгласил ее государыней Екатериной II, а ее сына Павла – наследником трона.
В окружении ликующей толпы под колокольный звон, разносившийся по всему городу, императрица пошла по Невскому проспекту к Зимнему дворцу. Там она столкнулась с препятствием. В Преображенском гвардейском полку не было полного единодушия. Большинство солдат симпатизировали Екатерине, но некоторые офицеры, приносившие клятву императору, оказались не готовы нарушить ее. После споров между собой солдаты надели портупеи, засунули за пояс мушкеты, сняли облегающие прусские мундиры и надели свои старые, бутылочно-зеленого цвета, которые смогли отыскать. Затем, напоминая скорее толпу, чем военное подразделение, они поспешили в Зимний дворец, который уже был окружен гвардейцами Измайловского и Семеновского полков. Преображенцы крикнули Екатерине: «Прости нас, матушка, что мы явились последними. Наши офицеры удерживали нас, и чтобы доказать нашу доблесть, нам пришлось арестовать четверых из них. Мы желаем того же, что и наши братья». Императрица ответила кивком головы, улыбнулась и отправила архиепископа принимать присягу у вновь прибывших.
Вскоре после того как императрица вступила в Зимний дворец, появились пожилой мужчина и мальчик, все еще одетые в ночные сорочки. Это был Панин, державший за руку Павла. На балконе дворца Екатерина продемонстрировала народу своего восьмилетнего сына как наследника престола. В этот момент Панин уже не питал надежд, что Екатерина будет регентом мальчика-императора; теперь она являлась помазанницей Божьей, полновластной государыней. Вскоре на место прибыли и другие действующие лица. Княгиня Дашкова в то утро находилась у себя дома, когда узнала о том, что Екатерина с триумфом вернулась в город. Она немедля поспешила присоединиться к своему кумиру, однако ей пришлось выйти из кареты, поскольку собравшаяся на Невском толпа перекрыла движение. Протискиваясь сквозь народ, она пробралась через Дворцовую площадь. Во дворце солдаты полка ее мужа узнали княгиню, ее хрупкую фигурку подняли над головами гвардейцев и передавали из рук в руки, поднимая наверх великолепной лестницы Растрелли из белого мрамора. Наконец, она упала к ногам Екатерины со словами: «Слава небесам!»
Во дворце члены Сената и Священного Синода готовились приветствовать новую императрицу и выслушать ее первый имперский манифест. Было объявлено, что на переворот Екатерину подвигла угроза, нависшая над Россией и православной верой, что она хотела спасти Россию от позорного влияния иностранных держав и при поддержке божественного Провидения согласилась выполнить волю своих преданных подданных и взойти на трон.
К вечеру Екатерина практически полностью подчинила себе столицу. Она была уверена в гвардии, Сенате и Священном Синоде, а также в народе, который вышел на улицу. В городе царило спокойствие, не было пролито ни капли крови. Но Екатерина прекрасно понимала, что хотя она и стала хозяйкой в Санкт-Петербурге и ее признали народ, политические деятели, а также представители церкви, Петру об этом еще ничего не было известно. Он все еще считал себя императором. Возможно, он по-прежнему верил в лояльность немецкой армии и флота в Кронштадте. Гольштейнские солдаты, находившиеся теперь в Ораниенбауме, наверняка поддержали бы своего повелителя. Чтобы утвердиться в своей победе, Екатерина должна была изолировать Петра и заставить его отречься. Гольштейнцев необходимо было разоружить, а флот и всех русских солдат, находившихся рядом со столицей, убедить присоединиться к ней. Ключом к успеху был Петр – он оставался на свободе, все еще не отрекся, а значит, и не был свержен. Если бы он смог объединиться с русской армии в Германии и призвать в качестве поддержки короля Пруссии, то гражданская война оказалась бы неизбежной. Поэтому его нужно было найти, задержать и убедить смириться со случившимся.
После безумного и триумфального дня Екатерина чувствовала себя обессиленной, но, движимая волнением и амбициями, она решила закончить начатое. Преданные ей гвардейские полки должны были отправиться в Ораниенбаум и арестовать Петра III. В тот момент Екатерина приняла еще одно драматичное решение – она будет руководить этим походом. Сначала она объявила себя полковником Преображенского полка – это являлось традиционной привилегией русского государя. Взяв у разных офицеров предметы униформы, она облачилась в нее, а на голову надела черную треуголку, украшенную дубовыми листьями. Но одной детали не хватало. Двадцатидвухлетний младший офицер кавалерии выехал из строя и передал императрице отсутствующую у нее портупею. Офицеры нахмурились столь дерзкому поступку, однако его гордая, уверенная манера держать себя понравилась императрице, которая приняла дар с улыбкой. Она спросила его имя – это был Григорий Потемкин. Екатерина не забудет его лицо, имя и поступок.
Было уже около десяти часов вечера. Екатерина села на белого жеребца, заняла место во главе трех гвардейских полков, конной гвардии и двух пехотных полков, выстроенных в линию, и повела четырнадцать тысяч военных из Санкт-Петербурга в Ораниенбаум. Это было весьма драматичное зрелище – худенькая фигура Екатерины, прекрасной наездницы, во главе длинной колонны марширующих мужчин. Рядом с ней ехал Кирилл Разумовский, полковник Семеновского полка, и княгиня Дашкова, также одетая в форму Преображенского полка, которую она взяла у одного из молодых офицеров. Это была минута ее славы, она находилась рядом со своей любимой императрицей и выглядела – по ее собственным словам – как «пятнадцатилетний мальчик». Тем вечером она чувствовала себя важным действующим лицом в большом приключении. В конечном счете именно ее самонадеянность стала причиной того, что она потеряла дружбу, которую так ценила, но в тот вечер ничто не омрачало ее отношений с императрицей. Несмотря на энтузиазм, владевший заговорщиками при отбытии, все участники марша – императрица, княгиня, офицеры и солдаты – были утомлены. Когда колонна достигла деревянной избушки по дороге в Петергоф, Екатерина приказала остановиться. Солдаты напоили лошадей и разбили лагерь в открытом поле. Екатерина и Дашкова, обе в мундирах, легли в деревенском доме на одной узкой постели. Однако женщины были слишком взволнованы, чтобы уснуть.
Перед тем как покинуть Санкт-Петербург, Екатерина послала несколько писем. Одно из них – в островную крепость Кронштадт, где стояли корабли, с сообщением о своем восхождении на престол. Особый курьер отбыл в находившуюся в Померании армию, командующим которой являлся брат Никиты Панина – генерала Петр Панин. Еще один гонец отправился в Селезию к генералу Захару Чернышеву с приказом немедленно возвращаться вместе с армией в Россию. Если король Пруссии попытается этому помешать, Чернышев должен был «присоединиться к ближайшему корпусу Ее Императорского Величества Римской империи императрицы Австрии». Перед отъездом она также написала в Сенат: «Я отправляюсь вместе с армией, чтобы обеспечить безопасность трона, и вверяю заботам вашим как верховных государственных мужей, пользующихся моим полным доверием, родную землю, народ и моего сына».
Тем утром, 28 июня, когда Екатерина была провозглашена государыней Всея Руси в Казанском кафедральном соборе в Санкт-Петербурге, Петр III, одетый в синюю прусскую форму, муштровал своих гольштейнских солдат на плацу в Ораниенбауме. По завершении он велел подать шесть больших экипажей, которые должны были отвезти его и свиту в Петергоф, где, как он уже оповестил Екатерину, готовились отпраздновать его именины, день Петра и Павла. На императорском празднике должны были присутствовать Елизавета Воронцова, ее дядя, канцлер Михаил Воронцов, прусский посол барон фон Гольтц, граф Александр Шувалов, пожилой фельдмаршал граф Миних и старший сенатор князь Трубецкой. Многие из этих вельможных особ отправились в сопровождении жен. Кроме того, в свите находилось шестнадцать юных фрейлин, которым вменялось в обязанность прислуживать будущей императрице. Эта процессия выехала без обычного сопровождения гусар – Петр забыл отдать соответствующие распоряжения.