Во время допроса Хитрово рассказал членам комиссии, что им двигала исключительно любовь к своей стране. Он настаивал, что действовал по своей доброй воле и поклялся, что у него не было сообщников. В то же самое время он заявил, что не был против повторного брака императрицы. По сути, он целиком и полностью ратовал за то, чтобы она снова вышла замуж за человека, достойного трона. Во время расследования стало ясно, что Хитрово вовсе не был эксцентричным безумцем, он выражал мнение многих в гвардии и армии. Его поведение и его ответы во время допроса произвели сильное впечатление, он завоевал поддержку своих следователей, которые решили, что имеют дело с честным, целеустремленным патриотом, который хотел спасти Россию от катастрофы.
Поскольку следствие встало на сторону заключенного, против него нельзя было выдвинуть никаких обвинений. Хитрово, который менее всего воспринимался как наемный убийца, стал в глазах общества героем, который хотел спасти свою государыню. Хотя следствие проводилось в секрете, все в Москве знали о случившемся, винили во всем Орловых и требовали освобождения Хитрово. При таком явном сочувствии большинства к Хитрово Орловы не посмели настаивать на продолжении этого дела, следствие прекратилось, никакого суда не последовало. Сама Екатерина признала, что Хитрово был не врагом, а достойным офицером, который озвучил мнение двора, гвардии, армии и всего города. В глубине души она была даже благодарна молодому капитану. При таком почти повсеместном сопротивлении браку, даже Григорий оказался вынужден признать, что его вероятность была практически исключена. Екатерина избежала необходимости лично давать ему болезненный отказ.
Все эти события, которые не удалось сохранить в секрете, вызвали бурные обсуждения в обществе, и Екатерине это решительно не нравилось. Желая положить конец пересудам, она 4 июня 1763 года издала так называемый манифест «О молчании». Под стук барабанов люди по всей империи собирались на площадях, чтобы послушать, как глашатаи зачитывали ее обращение, в котором говорилось, «чтоб все и каждый из наших верноподданных единственно прилежал своему званию и должности, удаляясь от всяких предерзких и непристойных разглашений». Это возымело желаемый эффект, и дело Хитрово быстро забылось. Поскольку Хитрово происходил из богатой семьи, он не понес сурового наказания, его лишили всех военных чинов, уволили из армии и сослали в фамильное загородное поместье неподалеку от Орла. Он умер одиннадцать лет спустя.
Но прежде чем окончательно забыться, дело Хитрово имело некоторые последствия. В начале следствия имя княгини Дашковой указывалось среди возможных сообщников Хитрово. Это было неправдой, поскольку сам Хитрово ясно дал понять, что был один, однако Орловы, знавшие, как сильно Дашкова их презирала, потребовали, чтобы ее допросили. Екатерина отказала им, но теперь все, к чему имела отношение Дашкова, стало достоянием общественности. Княгиня публично заявила, что ничего не знала о заговоре, однако добавила, что, если бы ей и было о нем известно, она отказалась бы кому-либо рассказать. Затем она заявила: «Если императрица хочет положить мою голову на плаху в награду за то, что я водрузила корону на ее голову, то я готова умереть». Это броское, эпатажное заявление Екатерина уже не могла снести. Когда Дашкова убедилась, что ее высказывание стали повторять по всей Москве, рассерженная императрица написала князю Дашкову и попросила его с помощью своего авторитета урезонить жену. «Я очень надеюсь, – говорила она, – что мне не придется забыть заслуги княгини Дашковой, но пусть и она не забывается. Напоминайте ей об этом, мой князь, когда она даст такой повод. Возмутительная свобода ее высказываний ужасает меня».
Дело Хитрово помогло уладить важную проблему: о браке с Орловым теперь не могло быть и речи. Публичное проявление ненависти к Орловым ужаснуло Екатерину, которая не хотела больше будоражить общественное мнение. Разговоры о замужестве Екатерины прекратились, но следующие девять лет Екатерина держала Григория подле себя, мирясь с его вспыльчивым нравом, ревностью и кратковременными изменами. «Никого бы больше и не появилось, – позднее скажет Екатерина Потемкину, – если бы он не начал уставать». В их отношениях установился странный психологический баланс: она управляла им, потому что была его государыней, а также в значительной степени превосходила его по интеллекту и уровню образования; он же, в свою очередь, имел над ней власть, поскольку знал, что нравился ей, и как глубоко было ее чувство признательности к нему, но также и вины, которое она испытывала из-за невозможности выйти за него замуж. Почти десять лет он был единственным мужчиной в России, который мог заставить ее страдать. Хотя на самом деле у нее почти не было времени для страданий и совсем мало – для проявлений страсти. Почти все свое время она уделяла делам государства. Чтобы утешить Орлова, она сделала его князем империи, подарила дворец в Санкт-Петербурге и еще один – в Гатчине, усадьбу, находившуюся посреди огромного парка. Орлов стал владельцем обширных земель в России и Ливонии. Как и прежде, он обладал привилегией носить портрет императрицы, усыпанный бриллиантами. Официально он остался одним из советников Екатерины. Желая сделать ей приятное, он попытался войти в круг образованных и ученых людей, которыми так восхищалась Екатерина. Он поддерживал ученого Михаила Ломоносова. Орлов интересовался астрономией и устроил обсерваторию на крыше Летнего дворца. Он предлагал стать покровителем философа эпохи Просвещения Жан-Жака Руссо и пригласил его приехать в Россию:
«Милостивый государь, вы не удивитесь, что я пишу к вам, зная, что люди наклонны к странностям. У вас есть свои, у меня мои: это в порядке вещей; пусть одною из этих странностей будет и причина, побудившая меня писать к вам.
Я вижу вас давно странствующим из одного места в другое. <…> Я думаю, что вы теперь в Англии у герцога Ричмондского и, полагаю, у него вам хорошо. Тем не менее, мне вздумалось сказать вам, что в 60 верстах от Петербурга, т. е. в 10 немецких милях, у меня есть поместье, где воздух здоров, вода удивительна, пригорки, окружающие озера, образуют уголки, приятные для прогулок и возбуждающие к мечтательности. Местные жители не понимают ни по-английски, ни по-французски, еще менее по-гречески и латыни. Священник не знает ни диспутировать, ни проповедовать, а паства, сделав крестное знамение, добродушно думает, что сделано все. И так, милостивый государь, если такой уголок вам по вкусу, – от вас зависит поселиться в нем. Все нужное будет к вашим услугам, если вы пожелаете. Если нет, располагайте охотою и рыбною ловлею».
Возможно, Екатерина была счастлива, когда Руссо отказался. Из философов Просвещения она предпочитала Монтескье, Вольтера и Дидро, которые верили в великодушный деспотизм, а не Руссо, ратовавшего в своей «Общей воле» за то, чтобы правительство управляло всем населением.
49Смерть Ивана VI
Темный призрак, несущий в себе особую угрозу, способный оспорить право Екатерины на трон, омрачал первые годы ее правления. Это был молчаливый узник, бывший царь Иван VI, свергнутый еще в младенчестве. Одно лишь его существование внушало Екатерине страх, как в свое время и императрице Елизавете. После восхождения Екатерины на престол, некоторые порицали ее за то, что она нарушила династическую преемственность и не отдала трон своему сыну Павлу, удовлетворившись ролью регента; другие втайне поговаривали о том, что нужно было освободить Ивана из тюрьмы, где он провел почти всю свою жизнь. После истории с Хитрово, Екатерина издала свой манифест «О молчании», но разговоры и пересуды о заточенном в тюрьме бывшем царе невозможно было остановить.
В течение двадцати лет, что Елизавета находилась на троне, мысли об Иване не покидали ее. Из-за него императрица боялась спать по ночам. Когда Елизавета умерла, Петр III без каких-либо сложностей взошел на трон. Он был Романовым, внуком Петра Великого и его провозгласили наследником престола, как и постановил его выдающийся дед: его имя было названо царствующей правительницей – его теткой Елизаветой. У Екатерины ничего подобного не было. Она была иностранкой, захватила трон в результате переворота и, как полагали некоторые, была повинна в смерти своего мужа. Поэтому Екатерину тревожили любые упоминания о заговорах, восстаниях или появлении оппозиционных настроений. Пока рассматривалось дело Хитрово, она сохраняла спокойствие и разрешила проблему довольно эффективно. Но история с Василием Мировичем и заключенным царем Иваном VI имела совершенно другое развитие.
В июне 1764 года Екатерина покинула Санкт-Петербург и совершила путешествие в балтийские провинции. 9 июля она находилась в Риге, когда пошел слух, что была предпринята попытка освободить бывшего императора, которая завершилась смертью молодого человека.
Ивану было восемнадцать месяцев, когда в 1740 году Елизавета устранила его с трона. В четыре года его разлучили с родителями. Он не получил никакого образования, однако в детстве священник обучил его русскому алфавиту. Теперь, когда ему исполнилось двадцать четыре года, восемнадцать из них он провел заточенным в одиночной камере в крепости Шлиссельбург, находившейся в пятидесяти милях от Санкт-Петербурга в верховье Невы. Здесь пленнику № 1 не позволялось никого видеть, кроме своих тюремщиков. Имелись данные о том, что он осознавал, кем на самом деле являлся, и однажды, разгневавшись на стражу, закричал: «Берегитесь! Я великий князь империи! Я ваш государь!» Сообщение об этой выходке получило довольно жесткий ответ Александра Шувалова, главы Тайной канцелярии Елизаветы. «Если пленник проявляет неповиновение или делает неподобающие заявления, – сообщил Шувалов, – вы должны держать его в кандалах, пока он не покорится, если же он и далее продолжит сопротивления, бейте его палками или кнутом». В конце концов охрана отчиталась: «Пленник ведет себя тише обычного. Он больше не высказывает о себе лживых речей». Елизавета по-прежнему волновалась, и по приказу императрицы Шувалов передал дальнейшие инструкции: если попытка освободить Пленника № 1 будет близка к успеху, тюремщики должны будут убить его.