Екатерина понимала, что Москва и ее население вышли из-под контроля. Дворяне покинули город и уехали в свои загородные имения; фабрики и мастерские закрылись; рабочие, крепостные и горожане, жившие в маленьких деревянных домах, которые кишели крысами и разносчиками чумы блохами, были предоставлены сами себе. В сентябре императрица получила известие от губернатора Москвы, семидесятидвухлетнего генерала Петра Салтыкова о том, что смертность превысила рубеж в восемьсот человек в день, он ничего не может с этим поделать и совершенно не контролирует ситуацию. Он просил разрешения покинуть город до наступления зимы. Императрица была потрясена. Постоянно растущее число смертей, жестокое убийство Амвросия, уход Салтыкова со своего поста. Как она могла со всем этим справиться? К кому могла обратиться?
Тогда в дело вмешался Григорий Орлов и попросил разрешения отправиться в Москву, чтобы остановить эпидемию и навести порядок. Это был своего рода вызов, которого он ждал после многих лет бездействия – ему нужно было реабилитироваться в глазах Екатерины. Императрица приняла его «прекрасное и ревностное» устремление, как она сказала Вольтеру, «не без чувства сильной тревоги из-за опасности, которой он себя подвергал». Екатерина знала его неугомонный нрав и энергию, видела его подавленность из-за того, что он был вынужден находиться в Санкт-Петербурге, пока его брат Алексей и другие офицеры одерживали победы на море и суше и получали награды. Екатерина дала ему полную свободу действий. Орлов собрал врачей, военных офицеров и администраторов и отправился в Москву 21 сентября.
Орлов взял под контроль пораженный чумой город. Смертность уже достигла предела в шестьсот – семьсот человек в день. Орлов выяснил у врачей, как они собираются действовать, и ему удалось усмирить толпу. Он был властным и эффективным, но вместе с тем гуманным. Орлов сопровождал врачей до постелей больных, наблюдал за раздачей лекарств, следил за тем, чтобы убирали трупы, которые гнили в домах и на улицах. Он обещал свободу крепостным, которые добровольно будут работать в больницах, открыл приюты для сирот, раздавал еду и деньги. За два с половиной месяца он потратил сто тысяч рублей на еду, одежду и кров для уцелевших. Он приказал сжигать одежду умерших и сжег более трех тысяч деревянных домов. Орлов восстановил принудительный карантин, чем снова вызвал бунты. Он почти не спал, его целеустремленность, мужество и усердие вдохновляли остальных. Смертность в городе, который в сентябре потерял 21 000 человек, сократилась в октябре до 17 561 человека, в ноябре – до 5255 и в декабре – до 850. Отчасти это было результатом деятельности Орлова, отчасти – следствием наступления холодов.
Уверенность в Орлове, а также надежда на наступление ранней зимы поддерживали императрицу эти недели. Она боялась, что эпидемия может распространиться на север, к Санкт-Петербургу. Уже были подозрительные вспышки в Пскове и Новгороде. Для защиты города на Неве были приняты меры: все дороги блокировали контрольно-пропускные пункты; почта передавалась с особенной осторожностью; после каждой подозрительной смерти следовал обязательный медицинский осмотр. Екатерина переживала по поводу того, какой эффект будут иметь новости и слухи, приходившие из ее империи в страны Европы. Сначала она пыталась запретить распространение историй о массовых смертях, ужасе и жестокости. Затем, в разгар эпидемии, чтобы воспрепятствовать дальнейшим опасным слухам – например, о том, что людей закапывали живыми, – Екатерина распорядилась опубликовать официальные данные о восстаниях в Москве. Иностранные газеты приняли и распространили ее версию. Однако в душе она была возмущена происходящим. Вольтеру она так прокомментировала смерть Амвросия: «Подлинно, вот чем восемнадцатый век может похвалиться! Вот какими мы просвещенными сделались!» Александру Бибикову, бывшему председателю Законодательного собрания, она писала: «Мы провели месяц в обстоятельствах, при которых Петр Великий жил тридцать лет. Он с триумфом преодолевал все невзгоды. И мы надеемся, что сможем выйти из нашего положения с честью».
К середине ноября 1772 года кризис миновал, и Екатерина разрешила людям посещение церквей для благодарственных молитв. 4 декабря когда Орлов вернулся в Санкт-Петербург, она осыпала его почестями. Екатерина изготовила золотую медаль, на одной стороне которой был изображен профиль мифического римского героя, а на другой – профиль, имевший сходство с Орловым. Надпись была следующей: «У России тоже есть такие сыны». Она возвела триумфальную арку в Царском Селе, на которой была сделана надпись: «Герою, спасшему Москву от чумы».
Слово «спасение» было уместно использовать лишь в том значении, что потери могли оказаться еще большими. По примерным подсчетам, чума унесла 55 000 жителей Москвы – одну пятую населения города. По другим подсчетам, в Москве умерло 100 000 человек, и еще 120 000 – в остальной части империи. Чтобы предотвратить новую вспышку, карантин сохранялся на южной границе России еще два года, пока в 1774 году не закончилась война с Турцией.
56Возвращение «Петра Третьего»
Во время последнего, кульминационного года войны с Турцией (1773—74) в России назрел еще один кризис, более опасный, чем война с иностранной державой. Это было восстание, названное Пугачевщиной в честь ее лидера – донского казака Емельяна Пугачева. В течение одного года, объединив казаков, беглых крепостных, крестьян, башкир, калмыков и представителей других племен, а также просто недовольных властью людей, Пугачев обрушил на страну настоящую волну насилия, которая прокатилась по степи, и некоторое время представляла серьезную угрозу даже для Москвы. Гражданская война и социальная революция переросли в анархию, и угроза переворота поставила под сомнение многие принципы Просвещения, в которые верила Екатерина, оставив ее наедине с воспоминаниями, которые мучили ее до конца дней. Она выжила и одержала победу в результате дворцового переворота. Но это восстание случилось на бескрайней территории России, простиравшейся далеко за пределами Санкт-Петербурга и Москвы – на Дону, Волге и Урале. Екатерина узнала о том, какие страсти бушевали на просторах ее страны, и это заставило ее принять решение и выполнить свой главный долг – защитить российскую корону. Ради этого она призвала солдат, а не философов.
Многие русские до сих пор жили в угнетенном положении и испытывали недовольство. Бунты случались и прежде: рабочие на шахтах нападали на своих приказчиков; деревни сопротивлялись сбору податей и вербовке в рекруты. Однако восстание Пугачева был взрывом массового возмущения, которое можно описать как классовую войну. Ни «Наказ» Екатерины, ни решения Уложенной комиссии не привели к значительным переменам; крепостные и крестьяне, которые работали на земле или трудились в шахтах, по-прежнему существовали в условиях изнурительного труда. Императрица пыталась изменить подобное положение вещей, но пришла к выводу, что сделать это невозможно. Неповоротливая машина имперского правительства, ее зависимость от дворянства, обширная территория России – все это стало препятствием к серьезным переменам. В конечном счете ей пришлось оставить все как есть. А затем, на пятый год войны с Турцией, Россия взорвалась.
5 октября 1773 года Екатерина присутствовала на традиционной встрече с военным советом в Санкт-Петербурге. Председательствовал генерал граф Захар Чернышев, красивый офицер, который оказывал Екатерине знаки внимания двадцать два года назад и который благодаря военным заслугам возглавил военное ведомство. Екатерина внимательно слушала, когда Чернышев зачитывал рапорты из Оренбурга – города-гарнизона, находившегося в трехстах милях к юго-востоку от Казани, в котором банда взбунтовавшихся казаков устроила беспорядки. Волнения среди казаков не были совсем уж необычным явлением для России, но это возмущение отличалось от предыдущих. Его возглавлял человек, провозгласивший себя царем Петром III, мужем Екатерины, чудесным образом спасшимся от смерти. Теперь он продвигался вдоль юго-восточной границы России, призывая крестьян к мятежу и обещая свободу, если ему помогут взойти на трон.
Казаки традиционно являлись авантюристами, которые игнорировали многочисленные императорские указы, ограничивавшие их свободу. Чтобы избавиться от угнетения, они бежали на границы государства, где основывали свои поселения, выбирали своих лидеров и жили замкнутыми коммунами со своими законами и обычаями. Некоторые из них оставались староверами, укрывавшимися от преследования православной церкви и посещавшими свои храмы. Мужчины, как правило, были прекрасными всадниками, которых против воли вербовали в армию, где их использовали в качестве нерегулярной конницы, приводившей в ужас врагов России. Война с Польшей и Турцией привели к тому, что визиты сборщиков налогов и вербовщиков участились. К августу 1773 года настроение в казачьих общинах накалилось до предела, нужен был лишь лидер, чтобы поднять восстание. В подобной ситуации трудно было представить лучшего лидера, чем человек, провозгласивший себя царем.
Появление самозванца не было редкостью для России: в неспокойные для страны времена нередко появлялись фальшивые цари, которых необразованный, доверчивый народ был готов принять. В 1605 году самозванец Григорий Отрепьев объявил себя сыном Ивана Грозного Димитрием (который умер ребенком) и захватил престол после смерти царя Бориса Годунова. Степан Разин, казак, побежденный отцом Петра Великого, царем Алексеем, за два года до казни стал легендарным народным героем. Сам Петр Великий во время Северной войны против Швеции был вынужден столкнуться с дезертирством украинских казаков под командованием гетмана Ивана Мазепы. После смерти Петра в 1725 году неуверенность по поводу того, кто из Романовых должен унаследовать престол, привела к появлению ряда претендентов, объявлявших себя то Петром II, то Иваном VI. В первые десять лет правления Екатерины появлялись самозванцы, называвшие себя Петром III, но всех их арестовывали еще до того, как они успевали доставить серьезные неприятности. Екатерина не испы