15 сентября 1774 года, через год после начала бунта, Пугачев оказался там же, где и начинал, – в Яицке, на реке Яик. Там группа напуганных последователей, надеявшихся спасти себя предательством, напала на спящего предводителя. «Как посмели вы поднять руку на императора? – закричал он. – Вы ничего не добьетесь!» Но эти слова не тронули их, и Пугачева в цепях доставили к Петру Панину.
30 сентября Панин написал Екатерине, что видел «дьявольское отродье» Пугачева, который больше не пытался выдавать себя за царя. Он упал перед ним на колени, объявив, что он – Емельян Пугачев, и признался, что выдавал себя за Петра III, что он грешен перед Господом и перед Ее Императорским Величеством. Его посадили в железную клетку, в которой он не мог встать в полный рост, а эту клетку закрепили болтами к двухколесной телеге. Так он проехал сотни миль до Москвы через деревни и города, где когда-то его встречали как героя-освободителя.
4 ноября 1774 года Пугачев в клетке прибыл в Москву. Последовали шесть недель допросов. Императрица решила рассеять свои сомнения по поводу бунтовщика: она до сих пор не верила, что безграмотный казак мог сам поднять бунт. Вольтер беспечно предложил спросить у Пугачева: «Государь мой, что вы такое? Господин или слуга? Я не спрашиваю, кто вас нанял, но желаю знать, были ли вы кем-то наняты?» Екатерина хотела большего: если и существовали подобные наниматели, она желала знать их имена. Екатерина внимательно изучала результаты допросов, но, несмотря на свою чрезвычайную заинтересованность, она отказалась использовать дыбу. Перед тем как начались допросы, Екатерина написала князю Волконскому, генерал-губернатору Москвы: «Ради Господа Бога, удержитесь от любых допросов с пристрастием, потому что они всегда затмевают правду». За этим указанием стояло не только ее неприятие этих варварских методов, но и политический расчет. Складывалось впечатление, что бунт изжил себя, однако то же самое ей казалось и перед неожиданной атакой на Казань. Возможно, был еще один лидер, который только и ждал предлога для мятежа. Пытка человека, которому многие крестьяне верили как царю, могла послужить новой искрой. И хотя императрица была заинтригована личностью самозванца и его мотивами, она не желала видеть его. Она запланировала длительный визит в Москву, чтобы отпраздновать победу над Турцией, и ей хотелось, чтобы дела с Пугачевым были закончены до ее приезда. Что касалось иностранного влияния: еще до того, как завершились допросы, Екатерина пришла к выводу, что ничего подобного не было. Вольтеру она писала: «Маркиз де Пугачев жил злодеем и умрет в скором времени подлым трусом. <…> Пугачев ни читать, ни писать не умеет, однако он очень смелый и решительный человек. До сего времени нет ни малейшего признака, чтобы он от какой-то державы был орудием или чтобы поступал по чьему-нибудь внушению. Можно, наверное, утверждать, что Пугачев был самовластным разбойником, никем не правимым. Я думаю, что после Тамерлана не было никого, кто более его бы человеческого рода истребил».
5 декабря работа следственной комиссии была завершена. Пугачев сознался и выразил надежду на снисхождение, но смертный приговор был неизбежен. Тем не менее Екатерина написала Вольтеру: «Если бы он одну меня бы оскорбил, то мнение его было бы основательно, и я, конечно, бы его простила». Чтобы ускорить процесс и суд, она лично послала генерал-прокурора Вяземского в Москву с поручением побыстрее завершить это дело. После этого она написала губернатору Москвы князю Волконскому. «Прошу вас, помогайте всем внушить умеренность как в числе, так и в казни преступников. Противное человеколюбию моему прискорбно будет. Не должно быть лихим для того, что с варварами дело имеем».
Вяземский старался выполнить ее поручение. Чтобы избежать публичного давления в охваченной жаждой мщения Москве, он собрал специальный суд из высокопоставленных чиновников и членов Священного Синода. Процесс проводился тайно в Кремле 30 и 31 декабря. Пугачева привели в суд на второй день. Он упал на колени, снова признался в том, что он, Емельян Пугачев, сознается в своих преступлениях и заявил, что раскаивается перед Богом и перед милосердной императрицей. Когда его увели, судьи решили, что его нужно живьем четвертовать, а затем обезглавить. Но когда тот же приговор был вынесен одному из его соратников, судьи стали возмущаться – казнь Пугачева должна быть более жестокой и болезненной, чем у остальных. «Поэтому они хотели Пугачева колесовать, – писал Екатерине Вяземский, – чтобы выделить его среди остальных». В конце концов, генеральный прокурор убедил суд оставить приговор как есть. Зная, что императрица не согласится на публичное представление, во время которого Пугачева будут четвертовать живым, Вяземский втайне договорился с начальником полиции Москвы: палач должен был сначала «случайно» обезглавить Пугачева, а лишь потом отрубить ему руки и ноги. Казнь состоялась при большом стечении народа на московской площади 10 января 1775 года. Пугачев перекрестился и положил голову на плаху. Затем к большому возмущению собравшихся, среди которых было много дворян, пришедших насладиться отмщением, палач совершил ошибку и сразу же отрубил Пугачеву голову. Многие решили, что либо палач был недостаточно профессионален, либо его кто-то подкупил. Четверо сторонников Пугачева были сначала четвертованы, и лишь после этого им отрубили головы. Последователи Пугачева, которые предали своего предводителя, были прощены.
Несколько дней спустя после смерти Пугачева Екатерина отправилась в Москву, чтобы отпраздновать победу России над Турцией. В то же время она распорядилась ликвидировать все следы бунта. Обе жены Пугачева и трое его детей были заключены в крепость Кексгольм в русской Финляндии. Дом Пугачева на Дону снесли. Было запрещено произносить его имя, а его брату, не принимавшему участия в восстании, запретили использовать свою фамилию. Яицкие казаки были переименованы в уральских, а Яицк и протекавшая около города река стали называться Уральском и Уралом, соответственно. 17 марта 1775 года императрица объявила амнистию для всех, кто имел отношение к «внутренним мятежам, восстаниям, волнениям и беспорядках, произошедших в 1773 и 1774 годах», постановив, «что все случившееся предается полному забвению и молчанию». Все смертные приговоры заменялись каторжными работами; менее серьезные наказания сводились к ссылке в Сибирь, военные дезертиры и беглые крестьяне были прощены. Петра Панина отблагодарили: ему позволили уйти в отставку и коротать свои дни в Москве в мрачном расположении духа.
В провинции лишь немногие представители дворянства поддерживали Екатерину в выборе наказаний для восставших. Помещики жаждали мести за уничтожение их родных и друзей. Как только армия восстановила порядок, дворяне проявили особую жестокость. Крепостных, которых они считали виновными, предавали смерти без суда. За редким исключением, землевладельцы даже не думали о том, что на кровавый беспредел крестьян толкнули невыносимые условия жизни.
Пугачевщина стала самым крупным из восстаний на территории России. Сто тридцать лет спустя революция 1905 года породила по всей стране забастовки и вспышки насилия в городах. Кровавое воскресенье в Санкт-Петербурге, прибытие мятежного броненосца «Потемкин» в порт Одессы, штурм баррикад в Москве и, наконец, создание Государственной Думы, которой было дано право говорить, но не действовать. Русская революция 1917 года по меркам примененного в ее ходе насилия была всего лишь мирным переворотом, лишившим власти думских министров, пришедших на смену отрекшемуся Николаю II.
Пугачевский бунт оказался самым серьезным испытанием для авторитета Екатерины во время ее правления. Она не испытывала гордости за победу над Пугачевым и его казнь. Екатерина знала, что многие в России и Европе считали ее виновной – некоторые за то, что она сделала, другие – за то, чего не сделала. Она приняла во внимание их критику, а затем пошла дальше и никогда не оборачивалась назад. Но Екатерина не забыла, что после семи лет правления ее люди, чью жизнь она старалась улучшить, поднялись против нее и примкнули к «Петру III». Не забыла она и того, что дворянство снова поддержало ее. Больше уже не было разговоров об отмене крепостного права. Помещиков убеждали относиться к своим крепостным по-человечески, но императрица осознала, что просвещение нельзя даровать безграмотной нации, пока люди не будут подготовлены и образованы в достаточной мере. «Наказ», воплощавший в себе принципы Просвещения, а также идеалы, вдохновлявшие ее в юности, теперь остались лишь в воспоминаниях. После Пугачева она сосредоточилась на тех интересах России, которые, как ей казалось, она могла бы реализовать: на расширении империи и обогащении ее культуры.
Часть VIПотемкин и фаворитизм
58Васильчиков
Одиннадцать лет: с 1761 по 1772 год Екатерина была верна Григорию Орлову. Она невероятно гордилась им, часто награждала за храбрость, щедрость и верность ей и короне. И хотя, несмотря на все достижения, он не отличался блестящим интеллектом, а среди недостатков его характера были эгоизм, тщеславие и праздность, он тем не менее нередко проявлял мужество и излучал мужское обаяние, которые так привлекали Екатерину. Не убедив ее выйти за него замуж и не найдя возможности подчинить ее себе, Орлов находил утешение в объятиях других женщин. Екатерина страдала, но закрывала на это глаза. В 1771 году он реабилитировал себя героическим поведением во время эпидемии чумы в Москве. Это произвело на Екатерину сильное впечатление, и она наградила его новым назначением, чтобы он мог повысить свой престиж. Затянувшаяся ситуация в ходе военных действий на юге России подтолкнула императрицу к попытке провести мирные переговоры с турками. Екатерина назначила Григория ответственным за ведение переговоров, и в марте 1772 года он отправился на Дунай. После его отъезда она написала в Гамбург фрау Бильке: «Он должен появиться перед турками, как ангел мира во всей своей великолепной красе». Однако эгоизм и неуклюжесть в ведении переговоров сыграли с Орловым злую шутку. Он упорствовал в том, чтобы условия России рассматривались как требования завоевателя, и отстаивал свою позицию с такой надменностью, что оскорбленные турецкие эмиссары приостановили переговоры. Однако положение Орлова пошатнулось еще до этой решающей развязки. В день его отъезда Екатерине сообщили, что у ее «ангела» имелся новый роман. Возвышение Орлова продлилось тринадцать лет, и Екатерина многое прощала ему – но это было уже слишком. Устав от постоянных измен, Екатерина решила положить конец их отношениям. Ей нелегко дался этот разрыв, но когда она приняла решение, то собралась сделать это так, чтобы любое воссоединение стало бы невозможным. Екатерина ждала, пока Орлов окажется далеко от нее.