а ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВО благоволила шествовать к Зимнему каменному Дворцу и изволила быть в Эрмитаже, откуда возвратясь предприять изволила шествие с находящимися в свите персонами, по Неве реке на шлюпках, до путевого экипажа; по прибытии, ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВО изволила с вышеписанными персонами сесть в кареты, приглася в Свою ИМПЕРАТОРСКУЮ карету Их Сиятельств Княгиню Дашкову, Князя Голицына и Господина Ланского; потом, в три четверти 6-го часа изволила возъиметь ВЫСОЧАЙШЕЕ шествие в путь и оный продолжать 24 версты до назначенной для ночлега станции в Осиновую рощу: куда шествуя, на выезде из Санкт-Петербурга, от расположенного лагерем Конторы строения домов и садов ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА баталиона отдана фронтом честь, с уклонением знамя, с музыкою и барабанным боем.
В исходе 8-го часа вечера, прибыв ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВО на означенную станцию, встречена у Дворца предследовавшим вперед из Санкт-Петербурга Господином Гофмаршалом и ожидавшим на той станции Экономии Директором Энгельгардтом.
Дальше князь Потемкин перелистнул страницу, взглянул на нее, пропустил оную и приступил к чтению следующей страницы, засим медленно перелистал остальные пять и отложил журнал.
Устало откинувшись на спинку кресла, он уставился на гофмаршала. Федор Барятинский, забеспокоившись, кашлянул, посмотрел на князя вопросительно. Но Светлейший, отвернувшись, ухватил зубами ноготь мизинца.
– Странные фортели выкидывает природа, – вдруг сказал он, и пытливо взглянул на князя Федора, – Густав и Екатерина оба умны, деятельны, изящны, любят блеск и славу, но императрица Екатерина имеет мужской, а король Густав женский характеры, при том, что они двоюродные брат и сестра…
Князь Барятинский немного растерялся от сих речей, но потом оживился:
– Да-а-а. Характеры разные, а их отцы – родные братья!
– Хм, – мрачно, хмыкнул князь Потемкин. – Женоподобный Густав, вовсе не во вкусе государыни Екатерины, но ей удавалось, мыслю, не без труда, быть с ним крайне вежливой и учтивой. Густав весьма польщен приемом в России. Императрица сообщила мне, что перед отъездом в Фридрихсгам, король паки писал ей письмо-признание, что желал бы видеть ее в Стокгольме, а нет, то хотя бы в маленьком приграничном городке, хотя бы на два-три дня, дабы вновь испытать счастье лицезреть ее.
Князь паки хмыкнул. Князь Барятинский, в ответ, ухмыльнувшись, понизив голос сообщил:
– Ну, всем известна каковая причина заставляет короля искать встречу с императрицей: он ищет свободу действий по отношению к Дании, дабы потом завоевать Норвегию. Мало того, он предложил государыне Екатерине Алексеевне Финляндию, в обмен на поддержку в завоевании Норвегии, – Князь Потемкин, дабы токмо поддержать разговор, молвил лениво:
– Вестимо, императрица отказала ему: Финляндия ее не интересует. А Густава, главным образом, интересовали намерения Екатерины Алексеевны в отношении Порты и Крыма, а такожде не поможет ли она ему одолеть Норвегию.
– Вестимо…
– Государыня поехала в такую даль, думаю, токмо ради того, чтоб узнать: не можно ли было бы сблизиться с Швецией, за ради спокойствия страны. Вестимо, сей швед, желая прославится, вынашивает хитроумные планы противу России. Пройдет немного времени, и как пить дать, будет тщиться напасть на нас, дабы вернуть потерянные королем Карлом земли, – проговорил с досадою князь Потемкин.
– Ну, а пока, Светлейший князь, они весьма любезно расстались. Король подарил императрице коллекцию роскошно переплетенных шведских книг. А императрица назвала его академиком русской Академии и отправила к нему мастера, коий гораздо готовит русский квас и кислые щи, которые так понравились Густаву Третьему.
– Хм. Вот как! Академиком назвала! – Потемкин поднялся с места, размял ноги. – Вот и пусть на здоровье кушает наши кислые щи.
Булгакову удалось в ходе трудных переговоров в конце декабря подписать конвенцию о Крыме. Турция признала Крым российским владением. По прибытии Светлейшего князя в столицу, императрица в двенадцать полудня нанесла визит Потемкину и обедала в его покоях в Шепелевском доме. Она изразила свое удивление и недовольство, что Светлейший князь не известил заранее о своем прибытии. Князь не оправдывался, а просто улыбался. Он видел, Екатерина, не собиралась, как прежде оставаться с ним наедине. Красивый, в богатом камзоле, Ланской не спускал с нее глаз, чуть склонив голову, он слушал ее с аттенцией, не желая пропустить ни слова. Сидя за столом с ним и императрицей, князь, щуря глаз, наблюдал за ними и вел веселую беседу:
– Успехи наши очевидны, государыня, то ли еще будет!
– Какую же великую роль сыграл наш посол в Константинополе Яков Булгаков! – радостно соглашалась Екатерина Алексеевна, надкусывая красное яблоко.
Светлейший князь, промокнув губы салфеткой, молвил:
– Более полугода назад писал я к Булгакову, что труды его останутся в потомстве. Опричь того, запрашивал его, можливо ли мне самому из Крыма, без шуток, явиться в Константинополь, предстать пред султаном, дабы достойно договориться о мирном сосуществовании?
– Мыслимое ли то дело, князь! – воскликнула Екатерина. – Они ведь считают вас виновником присоединения Крыма к России!
Потемкин скептически смотрел пред собой.
– Так вот, – с улыбкой обратился он к государыне, – в прошлом году, в середине марта я получил Якова Ивановича ответ, где он разъяснил мне всю сложность подобного визита. Они почитают меня Верховным Визирем на службе у вас, государыня-матушка.
– Так оно и есть, князь, и все об оном знают! – спокойно подтвердила императрица.
Потемкин улыбнулся ей и Ланскому, по-хозяйски окинув их взглядом, спросил:
– Ведаете ли, что известия из Молдавии гласят, что молдаване завидуют состоянию Тавриды и что запорожцы беглые просятся паки к нам, такожде, назад идут и вышедшие из Крыма татары.
– Чему же удивляться? Молдаване уже в первую турецкую войну служили добровольцами в русской армии, – сказал сидящий рядом с князем Безбородко.
Потемкин, продолжал:
– И беглые запорожцы, ушедшие в Турцию после закрытия Сечи, возвращаются партиями в Россию. Я ведь через нарочных звал запорожцев, живущих у турок на Очаковской степи.
Светлейший, сделав небольшую паузу, с важностью заявил:
– Доношу Вам, государыня, слух о благоденствии их, под Вашего Императорского Величества державою, вселил раскаяние в сердца удалившихся на степь Очаковскую. Из числа оных двести человек, переправясь на наш берег Буга, объявили усерднейшее желание посвятить себя на службу Вашего Императорского Величества. И они, право, будут верно служить Вашему Величеству и не будут прятаться, как некоторые в Спа и Париже.
Екатерина рассмеялась, Ланской заулыбался.
– Сожалительно, но есть и такие князь, – молвила Екатерина.
Потемкин, казалось, никого и ничего не слыша, увлеченно продолжал:
– Даже некрасовцы, в количестве тридцати человек, приехали посмотреть чего им в пределах России ожидать можливо.
– Браво, князь! Трудно поверить! Некрасовцы?
Потемкин сделал намеренно свирепое лицо:
– Вообразите – некрасовцы!
Довольная императрица, иногда обмениваясь взглядами с Ланским, не спускала радостных глаз с Потемкина. Улучшив момент, она с воодушевлением сообщила:
– А я, друг мой, да будет вам известно, одним пером начертала хартию о присоединении Крыма и похвальную грамоту для вас, Светлейший князь!
Потемкин, встав из-за стола, глубоко склонился пред императрицей.
Через два месяца, второго февраля, государыня подписала указ об учреждении Таврической области, генерал-губернатором которой был назначен Потемкин. Ему поручалось подготовить все необходимые материалы, касательно расчетов доходов и расходов, и прочее, для введения в новой губернии принятых во всей империи установлений. В тот же день императрица издала указ о пожаловании Потемкина в президенты Военной коллегии с чином генерал-фельдмаршала, чем, вестимо, новый фельдмаршал был весьма доволен.
Записки императрицы:
Князь Потемкин и другие лица за присоединение Крыма были удостоены похвальных грамот и других наград, в том числе специально выбитыми медалями.
Графиня Екатерина Васильевна Скавронская отправляется в Неаполь к больному мужу.
Указом от 22 февраля 1784 года зачалось одворянивание крымской знати. Татарские и башкирские князья и мурзы приравниваются по правам и вольности к российскому дворянству, включая и право владения крепостными, правда, токмо мусульманского вероисповедания. При том, оставлена попытка закрепостить нерусское население края, башкиры, калмыки и мишари остаются, как и прежде, на положении военно-служилого населения».
Во время новогодних праздников на Новый 1784 год, благодаря протекции княгиней Дашковой, автора оды «Фелицы» представили императрице во дворце, в Кавалергардской зале, при многих других лицах. Государыня остановилась от него поодаль, несколько раз окинула его быстрым взором от ног до головы и, наконец, подала ему руку. Гавриил Романович Державин был поражен ее величественным видом. Понимая судьбоносность момента, он подошел к ней на дрожащих ногах.
От княгини Дашковой он узнал, что императрица, хотя и разослала вельможам стихи «Фелицы» с отметками, что к кому относится, но делала вид при дворе, будто бы не догадывается, что похвалы Фелице относятся к ней, и удивлялась смелости, с какой ода написана. Гаврила Державин, при встрече с Светлейшим князем, был приглашен в его покои и там провел с ним время до утра, разбирая оду по строчкам. При сем, князь оставил почти без аттенции слова о себе, а все более вычитывал строчки об императрице. Быв весьма доволен одой, он отсыпал другу – пииту ложку брильянтов, отчего Гаврила Державин не мог прийти в себя колико минут.
После праздников, Светлейший князь Григорий Потемкин накануне своего отъезда в Херсон, находясь с императрицей наедине в кабинете, рассказывал ей веселые байки из своей жизни.