– Но, матушка, сравнение не совсем удачное: триста спартанцев боролись с миллионной персидской армией Ксеркса, а турок, черкесов и прочих противников было в четыре раза меньше…
Екатерина укоризненно качнула головой:
– Колико я ведаю, Григорий Александрович, персы предупредили Спарту о начале войны, а турки, как тать, напали коварно, ночью, без предупреждения.
Потемкин улыбнулся, согласно кивнул:
– Да, и естьли бы не сей молодой казак Платов, то все бы, как пить дать, полегли бы от рук свирепых бусурманов.
Лицо императрицы раскраснелось от волнительной новости: – Сей же час прикажу наградить, – сказала она, – стойкого и отважного Матвея Платова золотой медалью: «За ревностную службу».
– А подполковника Бухвостова – непременно орденом Георгия, – предложил Потемкин. – Понеже неизвестно чем бы кончилась сия Калалахская баталия, буде он не успел прислать в помощь свою пехоту. Да и старого казака подметившего фальшивых птиц, надобно не забыть!
Екатерина обратила свой взгляд на гонца и милостиво изволила молвить:
– Надобно отписать о сей баталии в «Санкт-Петербургских новостях». Поручика же Ржевского за знатное известие мы изволим наградить следующим чином.
Ржевский, не чуя ног от радости, уже закрывал за собою дверь, когда паки услышал слова Потемкина:
– «Греческий прожект» с такими, как Платов, мы осуществим, Катенька, без всякого сумления!
Хотя и не любила Екатерина Алексеевна свой день рождения, напоминающий о ее не молодом возрасте, свое сорока пятилетие, несмотря на то, что шла война с Турцией, Пугачевские бунтовщики угрожали Москве, шли поиски самозванки, претендующей на русский трон, императрица отпраздновала отменно! Праздновала она его впервые, несмотря ни на что, полностью находясь в ладу с собой, своим любимым и, пожалуй, со всем миром. Все – поелику рядом с ней был Григорий Потемкин, и счастье так и брызгало с ее притягательных глаз, обжигая окружающих.
В день своего пышно обставленного дня рождения, Екатерина, ощущала себя на небесах от присутствия около нее Григория Потемкина. Все хвалебные речи и тосты она слушала в пол уха, обращая лишь внимание, как реагировал на них гордый Потемкин, всякий раз, под столом нежно пожимавший ей руку своей огромной ручищей.
Прошел многолюдный обед с громкими льстивыми тостами. В завершение праздничного дня, на балу императрица предстала перед своими гостями совершенно неотразимой. Как всегда, в праздничные дни, музыка, блеск, зеркала, тысячи отраженных в них горящих свечей, оголенные плечи дам, нежные запахи парфюма делали свое дело: гости находились в зачарованном и восторженном состоянии. Все ждали выхода виновницы праздника. При ее появлении все воззрились на ее одеянье. Она вышла в другом платье, сверкающем от обилия бриллиантов.
Екатерина была в голубом, под цвет глаз, шелковом платье, необычного покроя, красиво облегающую ее грудь и подчеркивающую полнеющую, но статную фигуру. Сверху платья была надета роба из набивной плотной материи с короткими, по локоть, рукавами, застегнутое на поясе, золотой пряжкой. Высокая крепкая шея украшена золотой цепью с самоцветами. Волосы с едва заметной проседью уложены в замысловатую высокую, украшенную такожде самоцветами, прическу. Кавалер ее, генерал Потемкин, был ей по стать: темно-синий его бархатный камзол, поверх коего был надет легкий красный кафтан из набивной ткани с черными обшлагами, тоже был, обильно украшен бриллиантами, не говоря о том, что пуговицы были рубиновые, в золотой оправе. А уж как повел он императрицу в танце, так все так и замерли. Звучала музыка, но токмо через две минуты зашевелилась и заполнилась блестящими кавалерами, ведущими своих прекрасных дам в грациозном менуэте.
Потемкин, танцуя, показал глазами на франтовато одетого молодого француза.
– Как он вам на первый взгляд, матушка моя?
Екатерина незаметно оглядела молодцеватого офицера:
– Не дурен, но дама его настоящая красавица!
– Княжна Гагарина? Да, хороша. – Потемкин рассеянно посмотрел в сторону княжны. – Здесь каждая, или, по крайней мере, через одну, можно назвать красавицей, – заметил он.
– Пожалуй, – ответила Екатерина, глядя мимо него, дабы он не заметил ее ревнивых глаз.
– Но ни одна красавица, – продолжил Потемкин, – не стоит тебя, царица сердца моего. Краше тебя здесь никого нет!
Екатерина искоса посмотрела на него, улыбнулась:
– Умеешь, умеешь ты вовремя исправлять свои ошибки. – Она слегка сжала его ладонь: – Но хватит о красе, что же ты хотел сказать об том французе?
– Он надоел мне: умоляет представить тебе, государыня – матушка.
– Вот каков! Ну, так помоги французику, авось чтой-то путное поведает.
Закончилась музыка, зал встал в ожидании полонеза, направив все глаза, конечно, в направление августейшей персоны. Потемкин галантно подвел государыню к группе французов из дипломатического корпуса.
После взаимных приветствий, Потемкин важно обернулся к одному из них:
– Государыня, хочу представить вам полковника, графа де Лаваля, – сказал он, слегка кивнув своему протеже.
Екатерина благосклонно взглянула на француза, тот склонился, шаркнул ногой и глубоко склонился перед императрицей.
– Граф Мотье – Поль Луи де Монморанси – Лаваль, полковник Овернского полка, Ваше Императорское Величество! – представился он, смешно тараща глаза.
Француз паки низко поклонился.
– Рада с вами познакомиться, – ласково, на французском языке, обратилась к нему Екатерина, подавая ему руку.
Тот поднял разрумянившееся от поклона, сияющее молодое лицо. Глазами впился в улыбающуюся государыню.
– Благодарю вас за ваше милостивое соизволение обратить ваши очи на вашего почитателя, – промолвил он восторженно.
Императрица одарила его своим лучистым взглядом:
– Более того, полковник, я вас приглашаю к своему столу. Поговорим?
Граф почти потерял дар речи от счастья:
– Сочту за честь, Ваше Величество, – проговорил он, чуть ли не заикаясь.
За столом потекла легкая, непринужденная беседа двух высокопоставленных мужей с женщиной-самодержицей. Пошел, как сама Екатерина отмечала о подобных разговорах – расслабляющий разговор ни о чем. Француз поведал, что он потомок рода Монморанси и служит полковником в пехотном Овернском полку. Мизинец его украшал красивый перстень с брильянтом. Заговорили о камнях, алмазах.
– А не показать ли нам, матушка, ваши императорские драгоценности? – не церемонясь с дипломатом, обратился к ней на русском языке Потемкин. – Пусть лишний раз французик облизнется. Небось, и в помине такого не видел и не увидит более.
Екатерина укоризненно улыбнулась и обратилась к потомку Монморанси на его родном языке:
– Не обижайтесь, полковник… Потемкин говорит на русском, когда не уверен, что мне его предложение понравится. Сейчас я не против его идеи. Не хотите ли вы взглянуть на наши драгоценности, граф?
Неожиданное предложение окончательно осчастливило полковника:
– С превеликим удовольствием, Ваше Величество! – воскликнул он.
Глаза француза сияли неподдельным счастьем. Через минуту, премного занятые собой, всевидящие придворные, наблюдали, как они покидали залу.
В конце концов, осмотр брильянтов и различных драгоценных камней закончился для Потемкина не очень весело: ему показалось, императрица заигрывает с французом. Последние полчаса он даже тщился не разговаривать, а просто присутствовал. Распрощавшись с де Лавалем, Екатерина, обеспокоенно обратила на него глаза.
– Отчего таковое ледяное молчание, Григорий Александрович?
Потемкин холодно ответствовал:
– Вы так увлеченно разговаривали, не хотел мешать…
Екатерина посмотрела на него долгим укоризненным взглядом. Потемкин хмурился. Пухлые его губы непроизвольно кривились, ничуть не портя, как ни странно, красоты лица. Екатерина взяла его за руку и повела за собой в свои покои. Примирение произошло быстро, хотя Григорий немного покапризничал.
Придворное окружение императрицы знало, что в канун своего дня рождения и в день восхождения на трон и некоторые другие праздники, государыня взяла за правило награждать достойнейших офицеров и кавалеров. Ко дню своего рождения она собиралась преподнесть Потемкину орден Святого Александра Невского. Такожде в оный день она положила возвести одного из верных своих сподвижников, шедшему в первых рядах в день переворота, теперь пятидесятилетнего, Вадковского Федора Ивановича генерал-поручика Семеновского полка в генерал-аншефы. Екатерина особливо ценила немолодых своих сподвижников, кои шли за ней, в день восхождения на престол, не за ради удальства и бесшабашности, а зрело взвесив положение дела. Двенадцать лет назад они захотели быть с ней, а не с императором Петром Федоровичем! Паче того, в ближайшее время, она намеревалась возвести генерал-аншефа Вадковского, как и Григория Потемкина, в сенаторы.
Намедни Григорий Потемкин, выпивши несоразмерно много, позволил себе высказаться неуважительно, касательно некоторых придворных, едва не вызвав скандал. Ох, и дерзок Григорий Александрович! И она побаивается сказать ему поперек, боясь его крутого словца. Нет, вестимо, новый фаворит ни разу того себе не позволил касательно ее самой, но, кто его знает, на что он способен в минуту, на его взгляд, праведной ярости? Следует непременно на то ему указать. Всенепременно! Она написала ему:
«Здравствуй, миленький, и с Белым Орлом и с двумя красными лентами и с полосатым лоскутком, который, однако, милее прочих, ибо дело рук наших. Его же требовать можно, как принадлежащий заслуге и храбрости. Нас же просим впредь не унизить, а пороки и ошибки покрыть епанечкою, а не выводить наружу пред людьми, ибо сие нам приятно быть не может. Да и неуместно ниже с другом, еще меньше с женою. Вот тебе выговор, но самый ласковый. Я встала весела, к чему много способствует вчерашний вечер и Ваше удовольствие и веселье. Ужасно как люблю, когда ты весел. Я чаю, сегодни примериванья сколько будет. Adieu, mon bijou, часто у вас нет здравого смысла, но вы всегда любезны.