Екатерина с иронией отозвалась:
– Аглицкие господа не понимают, что Россия не обыкла кровь поданных продавать за деньги, как оное позволяют себе мелкие германские князья.
Ободренный улыбками Панина, аглицкий посланник Геннинг поведал, что нужен корпус в двадцать тысяч штыков на два года для отправки в Канаду. За каждого солдата казначейство готово уплатить вполне пристойно – семь фунтов стерлингов и довольствие.
Панин проигнорировал его просьбу, и Геннинг обратился к Потемкину. Графу Григорию Александровичу дело показалось очень интересным. Через некоторое время из Лондона Геннинга известили, что увеличение военной силы столь желательно, что расходы не важны. Опричь того, король Георг Третий прислал императрице собственноручное письмо с просьбой о военной помощи.
На аудиенции с императрицей аглицкий посланник Геннинг передал просьбу своего короля, но Екатерина паки в обтекающих словах отклонила предложение дипломата, ссылаясь на невозможность посылать токмо вернувшихся с войны солдат. Понимая, что в лице Англии Россия приобретает непримиримого врага, она направила королю Георгу вежливое письмо, пеняя на бесчеловечность посылать на войну солдат, токмо вернувшихся с турецкой войны, и пожелала ему удачи. При этом, вестимо, американский лидер, Джордж Вашингтон был весьма благодарен русской императрице, по сути, спасшей революционное движение в Америке. Однако, его благодарность, понятно, не обещала никаких дивидендов для российской империи. В конце концов, аглицкому королю Георгу пришлось воспользоваться услугами всегдашних наемников – германских гессенцев.
В мае, перед началом московских торжеств, Екатерина, вместе с графом Григорием Потемкиным и небольшой свитой, совершила паломничество в Троице-Сергиеву лавру. Она имела острое желание молить Бога о благополучном разрешении здоровым ребенком и о счастливой жизни с графом Потемкиным. Во время оного путешествия Потемкин снова продемонстрировал свою набожность и свое безразличие к светскому успеху. Он паки оставил двор и Екатерину, дабы провести несколько дней в монашеской келье, что, естественно, было совсем не по душе Екатерине.
Постоянная смена настроений графа Потемкина утомляла их обоих. Екатерина хотела бы любить его меньше, понеже сие чувство отнимало у нее слишком много сил. Они продолжали любить друг друга и работать вместе, но напряжение росло. Анализируя нынешние отношения промеж ними, Екатерина пришла к выводу, что для ее любимца, партнера и соратника редких способностей – не хватает поле деятельности. Где найти его и как сохранить их союз, удовлетворяющий их обоих? Они оба искали и не находили ответа на сей вопрос. Екатерине, с некоторых пор, он казался не разрешимым, понеже отдать ему всю полноту власти было невозможно.
Императрица со своим двором провела в Москве уже полгода. Заседания с шестью статс-секретарями – Олсуфьевым, Елагины, Козьминым, Безбородко, Завадовским и Козицким занимали большую часть времени. Она упражнялась реформированием губернского управления, понеже, как показала крестьянская война, в стране был плохой контроль над порядком. Сию сложную работу, требовавшую большого внимания, здравый смысл, знание всего государственного устройства, законов, порядки, обычаи и нравы народа, императрица проделывала с их помощью, и, главным образом, с помощью своего фаворита, графа Григория Потемкина. Она прислушивалась к его рекомендациям, советам, часто консультировалась с ним и с секретарями. Главенствующая нужда в реформах была в уменьшении размеров губерний и сокращении численности их управленцев, дабы легче было знать с кого спрашивать.
Губернские чиновники, менее завися от самоуправства местного дворянства, обязаны были отвечать напрямую самой императрице или правительству. Дабы поддержать бедноту, было решено строить для них школы, больницы, дома призрения, создать специальные финансовые отделы от казначейства столицы. Все оные нововведения, по замыслу государыни, долженствовали помочь начать новую жизнь всего народа.
Екатерина вздохнула, взглянула на часы. Вот-вот должон был прийти ee главный помощник и любимый консультант – граф Григорий Потемкин. Надобно будет паки обсудить с ним новые реформы, поговорить о самозванке, о «Греческом прожекте» – их излюбленной теме разговора.
Послышалась тяжелая поступь генерал-адъютанта графа Григория Потемкина. Изрядно располневшая Екатерина, быстро придвинув овальное зеркальце, улыбнулась своему отражению, поправила прическу и жемчужное ожерелье на шее.
Екатерина носила под сердцем дитя последний месяц. Днем чувствовала себя вполне сносно, но вот ночью с трудом засыпала Бог весть в какое время, скорее часа в два, а просыпалась, как всегда по привычке, в шесть-семь утра. Обтирала шею и лицо льдом, пила в кабинете вместо обычного кофе просто сливки с печеньем (не забывала тем же накормить Томаса и все его семейство) и садилась за работу до девяти часов. Засим возвращалась в спальню и принимала докладчиков до обеда.
Она сама чувствовала свою раздражительность и, ежели прежде, быв в тягости, она умела держать себя в руках, то теперь ей хотелось капризничать, плакать, дабы ее пожалел и как-то ублажил Григорий Александрович. Что он и старался учинять для нее, но в последнее время, она почувствовала, что ее капризы выводят его из терпения. Екатерина внутренне одернула себя, но все-таки ее капризность прорывалась, и поделать она ничего не могла: уж очень ей хотелось лишний раз почувствовать проявления любви и заботы со стороны своего любимца.
Нынче, беседуя со своим фаворитом, она с грустью раздумывала именно об сей материи. Вошел изрядно раздобревший статс-секретарь Олсуфьев и паки доложил о жалобе графа Кирилла Разумовского на Петра Апраксина, продолжавшего после выхода из Петропавловской крепости тайно встречаться с его дочерью Елизаветой Кирилловной. Императрице заново пришлось разбираться с оным надоевшим делом.
– Боже милостивый, когда же закончится сия трагикомедия! – говорила в раздражении Екатерина своему любимцу.
– Что делать, государыня Екатерина Алексеевна? Она такожде в тягости, аки и ты изволишь быть. Вестимо, они любят друг друга, яко и мы с тобой. – Потемкин многозначительно посмотрел на Екатерину. – Посему, я посоветовал им тайно обвенчаться, как и мы с тобой учинили сие, совсем немного времени тому назад.
– Стало быть, ты полагаешь, им надобно покрыть грех и поставить отца пред свершившимся?
Екатерина заломила бровь, собираясь опротестовать сие сравнение, но Григорий Александрович, дабы умиротворить ее, поцеловал в щеку.
– Надобно дать им случай стать счастливыми, государыня моя. Ведь у нас с тобой случилось таковое счастье. Согласна с оным, матушка, любезная сердцу моему?
Екатерина, улыбаясь, кивнула, но сказала:
– Что же мне делать? Кирилл Григорьевич требует изрядно наказать его.
– Пошли оного Апраксина в монастырь покаяться.
– В монастырь? На колико времени?
– Тамошний настоятель ужо сам решит.
– Бедная графиня Елизавета Кирилловна! До чего же у нее строгий отец! – воскликнула Екатерина. – Не ожидала я такового от графа Кирилла! Никакие мои увещевания на него не действуют. Просто поразительно!
– Такова участь, полагаю, отцов, любящих дочерей, – философски заметил граф Потемкин.
Императрица не могла не отреагировать на требование графа Разумовского. Она, было, отдала приказ московскому генерал-губернатору Николаю Волконскому паки отправить под конвоем Апраксина в Далматовский монастырь, жену же – отправить в Новодевичий монастырь, но граф Потемкин отговорил ее.
– Не стоит учинять таковое противу любящей пары, – запротестовал он. – Не богоугодное, государыня – матушка, сие дело! Пусть ее остается жить в деревне у своей сестры, княгини Анны Васильчиковой.
Пришлось Екатерине согласиться с мнением фаворита.
Записки императрицы:
Княгиня Екатерина Дашкова переехала в Москву еще осенью прошлого года, явилась предо мною, просила разрешения ехать за границу для окончания воспитания сына, что я и дала с холодностию. До отъезда княгиня выдала дочь свою замуж за графа Щербинина. Она положила ехать в Англию через Вильно и Варшаву, мечтает познакомиться с королем польским Станиславом Августом, засим в Берлин. Сына она прочит в Эдинбургский университет.
Князь Григорий Орлов, путешествуя по Европе, живет то в Австрии, то в Англии, то в Италии. Везде он изумляет чужеземцев своим роскошным образом жизни и пугает безмерными ставками игроков-соперников.
Императрица сама придумала сценарий народных гуляний по случаю заключения Кучук-Кайнарджийского мира на Ходынском поле, на всем огромном пространстве которого располагались пахотные земли ямщиков Тверской слободы. Здесь же пасли стада жители окрестных деревень и добывали глину. О своих планах она, как всегда, поделилась в письме с Мельхиором Грим-мом.
«В одно прекрасное утро я призвала к себе своего архитектора Баженова и сказала ему: “Друг мой, в трех верстах от города есть луг. Вообразите себе, что этот луг – Черное море, что из города доходят до него двумя путями; ну, так один из этих путей будет Дон, а другой – Днепр; при устье первого вы построите обеденный зал и назовете его Азовом; при устье другого вы устроите театр и назовете его Кинбурном. Вы обрисуете песком Крымский полуостров, там поставите Керчь и Еникале, две бальные залы; налево от Дона вы расположите буфет с вином и мясом для народа, против Крыма вы зажжете иллюминацию, чтобы представить радость двух империй о заключении мира. За Дунаем вы устроите фейерверк, а на той земле, которая должна представлять Черное море, вы расставите освещенные лодки и суда; берега рек, в которые обращены дороги, вы украсите ландшафтами, мельницами, деревьями, иллюминированными домами, и вот у вас будет праздник без вымыслов, но зато прекрасный, а особливо естественный…”.