ла, в ладно сидевшем на стройном теле мундире.
– Как он хорош! – сказала она, обращаясь к графиням Анне Никитичне и Прасковье Александровне, показывая на него глазами.
Князь Голицын, одетый в красивый, богато украшенный, мундир, разговаривал с прусским посланником Сольмсом и поглядывал в сторону императрицы.
Графиня Брюс, согласно кивнув, отметила:
– Красавец!
– Настоящая куколка! – молвила довольно громко императрица.
Потемкин, услышав последнее замечание, нахмурился. Потом он ей неоднократно выговаривал о сем «куколке», дескать, его она никогда не называла так, и естьли ей так нравится Голицын, то пусть она забирает оного вдовца в новые мужья, а он удалится куда подальше. С тех пор Екатерина стала называть Потемкина «куколкой» и удвоила свои ласки, но ревнивый фаворит не забывал красавца-Голицына и нет-нет напоминал Екатерине о ее внимании к молодому князю.
После пышных празднеств Екатерина приказала перенести дворец на Воробьевы горы и поставить на каменный этаж старого дворца. Пречистенский дворец, построенный специально к празднованию заключения мира с Турцией, молодым архитектором Матвеем Казаковым на Волхонке, оказался не совсем удобным для них. Екатерина подарила его матери графа Потемкина – Дарье Васильевне. Но и императрица, и Потемкин сполна оценили труд Василия Баженова в оформлении павильона на Ходынском поле в честь празднования годовщины мирного договора с турками. И государыня, и граф увлекались грандиозными стройками. Почему бы было не воспользоваться собственными архитектурными талантами?
Екатерина не замедлила дать задание своему придворному архитектору разработать проект загородной резиденции Царицыно под Москвой. Через полгода макет проекта в виде панорамного чертежа был готов и, поскольку было учтено желание императрицы видеть готовое здание в готическом стиле, Екатерина одобрила его. Баженов разрабатывал проект дворца очень тщательно. Опричь того, он продумал и устройство площади перед дворцом, и расположение самого здания по сторонам света. Екатерине нравилось, что сей талантливый архитектор как истинный патриот имел желание, чтобы построенный им дворец был виден, как он сам говорил, «всей России».
По завершении народных гуляний, без преувеличения показавших силу и мощь страны всему миру, мысли императрицы Екатерины Алексеевны переключились на польские дела и своего полномочного посланника в Варшаве графа Штакельберга. Не нравилось Екатерине, что он не сумел избежать ненависти польских патриотов, возглавляемых коронным гетманом Ксаверием Браницким и князем Адамом Чарторыйским, ставшим в оппозицию к королю Станиславу-Августу.
Сим жарким летом, несмотря на то, что государыня Екатерина Алексеевна, занятая государственными делами и наипаче всего своим любимцем графом Потемкиным, все же иногда находила время провести с сыном и невесткой. В конце августа вместе с ними Екатерина ездила из Царицына в Коломенское посмотреть учение четырех полков, среди коих был и кирасирский Его Высочества Наследника Цесаревича полк.
Приближались именины Великой княгини Натальи Алексеевны. Надобно было подумать о подарке и развлечениях на тот день. Потемкин посоветовал сделать сюрприз и пригласить их на новую комедию, кою представить прямо на природе, в лесу. Идея сия весьма понравилась Екатерине.
За день до именин, к матери приходил Павел Петрович и с околичностями, исподволь полюбопытствовал – готовится ли что-либо ко дню рождения Натальи Алексеевны, намекнув, что ему с женой хотелось бы посмотреть спектакль. Екатерина не стала морочить ему голову, сказала, что может быть, буде поспеет, то в лесу будет «Аннетта и Любин», но чтоб жене не открыл секрета. Наследник, довольный предстоящим сюрпризом, поблагодарив мать, ушел в великой радости. Екатерина в душе поблагодарила Потемкина за хороший совет касательно театра на природе, а такожде порадовалась, что сын ее, вечно недовольный всем на свете, хоть чем-то удовлетворен.
Елагин потщился, как мог, дабы комическую оперу «Аннет и Любин» показали в лесу подобающим образом. Собралось множество придворных и крестьян с окрестных деревень. Вид у последних был весьма и весьма растерянным и потрясенным, смотрели они комедию с великим удивлением, всем своим видом показывая, что жили до сих пор в полном неведении, что существует на свете комическая опера. Великокняжескую чету и придворных сия реакция неискушенных зрителей весьма позабавила, более, нежели сама опера.
Незаметно подошла осень. Многолетние, насаженные во дворе дворца деревья, медленно, но настойчиво сыпали свои листья на землю, ветерок разметал их повсюду. Екатерина, прогуливаясь, безуспешно тщилась не наступать на них. После душного лета как-то легче было дышать, казалось, воздуха прибавилось, пространство вокруг увеличилось. Надев легкий капот с капюшоном, она выходила по утрам в сопровождении внуков и непременных собачек, а вечером, бывало, и с Григорием Александровичем. В такие минуты Екатерина испытывала подлинное наслаждение!
В одно утро было прохладнее обычного, и Екатерина, одетая в легкое верхнее платье, простудилась. Двадцатого сентября, в день рождения Великого князя, Екатерина Алексеевна не встала с постели, понеже занемогла, что ранее с ней случалось весьма редко. Но после родов она заметила, что здоровье ее примерно ослабло. Не встала она и через два дня, в день своей коронации. Праздничные обеды и балы проходили в ее отсутствие. К счастию, она выздоровела ко дню въезда в столицу турецкого посольства, состоящего примерно из пятисот человек.
Посланник ехал верхом, окруженный свитою. За посольством вели весьма породистых лошадей в подарок императрице. Прием посла Абдул-Керима Эффенди, Бейлербея Румелийского, имел место быть в покоях Никиты Панина. Турецкий посол подъехал ко дворцу в придворной карете, с эскортом гусар. По лестнице были расставлены лакеи в ливреях министерства иностранных дел. В комнату Панина посол вошел поддерживаемый под руки двумя турками. Ни Панин, ни посол не сняли шляп. Сидели они друг против друга в одинаковых креслах. Толмач перевел любезности обеих сторон. Эффенди оставил в подарок две турецкие шали.
Посол расщедрился с подарками через два дня, в субботу, когда предстал перед императрицей Екатериной Второй. Прием состоялся в Грановитой палате с троном в центре. Абдул-Керим Эффенди был введен церемониймейстером Яковом Александровичем Брюсом.
Его турецкое превосходительство, войдя в зал, останавливался и кланялся трижды, пока не подошел к трону. Произнес короткую речь, кою тут же перевел толмач. Государыня ответила на его приветствия. При этом наступила пронзительная тишина, понеже каждый, зная, как красиво говорит свою речь их императрица, вслушивался в произносимые ею слова со всей аттенцией. При ней с двух сторон стояли: справа – вице-канцлер Остерман, статс-дамы и фрейлины, слева – обер-мудшенк Александр Нарышкин, чуть в стороне – граф Григорий Потемкин. Митрополит Московский Платон с духовенством стояли рядом с Нарышкиным. Наследник же с супругой находились на верхней лоджии, и наблюдали за происходящим сверху.
Турки преподнесли подарки на коленях: шали, шкатулки, пахучие эссенции и тому подобное.
Императрица пригласила турецкого посла посетить спектакль, на котором близ сидящие с ним чуть было не задохнулись от табачного запаха.
Вечером, во время бала, молодой приятель Нарышкина из французского посольства, много танцевал с его дочерью Натальей и Куракиной. Собственная старшая его дочь, Наталья, была сегодни дежурной и ходила везде за императрицей. Он видел, что француз де Корберон влюблен, кажется, в его Наташу и искал встреч с ней. Оное открытие было весьма не по душе графу.
Недавно, мимоходом, Наташа поведала отцу, что на обедах у Шувалова и Андрея Разумовского виделась с де Корбероном. На взгляд графа Нарышкина, все ничего в оном малом, но не нравилось ему, что француз похвалялся масонским членством в Швейцарской ложе и завел дружбу с масонами России – князем Одоевским, графом Елагиным, архитектором Баженовым. Среди них вращается граф Брюль, герцог Ангальт, гишпанский дипломат Лясси. Граф Нарышкин, узнав об том, пожалуй, впервые, целый Божий день находился в мрачном настроении и положил доложить сию ведомость императрице.
Записки императрицы:
Намедни, в присутствии всего двора была обручена моя фрейлина Анна Михайловна Волконская с красавцем и победителем Пугачева – князем Петром Михайловичем Голицыным.
В связи с чествованием победы русского оружия в войне с Турцией и заключением Кучук-Кайнарджийского мира, Захар Чернышев, дабы не отстать от Льва Александровича Нарышкина, коий так дорого и пышно отпраздновал победы два года назад, настоятельно приглашал императрицу Екатерину Алексеевну в свою подмосковную резиденцию в Яропольце.
Дабы немного рассеяться от беспрерывных государственных забот, Екатерина решилась на поездку вместе с графом Потемкиным и небольшой свитой, куда среди прочих, входили фельдмаршалы Кирилл Григорьевич Разумовский, Петр Александрович Румянцев, его сестра графиня Прасковья Александровна Брюс, полный тезка вице-канцлера, обер-камергер Александр Михайлович Голицын, Петр Васильевич Завадовский, ее фрейлины, княжны Евдокия Михайловна Белосельская и Анна Михайловна Волконская. Собираясь в поездку и зная, что она проведет почти неделю в доме Чернышева, она, вестимо, приготовила для него подарки и новый орден.
Усадьба располагалась недалеко от древнего городка Ярополец, что в окрестностях Волоколамска. Граф Чернышев оказался хозяином высшей категории: он даже подъездные дороги к своему поместью уподобил садам – вдоль дорог были высажены тысячи деревьев. Подъехав к самой усадьбе в мягкий сентябрьский вечер в пятом часу, под звон колоколов и пушечную пальбу, императрица с почестями была принята во дворце Чернышева. Граф Захар вышел навстреу буквально с распростертыми объятьями.