«Мой дорогой друг, взгляните, устраивает ли вас подобный оборот дела. Я надеюсь, что вы не уедете, не повидавшись со мною. Вы не отдаете должного моим чувствам. Это меня огорчает».
Прощание имело место: сдержанное со стороны графа Потемкина и сердечное, почти со слезами со стороны Екатерины.
По его отъезде, Завадовский, по мнению многих, стал не менее влиятельным царедворцем, нежели Потемкин. Сановники искали у него протекции, набивались в друзья, демонстрируя Завадовскому нелюбовь к вчерашнему фавориту государыни Екатерины Алексеевны. Не успел он скрыться из глаз, как Петр Васильевич переехал во дворец, правда, не в потемкинские апартаменты. Недоброжелатели «одноглазого Циклопа» открыто радовались, как они думали, разрыву между ним и государыней. Но не тот человек был Потемкин, чтоб так легко сдаться: «Князь Тьмы», как его называли враги, стал искать способы и средства вернуть былое расположение Екатерины. Прежде всего он решил во что бы то ни стало убрать Завадовского из апартаментов императрицы, даже естьли там, рядом с Екатериной, окажется не он сам, а кто угодно другой, кого именно он, князь Потемкин, порекомендует ей.
Через день, после смерти Великой княгини, Корберону и всему дипломатическому корпусу стало известно, что найдены письма, говорящие о связи графа Андрея Разумовского с Великой княгиней.
Мари-Даниэль особливо переживал за своего близкого друга. Не нравилась ему и перспектива потерять таковое значимое лицо из придворного окружения. При первых же известиях о грядущей опале он поехал его искать. Нашел у сестры, Натальи Кирилловны, собирающимся, по приказу государыни, выехать в Царское Село. Андрей сознался сестре, что был близок к Великой княгине и переживал о Великом князе, коему горько будет узнать об том.
– Что же теперь будет? – спросил обеспокоенно Корберон.
– Не ведаю. Мне дали шесть часов, я должон быть в Царском Селе, – ответствовал, едва сдерживая слезы, граф Андрей.
– Ужели тебя ждет Сибирь? Слыхивал, тебя отправят в Архангельск?
– Не ведаю. Защитить меня некому: отец в своем Батурине сей час. Коли б мне разрешила императрица уехать путешествовать, я был бы счастлив.
– Как граф будет расстроен таким поворотом твоей судьбы! – сочувственно молвил де Корберон, бросая короткие взгляды на расстроенное лицо друга.
– Благодарение Богу, что его нет здесь в Петербурге, – устало молвил молодой граф, повязывая шелковый шейный платок.
– Несчастная Наталья Алексеевна! Каковое она была прелестное существо! – соболезнующее вторил ему Корберон. – Сказывают, о ней даже Великий князь теперь не скорбит. А мать его, императрица Екатерина Алексеевна, перед похоронами, вчера съела большой кусок ветчины! И как у нее вообще кусок в горло шел? А после похорон поехала в Смольный монастырь. Там воспитанница, Екатерина Нелидова, пела ей песни, дабы развлечь ее. Сказывают, императрица любит ее, понеже сия институтка похожа на нее: дескать, сия Нелидова, как и сама императрица – и смеется, и плачет одновременно.
Корберон ждал, что на оное скажет Разумовский, но тот молча, взяв саквояж, позвав его с собой пошел к выходу, У кареты его провожала красавица – сестра Наталья: обняла, расцеловала, перекрестила и благословила. Друзья распрощались, пообещав писать друг другу как можно чаще.
Пятьдесят седьмой день своего рождения Екатерина, как и весь двор, пребывала в трауре по усопшей Великой княгине. Потемкин написал длинное письмо, где он приводил «про» и «контра» его взаимоотношений с императрицей. И как ни поверни – везде виноватой оказывалась Екатерина. Понимая, что государыне теперь совсем не до него, он угомонился и, весьма упражненный армейскими инспекциями, перестал писать, чему Екатерина была весьма рада. Почти до конца апреля она безвыездно находилась вместе с сыном в Царском Селе.
Павел, прочитав переписку покойной жены с его другом, Андреем Разумовским, был потрясен до таковой степени, что даже не явился на ее похороны. Видя такое положение и не бескорыстно желая помочь, принц Генрих, объяснив Великому князю, что бывают и таковые, как его жена, изменницы, предложил устроить ему новый брак. Невестой названа была принцесса София Доротея Вюртембергская, двоюродная внучка короля Фридриха. Идея принца весьма понравилась императрице. Сию принцессу Екатерина предпочла еще три года назад, но ей тогда было всего лишь тринадцать лет. Через три дни после кончины княгини императрица отправила письмо фельдмаршалу Румянцеву, коего Великий князь безусловно уважал, с просьбой явиться ко двору для выполнения сериозного задания. Дабы фельдмаршал не обеспокоился, преданный своему благодетелю, Петр Завадовский предупредил его о секретной поездке вместе с Великим князем в Берлин, где прусский король готовил смотрины новой невесты.
Екатерине давно и доподлинно было известно, что покойная невестка немало потрудилась, дабы свергнуть ее с престола и поставить на ее место своего мужа. С оной целю она собрала кружок, в коий входили, прежде всего, Андрей Разумовский. Среди заговорщиков были братья Панины, Репнин, даже Дашкова, коей близко не было в столице, чуть ли не митрополит Гавриил и многие из тогдашних вельмож и гвардейских офицеров. Заговор выдал секретарь графа Никиты Панина – Петр Васильевич Бакунин, принесший императрице список заговорщиков. Расследование показало, что заговор задуман сериозно, но, на самом деле, половина из них никак не могли быть среди заговорщиков, и ничем не могли грозить императрице. Однако, некоторые участники его подверглись опале. Андрей Разумовский, открыто и безутешно рыдавший по умершей жене Великого князя, приведя в недоумение весь двор, играл здесь не последнюю роль. Но оное было не так страшно. Екатерина обнаружила о существовании денежных займов, сделанных Великой княгиней через посредство Разумовского у французского и испанского посланников. Вот оного государыня не могла простить. Несмотря на письменную просьбу князя Потемкина, коий, уважая графа Разумовского, просил за его сына, Андрей Разумовский был вызван в Царское Село. Екатерина ответила резким отказом. И сие было сериозным намеком: изменникам царской фамилии прощенья нет. Потемкин хорошо осознал, что, можливо, ожидать и ему. Впрочем, он давно знал: Екатерина может все простить, но не предательство. Расследование вел сам Шешковский, но, по просьбе императрицы, без обычных своих приемов.
В день своего рождения императрица паки получила прошение от князя Потемкина:
«Всемилостивейшая Государыня!
Вашему Императорскому Величеству известны все дерзновенные поступки бывшего сечи Запорожской кошевого Петра Калнишевского и его сообщников судьи Павла Головатого и писаря Ивана Глобы, коих вероломное буйство столь велико, что не дерзаю уже я, Всемилостивейшая Государыня, исчислением онаго трогать нежное и человеколюбивое Ваше сердце, а притом и не нахожу ни малой надобности приступать к каковым-либо изследованиям, имея явственным доводом оригинальные к старшинам ордера, изъявляющие великость преступления их пред освященным Вашего Императорского Величества престолом, которою по всем гражданским и политическим законам заслужили по всей справедливости смертную казнь.
Но как всегдашняя блистательной души Вашей спутница добродетель побеждает суровость злобы кротким и матерним исправлением, то и осмеливаюсь я всеподданнейше представить, не соизволите ли высочайше указать помянутым, преданным праведному суду Вашему узникам, почувствовавшим тягость своего преступления, объявить милосердное избавление их от заслуживаемого ими наказания, а вместо того по изведанной уже опасности от ближнего пребывания их к бывшим запорожским местам повелеть отправить на вечное содержание в монастыри; из коих кошевого в Соловецкий, а протчих в состоящие в Сибири монастыри с произвождением из вступающего в секвестр бывшего запорожского имения – кошевому по рублю, а протчим по полу полтин на день.
Остающееся же за тем обратить по всей справедливости на удовлетворение раззоренных ими верноподданых Ваших рабов, кои, повинуясь божественному Вашему предписанию, сносили буйства бывших запорожцев без наималейшего сопротивления, ожидая избавления своего от десницы Вашей и претерпев убытков более, нежели на 200 000 рублей, коим и не оставлю я соразмерное делать удовлетворение.
Всемилостивейшая Государыня!
Сей человек знал, что в этот день Екатерина редко отказывает в просимом, тем паче, ему. Поелику она написала тут же на его письме:
«Быть по сему. 14 майя 1776 Царское Село».
Записки императрицы:
Генерал-поручик барон фон Медем отозван с Северного Кавказа. Астраханский военный губернатор генерал-майор Иван Варфаломеевич Якоби упражняется созданием линии укреплений от Азова до Моздока. Его проект мною утвержден еще 24-го апреля. Астраханский корпус генерала состоит из Кабардинского пехотного полка, Владимирского драгунского полка, егерских батальонов, гарнизонной команды, куда входят два полка донских, волжских, хоперских, гребенских и терских казаков.
Ея Величество императрица Екатерина Алексеевна, довольно часто оставляла своего обер-шталмейстера Льва Нарышкина, чтобы поговорить о том, о сем. И ныне, когда они остались одни в кабинете, Екатерина, как всегда, ласково оглядывая его, обратилась к нему с вопросом:
– Что говорят в свете, Лев Александрович?
– Ну, сами ведаете, государыня: перво-наперво – о смерти Великой княгини, об опале Андрея Разумовского и князя Потемкина, о принце Генрихе, ну и о приехавшем недавно князе Николае Васильевиче Репнине.