«Вот, матушка, следствие Вашего приятного обхождения со мною на прошедших днях. Я вижу наклонность Вашу быть со мною хорошо. Но довели и до того, что Вам ко мне милостивой быть становится уже не в Вашей воле. Я приехал сюда, чтоб видеть Вас для того, что без Вас мне скушно и несносно. Я видел, что приезд мой Вас амбарасировал. Я не знаю, кому и чему Вы угождаете, токмо то знаю, что сие и ненужно и напрасно. Кажется, Вы никогда не бывали так стеснены.
Всемилостивейшая Государыня, я для Вас хотя в огонь, то не отрекусь. Но, ежели, наконец, мне определено быть от Вас изгнану, то лутче пусть это будет не на большой публике. Не замешкаю я удалиться, хотя мне сие и наравне с жизнью».
На его же листочке Екатерина написала ответ:
«Друг мой, ваше воображение вас обманывает. Я Вам рада и Вами не embarrasuрована. Но мне была посторонняя досада, которую Вам скажу при случае».
На какое-то время в отношениях Екатерины Алексеевны и Григория Александровича наступило затишье, но ненадолго. Разве мог стерпеть Светлейший князь Потемкин, взгляды Завадовского, которые тот бросал на Екатерину? Причин к ревности было множество и он часто накидывался на нее с ревнивыми обвинениями. Но на каждые его сентенции, она неизменно отвечала, что не чувствует себя перед ним виноватой. Выведенный из себя отменным спокойствием императрицы, он выбегал вон из ее покоев. Князь писал ей сумасшедшие записки. Последний раз он отписал ей длинное письмо, подробно аргументируя свои претензии. Ответ пришел через день:
«Когда ни поступки, ни слова не могут служить доказательством, тогда или воображение наполнено пустотою и своенравием, либо подозрением равномерна пустым. Как бы то ни было, не имев в сердце, ни за душою оскорбительной тебя мысли, пребываю в надежде, что бред сей наискорее кончится, чему истинная пора».
Екатерина не хотела терять его, но и сохранить, как любимца не видела возможности. Силы ее и терпение иссякали. Она четко понимала: без него ей худо, с ним ей море по колено, но паки худо! По долгих размышлениях ей приходили мысли, что князь Потемкин более достоин править государством, и она бы, ради его любви, уступила бы ему всю полноту власти, но тогда, вестимо, они оба бы погибли. Кому понравиться император не из династии Романовых? Ничего здесь не можно учинить, окроме того, что она даст ему толико власти и денег, колико максимально возможно. Лишь бы он оставался ее опорой, без которой она более не мыслила, что справится с грузом управления Россией. Она видела, что ее окружение боялось не то, что его острых замечаний, но даже хватало одного его взгляда, дабы осадить кого угодно. А таковых, кого следовало поставить на место, появлялось при дворе немало, она же со своим мягким и осторожным характером, не могла так легко остановить зло.
Ей снились еженощно сны о нем: какие-то события в городе, в Польше, Курляндии и даже в Турции. Во сне она чувствовала его дыхание, его запах, его руки, его страсть. Просыпаясь, она долго приходила в себя, не желая расставаться с его образом в ее сне. Правильно сказывают: нет ценности супротив любви! Вестимо, Завадовский красивый и крепкий кавалер, но разве возможно ему, бедняге, заменить Григория… Екатерина примечала, что Петр Васильевич с каждым днем все более привязывается к ней, и желал бы находиться с ней всякую минуту. Наблюдая свои с ним отношения, Екатерина с горечью констатировала, что Господь дает ей возможность посмотреть на ее взаимоотношения как бы в обратном виде. С новым фаворитом она была на месте Потемкина – умеренно холодна, а Завадовский на ее месте – чрезмерно любящий. Да-а-а-а: за чем пойдешь, то и найдешь, вот она и нашла себе Петра Васильевича – смирного, послушного. А надобен ли он ей таковой?
Князь Григорий Александрович Потемкин же рвал и метал. Он позволял себе высказываться не лицеприятно в присутствии Нарышкина, Перекусихиной, Брюс и Протасовой, кои просто ужасались его выходкам. После последней, наиболее дерзкой из них, Екатерина написала ему, намекая на официально полученный для него, благодаря ее стараниям, титул князя:
«От Вашей Светлости подобного бешенства ожидать надлежит, буде доказать Вам угодно в публике так, как и передо мною, коль мало границ имеет Ваша необузданность. И, конечно, сие будет неоспоримый знак Вашей ко мне не благодарности, так как и малой Вашей ко мне привязанности, ибо оно противно как воле моей, так и несходственно с положением дел и состоянием персон.
Венский двор один. Из того должно судить, сколь надежна я есмь в тех персонах, коих я рекомендую им к вышним достоинствам. Так-то оказывается попеченье Ваше о славе моей».
Потемкин долго вертел в руке сию записку. Сердце забилось, во рту появился неприятный вкус. Кажется, он и в самом деле перешел все границы. Дождется, что государыня засадит его в крепость. Он сам не знал, что с ним происходит: женщина, кою он любил, вела себя совершенно трезво, в то время, как он приходил в какое-то сумасшествие. Ему все время хотелось схватить ее и знатно отметелить, до синяков и до крайней боли. Откуда бралась его дикая озлобленность, он не знал. И даже стал сам ее пугаться. Сев на пол, он заставил себя обдумать все спокойно. С трудом, но, пожалуй, ему удалось.
Поздно ночью, он, крадучись, пробрался в ее спальню, решив, что коли застанет там Завадовского, просто убьет его. Но соперника в постели императрицы не оказалось, и сама она спала глубоким сном. Длинные густые волосы ее были слабо заплетены и разметались по подушке. Он убрал пряди со лба. Вздрогнув, Екатерина проснулась, вскинулась. Он крепко стиснул ее плечи.
К вечеру следующего дня он получил ее записку:
Батинька Князь! До рождения моего Творец назначил тебя мне быть другом, ибо сотворил тебя быть ко мне расположенным таковым. За дар твой благодарствую, равномерно же за ласку, которую вижу и с зрительною трубкою, и без нее, куда не обращуся».
После той ночи Екатерина сожалела, что нельзя встречаться в страстную неделю. В четверг на страстную неделю она присутствовала, как и весь двор на церемонии омовения ног в придворной церкви: посередине церкви устроили помост, покрытый ковром, на котором в центре воссел архиепископ, а на стульях с двух сторон сели священники, представляющие двенадцать апостолов. Епископ, в роли Христа, встал, омыл апостолам ноги, вытер полотенцем, как когда-то, по Евангелию, сделал Иисус. А в заключение, поцеловал их. Великолепное пение церковного хора завершило сию церемонию.
Записки императрицы:
Мы весьма заняты цесарскими делами. В Петербург прибыл вновь послом князь Лобкович и граф Браницкий. По оному поводу, в воскресение утром был большой выход при дворе, а вечером, вместо куртага, состоялась игра в карты, понеже во время поста развлечения не дозволяются.
Екатерине все более нравилась роль управительницы, коя устанавливает мудрые порядки не токмо для необразованной России, но и во всей Европе, где все такожде было не спокойно. Франция и Англия делили сферы влияния, понеже обладали сильными флотилиями. Пока она делила их, мировая торговля несла чувствительные потери. Никита Панин предложил создать союз нейтральных стран, согласившихся силою оружия защищать право свободного плавания у берегов воюющих государств и торговли с ними, а товары на нейтральных судах, объявить неприкосновенными. Идея сия весьма понравилась Екатерине, и Россия объявила «Манифест о Вооруженном нейтралитете», к которому потихоньку стали присоединятся и другие страны к вящему недовольству Великобритании. Все шло как нельзя лучше, окроме приватной жизни императрицы и Светлейшего князя.
Середина осени явилась городу во всей своей красе: уныло, темно после пополудни, проливные дожди, сонное состояние, головные боли. Потемкин продолжал метаться: императрица паки отчего-то не приглашала его к себе. Конечно, все ее уверения в любви к нему суть – ложь! Все знают – Завадовский ее любовник! И вызвать его на дуэль невозможно, за то можливо попасть в Петропавловскую крепость на веки вечные. Лежа сутками в своей постели, он сделал вывод, что единственный выход для него – все-таки выполнить свою угрозу: уйти в монастырь или уехать к казакам. Он заявил Ивану Елагину, что к тому готовится уже четыре месяца. Елагин не замедлил, как того и хотел граф Потемкин, сообщить его намерения государыне, реакция коей была в письме:
«План, составленный в продолжение четырех-пяти месяцев (о котором даже были уведомлены NВ город и предместья), чтобы вонзить кинжал в грудь своей подруги, особы, которая любит нас более всего, которая имела в виду только лишь наше действительное и постоянное счастие; делает ли подобный план честь уму и сердцу того, кто его составил и приводит в исполнение.
Потемкин с облегчением вздохнул: стало быть, Екатерина не хочет, чтоб он исчез из ее жизни. Ужо не худо! Работая в Военной коллегии, он постоянно слал императрице записки касательно своих решений или просьб.
«Естьли б поданные от меня штаты о поселенных полках достойны были Вашего Величества апробации, то б я просил конфирмовать их. Необходимая нужда того требует. Сии полки, не имея положения, терпят нужду в мундирах и аммуниции, а бывшие запорожцы без упражнения не отправляют никакой службы, следовательно, в праздности. Сумм же на сии полки в прибавок, как сами изволите видеть, ничего не требуется».
Р_у_к_о_й _Е_к_а_т_е_р_и_н_ы: «Мундиры и аммуницию откуда брали прежде? Запорожцев упражнять и умещать долго ли? Таможенные те доходы по сю пору едва естьли достаточны, а при начатии каждой войны с той стороны вовсе пресекутся. Комиссариат же разстроен многими воровствами, недоимками, но отягощен чуть ли не выше мер, доходы убавлены, а расход прибавляется ежечасно, и для того до тех пор, пока Комиссариат окажется исправен, лутче новизны не вчинять, есть мое мнение».