Императрица шутила, что крестить внука будет ее лучший друг, сидящий на турецком троне уже пять лет, султан Абдул-Гамит, а поскольку не подобает турку крестить христианина, то, по крайней мере, дабы оказать ему честь, она и назвала внука Константином. А допрежь, она, забрав его, как и Александра, в свои покои, приставила к нему английскую бонну, двух дам для ночного дежурства, четырех нянек, кормилицу-гречанку Елену, двух камердинеров, двух камер-лакеев, восемь лакеев и восемь истопников.
Гофмаршал и камергер князь Федор Барятинский вместе с обер-шталмейстером графом Львом Нарышкиным поздравив императрицу, по ее приглашению, задержались в кабинете.
Радостный Левушка Нарышкин не преминул поделиться высказываниями своего приятеля, французского поверенного:
– Де Корберон изразил глубокую мысль, что наша Великая княгиня Мария Федоровна, лучше, нежели их королева, касательно рождения детей.
– Да уж… Как мне известно, Мария-Антуанетта несколько первых лет не родила, но сказывают, в оном вина ее мужа, Людовика Шестнадцатого, – иронически отметила государыня и сразу попросила:
– Лучше, скажите, господа, что сказывают об имени моего второго внука? О моем Константине? Он разительно похож на своего отца.
– Весьма похож на отца! А Александр – в свою мать, – заметил князь Барятинский.
– Ну, что сказать, – молвил Нарышкин, – в свете ходят возбуждающее толки. Политики думают, что Вы предназначили своего второго внука к тому, чтобы восстановить печальной памяти Византийскую империю.
Императрица усмехнулась:
– Что ж, может статься, они и правы. Хватит османской империи хозяйничать в Византии. Уж более трехсот лет там греки под их гнетом…
Барятинский поспешил показать свою осведомленность в истории:
– С 1453 году Византия рухнула при Константине Палеологе.
– Пора порушить турок!
– Ведь сумели русские порушить татар чрез триста лет.
Императрица согласно кивнула, засим спросила:
– Что еще сказывал де Корберон?
– Он озабочен своей службой. Не желает оставлять Петербург, а срок его приспел. Посему ездил к Светлейшему князю за рекомендацией к Вашему Величеству. Тот его направил к Панину, пеняя на то, что маркиз де Жюинье останется во Франции. Де Корберон не прочь занять его место здесь в России.
– И что Панин?
– Панин обещал написать во Францию. Француз ушел от него, заручившись самыми любезными обещаниями.
Екатерина засмеялась, сквозь смех молвила:
– Панин так ленив, что пока он отпишет во Францию, сюда уже прибудет очередной посланник.
После семнадцатилетних дружеских отношений с Иваном Ивановичем Бецким Екатерина охладела к нему.
– Надоел он мне! – говорила она Потемкину. Ему видится, что все школы, университеты, приюты и прочее – сиречь принадлежит его славе, a я российская императрица здесь ни причем.
Потемкин повел бровью.
– Что мне всегда в нем нравилось, так то, что никогда не лез в дела государственные, сиречь в политику, тихо себе занимался воспитанием детей своего отечества.
Екатерина сжала губы.
– Согласна: он немало сделал в деле обучения и воспитания молодцев и девиц русских. А я-то что? Сбоку просто находилась? Нет моих трудов в основании воспитательного общества благородных девиц, теперь под названием – Смольный институт? Да, я там токмо что не ночую, особливо, в пору экзаменов.
Екатерина выдержала паузу.
– Еще в шестьдесят пятом году я отблагодарила его службу назначением шефом Сухопутного шляхетского корпуса.
Потемкин хмыкнул, посмотрел на нее укоризненно:
– Кстати, я смотрел устав кадетов, который Бецкой составил сам. Я, по крайней мере, остался доволен. Так что чин действительного тайного советника, который он получил десять лет назад от тебя, он носит по праву.
Екатерина улыбнулась.
– Я не спорю. Он хороший воспитатель. Любит свое дело.
Екатерина задумалась, видимо высчитывая годы.
– Шесть или пять лет назад он учредил Воспитательное коммерческое училище для купеческих детей. Сумел с подвигнуть Прокопия Демидова выделить средства для оного заведения.
– Ну, вот, – усмехнулся Потемкин, – ужели худо! Старик все взял под свой контроль. И дворяне, и купцы под ним, осталось токмо крестьянами заняться.
– Екатерина улыбнулась.
– Дай срок! Какие его годы! Всего лишь семьдесят пять.
Она оба рассмеялись.
– Все успел, токмо семьи не завел.
– А завел бы – ничего не успел бы. Вот так-то, друг мой сердешный! – сказал с намеком князь. Екатерина, заметила его намек, но, отмахнувшись, гнула свое:
– Да, он поспособствовал созданию у нас новой породы молодых людей. Но когда он задумал образовать третье сословие, многим оное не понравилось.
– Хм. Отчего не понравилось?
– Не понравилось то, как он оное хотел воплотить в жизнь. Поелику я и отстранила его от просветительской деятельности. Пора, как говорят, и на заслуженный отдых. Пусть теперь другие поупражняются на сей ниве.
Потемкин устало потянулся в кресле, закрыв рукой рот, зевнул. Весело взглянув на Екатерину, сказал:
– Да, пора, стало быть, и честь знать. Токмо зри в корень: меня так не задвинь, бесценная моя.
Екатерина смутилась. Подошла к нему, нежно обняла.
– Это ты, суть – бесценный, самый бесценный мой. Уж не трави душу. Сам знаешь, я тебя никогда не предам.
В марте Пруссия и Австрия, обе изрядно выдохшиеся стороны пригласили Россию и Францию выступить посредниками, дабы уладить их затянувшийся спор о Баварском наследстве. Князь Николай Васильевич Репнин, который отличался решительностью на поле боя и жесткостью за столом переговоров был назначен императрицей выполнить сию высокую миссию. Назначению своему князь был чрезвычайно рад, понеже у него появилась приличествующая причина расстаться с Нелединской. По пути в силезский город Тешен, он заехал в Бреслау к королю Фридриху. Вместо победоносного военачальника, он увидел закутанного в одеяло, прикованного к креслу, маленького сморщенного хворого старичка. Вместе с французским уполномоченным, князь уговорил противостоящие стороны пойти на компромисс. Иосиф Второй удовлетворился приобретением округа Инн. Пруссии переходили графства Аншпах и Байрейт. Россия, впервые оказавшись в оной роли, показала всю важность присутствия Российской империи в международной политике. Фридрих Второй подобострастно благодарил императрицу Екатерину:
«Ваше Величество сказали: да будет мир, и мир свершился… Такой высокомерный двор, каков двор Австрии, был побежден простым словом, произнесенным Вашими священными устами, вернее, чем если бы он проиграл не знаю сколько сражений».
Вестимо, императрица Екатерине Алексеевна гордилась, что Россия, став надежным хранителем независимости германских государств, высоко подняла свой престиж на международной арене.
Государыня и без сих льстивых слов, осознавала, что Тешенский мир утвердил Россию, как великую европейскую державу. Ей было приятно сознавать, что никто не мог и помыслить лишить Россию права голоса в совете, который решал спорные вопросы Европы. Она там не просто присутствовала, она – первоприсутствовала!
Наблюдательный аглицкий посланник Гаррис был прав касательно фаворита Корсакова, и придворные, зная об изменах любимца государыни, потихоньку готовились к его замене, ведь рано или поздно, колико бы ниточка не вилась, все должно было открыться императрице.
В генваре нового, 1779 года количество предполагаемых кандидатов в фавориты умножилось.
Ходили слухи, что опричь Страхова, ставленника графа Никиты Панина, был еще маиор Семеновского полка Левашев. Шептались, что какой-то молодой человек, по фамилии Свиховский, едва не заколол себя шпагой от отчаяния, когда потерял надежду получить место фаворита.
Весь город знал, что в Корсакова влюблена графиня Брюс. И любимец императрицы, и ее подруга жили во дворце, в нескольких шагах от спальни императрицы, поелику полюбовникам не трудно было посещать друг друга в удобную минуту. Потемкин, прознав про то, желал пресечь недостойное поведение обоих. Но сделать сие было не просто. Его деликатный намек Екатерине об изменах Корсакова привел к ссоре с ней, понеже она подумала, что князь безосновательно ревнует его к ней.
Не желая ранить императрицу, он, посоветовавшись со своим доверенным лицом, управителем его канцелярии Петром Турчаниновым, придумал, как вывести на чистую воду красавца «Пирра» одновременно с подлой Парашей.
Записки императрицы:
Надвигаются сериозные события: наш посол в Вене князь Дмитрий Голицын сообщил о посещении его загородного дома императором Иосифом Вторым, коий выразил желание секретно встретиться со мной в Белоруссии. Отправила гонца с согласием. Место встречи – Могилев, 27-го мая.
Прошло невыносимо жаркое лето. Наступила любимая прохладная осень. В то прекрасное утро Екатерина, проснувшись, сразу задумалась: что же хорошее сегодня ее ожидает? Она повела глазами, оглядела свою зеркальную спальню, вспомнила, что прошлой ночью ее Пирр Эпирский отсутствовал, понеже намедни, после бала, она вернулась позже обычного. Нынче, как раз на балу, ей сообщили, что из Парижу вернулся граф Александр Строганов с молоденькой женой и детьми, рожденными в столице Франции. Сегодни она ожидала встречи со своим верным другом. Все оные годы его отсутствия, она часто его вспоминала, и, было время, даже тосковала за его остроумными разговорами. Пожалуй, естьли не было Григория Потемкина, она бы вызвала Строганова назад в Россию.
Удивительно! Но между ними были очень близкие отношения, кои были выше, нежели чувственная любовь или просто дружба. И жену выбрал по имени Екатерина и сына назвал в честь ее сына – Павлом. В семь лет его отсутствия она, по-прежнему, на новый год получала свежие фрукты на золотом подносе, хотя его в столице не было. А прежде она была уверена: оный новогодний подарок – от него. Однако, скорее всего, все же, все оные подношения – от графа Кирилла Разумовского.