Князь Потемкин разговаривал колико минут с императрицей наедине, обсуждая привезенные генералом Михельсоном сведения о недовольстве курляндского дворянства герцогом Петром Бироном. Екатерина видела, как Светлейший рвется стать герцогом и скрывала от него, что ей не нравятся его хлопоты о Курляндском престоле. Она не желала отпускать его от себя даже в соседнее герцогство. Ничего не подозревающий Светлейший, настаивал на приобретении оного в ближайшее время, тем паче, что Курляндское дворянство ревниво оберегая свои права и выгоды, было готово поддержать нового кандидата при условии сохранения своих привилегий.
– Вы же понимаете, – говорил взволнованно с напором Светлейший князь, – у вас, Всемилостивейшая государыня, не может быть лично никакого сравнения между мною и герцогом Курляндским.
– Вестимо, понимаю, князь! – мягко соглашалась Екатерина. Генерал Михельсон вскоре, на радость Екатерины, должон был отбыть и присутствовал на обеде в последний раз. Потемкин, сидя по ее правую руку, разговаривал в полголоса с рядом сидящим Михельсоном, хотя сие было недопустимо за царским столом. Екатерина не прислушивалась, понеже считала оное ниже своего достоинства. Она, в пику ему, весело разговаривала с Иваном Корсаковым.
– Простите меня, всемилостивейшая государыня, – вдруг сказал князь, обращаясь к ней, – мы говорили о жене курляндского герцога, коя терпит от него и просит развода.
– А что такое, князь?
– Несчастная герцогиня Евдокия Борисовна, как вы знаете, урожденная Юсупова, не хочет более сносить грубости мужа.
– Чем же она не угодила сему грубияну? – спросила расстроено Екатерина. – Она так хороша, любезна… Наследник, Павел Петрович весьма к ней благоволил, часто танцовал с ней…
– Бироны – грубые люди, – мрачно молвил князь Потемкин, – впрочем, как и Орловы.
– Вы имеете в виду графа Алексея Григорьевича?
– Оного самого.
– Прошу вас, Светлейший князь, не обращайте своего внимание на его выпады. Я сумею поставить его на место, – пообещала Екатерина, сдерживая свое недовольство. Ей докладывали, что новый британский посланник Джеймс Гаррис в своей депеше в Лондон сообщил о выпадах Орловых против Потемкина.
– Обещание государыни убрать Орлова, видимо, пришлось князю по душе. Он повеселел и заговорил о делах в Крыму.
– Получил письмо от графа Петра Александровича Румянцева. Он сетует, что Хан Шагин-Гирей порицает Суворова и жалуется ему, якобы за насильственное переселение христиан. Крымские власти угрозами пытаются получить доказательства насилий со стороны русских войск.
– Однако, я доподлинно знаю, что основная масса христиан добровольно высказалась за переход в российское подданство, пойдя при этом на большие экономические жертвы.
– Да, материально они сильно пострадали. Особливо, более богатые армяне.
– Христиане не слепые! Они видят в выходе из Крыма освобождение от гнета алчной правящей верхушки Ханства.
– Весьма любопытно, государыня Екатерина Алексеевна, – вмешался в разговор Михельсон, – я доподлинно знаю от друга моего, генерала Суворова, что вместе с христианами в Россию уходят и татарские семьи, тайно крестившиеся.
Екатерина необычайно оживилась.
– Вот, – радостно воскликнула она, повернувшись к Светлейшему, – разве, князь, оное не доказательство правильности нашей политики!
На что тот резонно ответил:
– Под руководством премудрой императрицы то ли еще будет!
Записки императрицы:
Из Бахчисарая генерал Суворов обратился к князю Потемкину помочь своему племяннику секунд майору Николаю Суворову с службой, коий помогал ему выводить христиан в октябре сего года. Что ж надобно помочь. Филипп Иванович Фрич, состоящий приставом при хане Шагин-Гирее, слишком услужлив и переходит установленные границы, Суворов отправил его в отпуск поостыть.
Составлены «Кондиции грекам». Им предоставляется ряд льгот: освобождение от уплаты государственных повинностей и податей сроком на десять лет, освобождение от поставки рекрут, предоставление права свободно торговать, основывать фабрики, заниматься промыслами. Им дается некоторая самостоятельность в делах управления новыми колониями под новым, основанным ими, городом Мариуполем, армянам – под крепостью Святого Димитрия Ростовского.
– Наш Корсаков Иван Николаевич, совсем распоясался, – ворчала Протасова, заправляя вместе с молоденькой фрейлиной, племянницей Светлейшего князя, Варварой Энгельгардт постель императрицы.
– А что такое, милая? – заинтересовалась Перекусихина.
– А то, что после потери фавора, наш соловушка, оставшись в столице, ходит в гости и по гостиным рассказывает подробности своей связи с императрицей.
Перекусихина прямо – таки отпрянула от Королевы.
– Что ты, голубушка, говоришь, – сказала она возмущенным тоном, – сие не можно даже слышать!
– Да будь моя воля – убила бы его, – сказала с озлоблением Анна Степановна. – Мыслимое ли это дело, имя государыни трепать!
– Хоть бессчастная графиня Брюс помалкивает, – заметила Варвара Энгельгарт.
Протасова, нервно взбивая подушки, презрительно фыркнула:
– А что ей! Что она может сказать супротив нашей императрицы?
– Мало ли! – возразила Варвара.
– Да, – вспомнила Анна Степановна, – наш пострел везде успел: Корсаков бросил нашу Парашу Брюс и завязал роман, с кем бы вы думали, Мария Саввишна?
– С кем? – настороженно спросила та.
– Не поверите: с графиней Екатериной Строгановой! Он имеет наглость появляться с ней в Императорском театре!
Перекусихина ахнула:
– С женой Александра Сергеевича!
– Именно!
– Вот тебе и на! Как же Строганов-то! Бедный! Что творится на белом свете!
– То и творится! Надобно рассказать государыне о Корсакове и его проделках.
Перекусихина согласно закивала головой:
– Надобно, голубушка, надобно! Пусть ушлет оного певуна в Москву, али еще куда подальше. Как говориться: с глаз долой из сердца вон!
Ни на минуту не останавливаясь, беспрестанно в движении, Протасова вдруг остановилась, внимательно взглянула на Перекусихину:
– Гнать его из столицы! Посмотрим, поедет ли за ним, потерявшая всякий стыд, Строганова или все же останется с мужем и детьми.
– Мир перевернулся! Где у людей совесть? Что же бедный Строганов? – сокрушалась Саввишна.
Вошла гофмейстерина фрейлин государыни прямая и строгая баронесса Маргарита Яковлевна Мальтиц.
– Господи! – устало сказала она, направляясь к своему любимому креслу. – Бедной нашей императрице проходу нет от новых претендентов в фавориты.
Протасова и Энгельгардт встрепенулись:
– Претендентов! И кто таковые? – в один голос полюбопытствовали обе.
Усевшись на свое место, баронесса охотно поведала:
– Один из них протеже Никиты Панина, некий офицер, Иван Страхов.
– Иван? Да токмо рассталась с негодным изменником Иваном…
Гофмейстерина, строго посмотрев, согласно кивнула и продолжила:
– Императрица, намедни, сказала Страхову, что он может просить у неё какой-нибудь милости, так он бросился на колени и просил её руки.
Протасова оторопела, Перекусихина всплеснула руками.
– Не можно оное даже себе представить! – воскликнула она. – И как же, голубушка, Екатерина Алексеевна?
– Испугал ее… Но не думайте, сие не все: откуда-то выявились еще два кавалера, по фамилии Василий Левашов и Иван Стоянов. Слыхивали?
Протасова и Перекусихина переглянулись, пожали плечами. – Толку то! – горестно воскликнула Перекусихина, – никто из них не может сделать ее, голубушку, счастливой! Понеже на уме у нее завсегда токмо Светлейший князь Григорий Потемкин…
Оглядев всех удрученным взглядом, сгорбившись, она медленно прошла в свою комнату.
Екатерина намеревалась ехать в Царское Село, но из-за событий связанный с разрывом с Корсаковым и Брюс, оставалась в Петербурге. Анна Никитична Нарышкина успокаивала ее:
– Мать Честная! Большое дело! Красавец! – пусть теперь поживет на свой кошт. У тебя таковых красавцев – целая империя, голубушка моя. Любой – твой! Ты – императрица! А он кто? Жалкий паршивец! Другая царица бы его пустила в расход, а он пусть радуется, что гуляет на свободе. Сей глупец не знает: кто лишнее пожелает, последнее потеряет.
Екатерина согласно кивала, думая про себя, что подлая подруга ее теперь заполучит «Пирра». Ну и пожалуйста! Зато у нее остается ее сокол – Светлейший князь Потемкин, коий приехал на день рождения ее сына. А через день был с ней на балу и торжественном обеде в Петергофе по случаю праздника – дня ее коронации. Намедни паки праздник – день рождения самого Светлейшего князя, который она провела в его Шепелевском доме, примыкавшему к Зимнему дворцу. Среди гостей наряду с графом Паниным, князем Репниным и многочисленными родственниками Потемкина находились ее бывшие фавориты Зорич и Римский-Корсаков. А где теперь, среди кого обретается графиня Брюс, ей отнюдь не интересно! Кстати, все обратили внимание, что Корсаков все время танцовал с молодой женой графа Строганова, Екатериной Петровной. Сам же Строганов, спокойно наблюдал за ними, разговаривая с нею и Потемкиным.
Императрице донесли, что Римский – Корсаков, красуясь в салонах друзей и знакомых, упорно не желал уезжать из Санкт Петербурга. Изменив ей, он изменил и Прасковье Брюс, теперь завел роман с графиней Екатериной Строгановой. Несмотря на щедрые подарки, Корсаков не покидал Петербурга и, более того, самым недостойным образом болтал в гостиных о подробностях своей связи с императрицей. Об оном намекнули князю Потемкину, и он не стал скрывать проделки бывшего фаворита. Самолюбие Екатерины паки было задето, сие было уж слишком! Вскоре, получив строгое предписание, неугомонный Пирр отправился в Москву. Следом за ним, последовала опальная графиня Брюс. Он отказался от нее, и она вернулась к своему мужу, озлившемуся на нее, Якову Ефимовичу Брюсу, тем паче, что жена его была в тягости, вестимо, от Корсакова.