– Ах, Боже мой, радость моя, естьли б ты знал, как я стремилась к тебе, как мне хотелось все бросить и поскорей увидеть тебя, сокровище мое! – говорила она, перебирая его кудри и касаясь щек. Бросив взгляд на настольные часы, Екатерина поднялась. Ей надобно было идти принимать людей.
– Пора, Саша. Как говорил Людовик Четырнадцатый… – собралась процитировать Екатерина, но ее опередил Саша.
– «Сначала дела государственные, потом приватные». Ты уж говорила мне оные слова. Я совершенно с ними согласен.
– Главное, ты со мной согласен, свет моих очей! – отвечала Екатерина. Шурша тяжелым платьем, встала, подошла к зеркалу, поправила прическу. – Если б ты, Сашенька, знал, колико всего полезного ныне переделано в моем кабинете для родного отечества!
Александр тут же встал сзади, положил руку ей на располневшую талию, и они улыбнулись друг другу в зеркале.
– Расскажи, Катюша, мне интересно, – попросил он.
– Всенепременно, Сашенька. Токмо жди меня. Чаю, две аудиенции на сей раз будут короткие.
Больше года назад, в мае, Екатерина, отставив дипломата Александра Стахиевича Стахиева, направила его в Коллегию иностранных дел. На его место, послом в Турцию, изволила назначить двухметрового красавца Булгакова Якова Ивановича. Она была весьма довольна его службой, начиная с первых дней ее царствования, когда она послала юного Булгакова в Австрию, дабы он объявил венскому двору о ее вступлении на трон. Он успешно работал секретарем в Польше, с Репниным в Константинополе, сопровождал его в Тешен, где собирался конгресс по делам Баварского наследства. Князь Потемкин тоже был весьма доволен умным и инициативным секретарем, особливо, после того, как вместе с ним произвел разграничение Новороссийской губернии с польской Украиной, акт которого был подписан в начале генваря прошлого года.
Через пять месяцев после упражнений с разграничением и демаркацией границ, которыми Булгаков успешно упражнялся, Екатерина, по рекомендации Светлейшего князя, отправила его в Турцию в качестве чрезвычайного и полномочного министра при Порте. Сложные отношения с Османской империей, требовали от посла развивать и укреплять успехи, достигнутые Россией Кучук-Кайнарджийским договором. Отправляя его в Порту, Екатерина, в приватной беседе с ним, обратила его особливую аттенцию на употребление своих дипломатических способностей для сдерживания турок, как можливо долго от надвигающейся новой войны и, главное, ослабить то неприятие, с которой они, вестимо, отнесутся к почти готовому присоединению Крыма к России. Яков Иванович держал связь с государыней и князем Потемкиным, непрерывно отсылая депеши о положении текущих дел. Князь Потемкин тревожился касательно Крымских событий и слал в свою очередь письма императрице из Москвы в Царское Село:
«3 августа 1782
Из последних посланника Булгакова депешей видно, как турки тонко хитрят. Сверх неминуемого и всегдашнего подстрекания татар против России нынешняя посылка трехбунчужного паши в окрестности Тамана явно их намерения открывает. Рассказывая (Рейз Эфенди – Булгакову) жалобы от татар на Хана, насказал множество причин смеху достойных. Но утаил главное, что их тревожит, а именно – привязанность Хана к Персоне Вашей, и что наивяще ознаменило Его русским – сего также не сказал, то есть что Хан принял чин военный в гвардии. Их намерение было Его умертвить, чего теперь не удалось, но умысел на веки остался, то хотя бы татары и покорились, но как Хану у них жить без охранения? Случай же ввести в Крым войски теперь настоит, чего и мешкать ненадобно. Преданный Вам союзник и самовластный Государь своей земли требует Вашей защиты к усмирению бунтующих. Естьли Вам не подать помощи Ему, сим некоторым образом дознают, будто бунтовщики имели право возстать на Хана. И так повелите Хану из Керчи переехать в Петровскую крепость, откуда с полками, поблизости находящимися, вступит он в Перекоп. Те же войски останутся в Крыму доколе нужно будет.
Я Вас уверить могу, что татар большое число, увидя войски, отпрутся от прозьбы Порте вознесенной и вину всю возложат на начальников возмущения».
Записки императрицы:
Князь Григорий Потемкин взял Павла Дашкова к себе в генерал-адъютанты с чином.
Весь Петербург съехался на свадьбу Светлейшего князя Алексея Григорьевича Орлова-Чесменского и княжны Евдокии Ивановны Лопухиной. Блеск и красота Петербургского света и ярко освещенного зала ослепляли. Звучала нежная музыка. Объявляли все новых гостей. Между тихим разговорным потоком то и дело слышались радостные приветственные возгласы. Терпеливо ждали императрицу. Наконец, она прибыла в сопровождении Александра Ланского и Светлейшего князя Григория Потемкина. С их появлением прекратился ажиотаж и страшный переполох, который случился в минуту известия, что карета ее величества у парадного подъезда. Все замерли.
Императрица с небольшой свитой, среди которых, окроме Ланского и Светлейшего князя, находились его племянницы Александра и юная Татьяна. Они входили под торжественные звуки музыки. Государыня выглядела великолепно в легком, почти летнем платье лилового цвета, с глубоким вырезом. Брильянтовое колье горело нестерпимым светом на высокой груди. Красиво уложенные волосы, увенчанные сияющей диадемой, делали императрицу, как всегда, неотразимой. Глаза гостей такожде устремлялись на беззаговорочных молодых красавиц, племянниц Светлейшего.
Встречал их сам хозяин, граф Орлов-Чесменский. Нарядная его одежда жениха сидела на нем великолепно. Он и его невеста блистали красотой, но им, впрочем, как и всем остальным, трудно было отвести от глаза от императрицы.
Между тем, императрица приветствовала хозяина, обратив к нему свое приветливое лицо:
– Надеюсь, вы счастливы сегодня, граф! Красавица княжна Лопухина великолепная партия для любого достойного кавалера.
Шаркнув ногой, граф Орлов ответствовал:
– Я в высшей степени благодарен господу Богу за таковой подарок судьбы, Ваше Величество!
Поклонившись, виновник торжества поцеловал государыне руку. Он еще не разогнулся, а императрица уже обратила свой взор к склоненной перед ней в реверансе невесте.
Императрица сердечно обняла и поцеловала ее трижды.
– Желаю вам, Евдокия Ивановна, долгой, счастливой жизни с сим, – она посмотрела на графа, – с сим достойным героем Российского государства.
Она оглянулась на Светлейшего князя, на лице которого было все, окроме радости (все-таки не любил он Алексея Орлова). Встрепенувшись, князь вежливо улыбнулся и добавил:
– Поболее вам деток желаем. Всего остального у вас предостаточно, на наш взгляд, – он обвел взглядом великолепие, кое выпирало кругом. Императрица согласно кивнула. Обратившись паки к жениху и невесте, сказала выразительно, с чувством:
– Чем больше орлят, тем лучше нашему отечеству.
Милостиво одарив всех улыбкой и лучезарным взглядом, государыня направилась к центральному креслу с подставкой-скамеечкой для ног, оббитой красным бархатом. Потемкин встал по правую ее руку. Оглядев всех, он кивнул церемониймейстеру, который немедленно объявил о начале свадебного пиршества.
Давно шли разговоры о том, что надобно брега Невы, протекающей на территории города, одеть в гранит. Наконец, на Совете было принято окончательное решение оное учинить. Вернувшись в свои покои, Екатерина послала за своим любимцем. Как токмо он явился, Екатерина, взяв его за руку, повела к окну, выходящему на Неву.
– Наконец-то, Сашенька, решено заключить брега Невы в гранит и баста! Можешь представить, каковая лепота будет?
– Трудно вообразить…
Екатерина встала перед ним, потянулась ладошкой к его глазам:
– Сашенька, а ты закрой глаза и вообрази: ты выходишь на самый край берега, волны бьют по граниту, но достать тебя не имеют можливости. Ты стоишь, любуешься течением волн.
Ланской, привлекая ее к себе, молвил:
– Очень привлекательная картина. Я уже хочу стоять там вместе с тобой. Буду держать тебя за руку, чтоб ненароком не упала в невские воды.
Екатерина сузила глаза:
– Ах, ты шутник! – она шлепнула его по спине веером, – так и хочешь от меня избавиться, отправить в водную пучину.
Ланской расширил растерянно глаза, но она не дала ему сказать оправдательные слова:
– Ужели в силах будешь удержать меня?
– Но я-то, ужели не силен?
Проговорив сии слова, он с силой прижал ее к себе, так, что Екатерина не могла и вздохнуть. Она затрепыхалась, он ее тут же, смеясь, выпустил из рук.
Екатерина благосклонно посмотрела на него:
– Силен, весьма силен! Знаешь такие слова из поговорки: «Кто в двадцать лет не здоров, в тридцать не умен, а в сорок не богат, тому век таким не бывать!» Но у тебя, слава Богу, Сашенька, все в порядке, миленький ты мой, – она взяла паки его за руку и обратила свои глаза к картине за окном.
– Так-то, Сашенька, – продолжила она. – Ну, вот слушай внимательно, дитя. – Она выразительно повела глазами. – Опричь того будут строиться семь каменных мостов с башнями на месте теперешних деревянных. И наипаче интересное: промеж них будут и разводные мосты.
– Разводные? Как это?
– Будут раздвигаться в какое-то нужное время, чтобы высокие, выше мостов мачты кораблей могли пройти дальше по реке.
Глаза Ланского заблестели от восхищения.
– Как интересно! И кто оное изобретение смог совершить? Не умелец ли наш, не Иван ли Кулибин?
– Нет, друг мой милый. Другие инженеры. Ты их не знаешь.
– И Аничков мост перестроят?
– А что, тебе нравится история Аничкова моста?
Ланской пожал плечами:
– Красивая история любви юной Анечки и ее рыцаря… Кому она не понравится?
– Вот… видишь, – тихо молвила в ответ Екатерина, – как людям хочется любви, красоты…
Взяв его за руку, она потянула его к их любимому диванчику на золоченных гнутых ножках.