– А на самом деле, все очень прозаично, – продолжала она, – мост и Аничков дворец получили свое название в честь своего первого строителя, инженер-полковника Михаила Аничкова. Кстати, Князь Потемкин снова продает Аничков дворец.
Ланской рассмеялся:
– Нет, не слыхивал. Что продает – не удивительно! У него не один дворец, поелику будет ему где жить, гостей принимать.
Екатерина не ответила на его реплику. Александр тоже помолчал, засим заметил:
– Трудно расстаться с первой легендой о жертвенной любви девушки Анички.
Екатерина сразу отстранилась, строго посмотрела в глаза Ланскому:
– Милый мой, не хочешь ли ты мне сказать, что твоя любовь тоже жертвенна?
Ланской растерялся: так пытливо государыня на него никогда не смотрела.
– О чем ты, Катенька! Ты мое единое счастье!
От его жарких, искренних слов камень, мгновенно легший ей на грудь, упал, спазм в горле пропал. Лицо ее смягчилась. Она опустила глаза:
– Прости, что мучаю никчемными вопросами, но мы, женщины, таковые. Вдруг втемяшится что-нибудь в голову так, что и жизнь немила.
Ланской ласково заглядывал ей в глаза:
– Верь мне…
– Верю, верю, – перебила она его. – Никому не верю, как тебе.
В конце мая Потемкин отправился в Москву по каким-то собственным нуждам. Вот уже десятое июня, а он не возвращался. Его отсутствие Екатерина ощущала спиной, и ей было не ложно не по себе без него. К тому же, российский резидент при крымском хане Петр Веселицкий донес из Кафы о бунте братьев хана Шагин-Гирея – Солтаны Батыр-Гирея и Арслан-Гирея. Они воспротивились его власти и, опираясь на абазинцев и черкесов, поднялись противу Шагин-Гирея, который запросил помощи у императрицы. Екатерина не могла собраться с мыслями, что же теперь лучше предпринять? Нет, без Светлейшего князя, она ничего не станет предпринимать. Пришлось срочно послать к нему нарочного гонца.
«Не токмо желание мое узнать о твоем добром состоянии принуждает меня послать к тебе сего нарочного, но и самая нужда по делам: в Крыму татары начали снова немалые безпокойства, от коих Хан и Веселицкий уехали из Кафы водою в Керчь. Филисовым приняты не ласково. Теперь нужно обещанную защиту дать Хану, свои границы и его, нашего друга, охранить. Все сие мы б в полчаса с тобою положили на меры, а теперь не знаю, где тебя найти. Всячески тебя прошу поспешить своим приездом, ибо ничего так не опасаюсь, как что-нибудь проронить или оплошать».
Не мешкая, князь Потемкин прибыл в столицу и, Слава Богу, они, наконец, могли обсудить события в Крыму. Первым делом князь, ее в дороге, написал графу Румянцеву с просьбой немедленно прислать из Киева в столицу надворного советника Якова Рудзевича, татарина на русской службе, переводчика и знатока крымских дел.
Как он выяснил, на полуострове татары начали паки немалые беспокойства, от коих в мае Хан Шагин-Гирей и Веселицкий бежали в Керчь. В Керчи их встретил генерал-майор Филисов Федор Петрович, отдав хану почести, как владетельной особе.
Турция, подстрекательница всех беспорядков, избегая прямого столкновения с Россией, поощряла своих сторонников в Крыму на свержение российского ставленника, хана Шагин-Гирея. В свое время Екатерина все сделала, дабы умный, обучавшийся в молодости в Италии, один из братьев – наследников Гиреев, оказался во главе татар. Избранный при помощи России Хан, сочетавший в себе восточный деспотизм с европейской образованностью, пытался осуществить в Крыму реформы, даже создать армию европейского образца, дабы укрепить независимость ханства.
– Что же происходит там, князь Григорий Александрович? – вопрошала весьма обеспокоенно императрица.
– Мыслю, наш Хан слишком поспешно проводит реформы, к тому же, он не считается с традициями, да и денег теперь там почти нет: христиане, которые пополняли казну, платя налоги, теперь там не живут.
– Но ведь я знаю Гирея, он весьма умен, ужели не можно ему успокоить своих подданных?
– В том-то и дело, матушка, что на их мятежи, уже не в первый раз, Шагин отвечает жестокими репрессиями.
– И что же будет, как быть?
Потемкин стоял у окна, почти полностью закрывая его своей мощной фигурой. Глаз, перевязанный черной повязкой, понеже воспалился от частых скачек верхом на ветру, его не портил, напротив, придавал ему мужественный, притягательный вид. Он с досадой качнул головой:
– Если бы Турция здесь не мешалась… то давно бы все успокоилось. А допрежь, идет борьба промеж сторонниками России и Порты. Посмотрим, чья сторона возьмет. Мы, во всяком случае, будем учинять все, дабы наши сторонники выиграли в сей борьбе.
– Надобно бы мне самой ехать туда, узреть самой, что происходит.
Князь засмеялся. Екатерина слегка нахмурилась. Просмеявшись, Светлейший подошел, поцеловал руку.
– А я на что, голубушка, Екатерина Алексеевна? Поеду я. Сразу, после открытия памятника и поеду. Не обессудь, я уже решил, – сказал он твердо так, что Екатерина не стала перечить. Токмо ласково испросила:
– Как же ты мыслишь действовать, князюшка?
– Думаю, дабы не допустить крови, нужны будут деньги. Пообещаем большую пенсию Шагину.
– Да, хоть двести тысяч в месяц!
Князь Потемкин удивленно взглянул на Екатерину. Тряхнул гривой волос, улыбнулся и перевел разговор на другую материю.
– Кстати, генерал-майора Филисова надобно вознаградить, что встретил хана подобающим образом, государыня-матушка.
Екатерина согласно кивнула.
– Да, князь, надобно обещанную защиту дать Хану. Славно, что ты быстрехонько вернулся из Москвы. Видишь, мы с тобою в полчаса положили на меры, а без тебя я никак не могу обойтись.
Григорий Александрович, признательно улыбнувшись, подошел, обнял.
– Успокойся, родная, пока я жив, все будет в порядке.
Через минуту, князь весело говорил:
– Ах, как аглицкие корабли жестоко побили на море французов! Вообрази: французский Адмирал с четырьмя кораблями взят в полон!
– Безбородко сказывал – у острова Доминго близ Ямайки, так ли?
– Французы потеряли семь кораблей, и их адмирал Поль де Грасс попал в плен! Можливо себе таковое вообразить? Как теперь аглицкий адмирал Джорж Родней торжествует!
– Ах, князюшка, совсем не хочу о них думать. Жду тебя на обед. Сашенька скучает по тебе, хочет тебя непременно видеть.
Потемкин поскучнел.
– Ну, коли «непременно», то непременно и буду, государыня-матушка.
Подойдя к руке, он спокойным тяжелым шагом, отправился к выходу. Екатерина смотрела ему вслед.
Потемкин готовился выехать в Крым, императрица тоже не оставалась без дела: требовалось навести порядки в селах российской империи. Теперь она упражнялась «Уставом благочиния». После реорганизации губернского управления, в уездах надобно было создать надзирательскую ветвь управления – сельскую полицию во главе с капитан-исправниками. Екатерина разрабатывала положение и о городской полиции. Одновременно она была упражнена «Жалованной грамотой дворянству», а такожде грамотой на «Права и выгоды городам Российской империи». Оные упражнения занимали изрядное время императрицы, отдыхать было некогда. Она торопилась: надвигалось двадцатилетие с момента ее восшествия на русский трон.
В июне Екатерина торжественно отпраздновала сию знаменательную дату. Вельможи и царедворцы хороводили вокруг нее, славили и превозносили свою Северную Минерву. Сама же она излучала величие, благосклонность и милосердие. Екатерина не ложно нравилась сама себе и любящим подданным.
Все много говорили о памятнике Великому Петру Первому и с нетерпением ожидали оного события. Открытие его тоже было приурочено к двадцатилетию ее правления и к столетию вступления Петра на престол. Екатерина изволила указать Ивану Елагину разработать специальный сценарий для открытия памятного монумента. Седьмого августа на Сенатской площади собралось огромное множество народа. С утра шел дождь, но народ подтягивался. К полудню облака рассеялись. На площади, под командованием князя Голицына, выстроилось пятнадцать тысяч солдат и офицеров лейб-гвардии. С появлением кареты императрицы, сопровождаемой генерал-аншефом, князем Потемкиным и генерал-майором Александром Ланским, гвардия встала по стойке смирно. Екатерина подала знак, и платяные щиты с изображением горных пейзажей, закрывавшие монумент, в одно мгновение опали, обнажив величественную скульптуру бронзового Петра Великого, поднявшего на дыбы на коня. По площади пронесся одобрительный гул. Зрители увидели на гранитной глыбе постамента надпись на латинском языке: с правой стороны: «Petro primo – Catharina secunda MDCCLXXXII», с левой – «Петру Первому Екатерина Вторая лета 1782».
Ударили пушки из Петропавловской крепости и Адмиралтейства. Раздался барабанный бой, войска, стоящие на площади отдали салют, корабли на Неве подняли флаги. Народ вместе с гвардией взволнованно кричал «Слава Петру Великому!», «Виват, матушке-государыне!», «Ура!». Императрица Екатерина Алексеевна со своей статс-фрейлиной Протасовой Анной Степановной вышли из кареты. Толпа народа, расступившись, продолжал радостно кричать, приветствуя свою государыню. Праздник завершился торжественным маршем гвардии вдоль набережной Невы. Но люди разных сословий, в праздничных одеждах, все прибывали. Екатерина вернулась к карете, у которой ее уже поджидали братья Орловы и, внушительно отяжелевший, граф Петр Румянцев, коий, подойдя к руке, обратился к ней со словами:
– Надпись, Ваше Величество, весьма лаконична и достойна!
– Благодарствую, граф. Длиннее было бы не так достойно, – согласилась Екатерина.
– Достойно и то, что все оное приурочено к столетию начала царствования Петра Великого. Думаю, там, на небесах, ему сие весьма по душе, – заметил, подошедший к ним, князь Федор Барятинский.
– Согласен, – кивнул ему граф Румянцев.
Федор Орлов полюбопытствовал:
– Слыхивал, гранитный валун привезли из Лахты. Любопытно, как его доставляли? Все ж таки восемь верст – большое расстояние.