сех, он, вместе с одним из сопровождающих его казаков, подъехал к русским аванпостам второго декабря. На посту их пропустили, и мгновенно по русскому лагерю пронеслась радостная весть о приезде самого генерал — аншефа Суворова. На батареях раздались приветственные залпы. Русский военный лагерь беспримерно ожил, все радостно поздравляли друг друга, точно появление генерала — уже была равносильна победе.
Отправив письмо генерал аншефу, князь Потемкин-Таврический продолжал изображать беззаботность, никому не сообщая, что командование поручено Суворову. Он оставался в Бендерах, ведя прежний образ жизни в своей ставке. Знакомый лично с многими греками, пол года назад, по возвращении из Петербурга в Очаков, князю Таврическому пришлось познакомиться тамо и с их соотечественницей — Софией де Витт гречанкой, редчайшей красоты, ума и обаяния. Прибыла она в ставку Главнокомандующего князя Потемкина из Хотина, осажденного русскими войсками, вместе с принцем Шарлем-Жозефом де Линем. Увлеченный ее необычайной красотой, постепенно остывая к Долгоруковой, Светлейший князь принялся за ней ухаживать. По пространным рассказам ее мужа, Юзефа де Витта, она сумела влюбить в себя почти всех Европейских королей и видных кавалеров, включая короля Станислава Понятовского, Иосифа Второго, Фридриха Второго, графа д’Артуа и принцев нескольких стран. Король Станислав-Август даже приехал к ней крестить их новорожденного сына. Однако продолжительное пребывание Софии Константиновны среди русских вызвали недовольство у поляков. Муж ее, Юзеф де Витт, вынужден был оставить должность коменданта в польском городе Каменец-Подольск. Недолго думая, дабы иметь красавицу-гречанку при себе и возместить утерянную ее мужем должность, князь Таврический, назначил де Витта главнокомандующим города Херсона, присвоив ему звание генерала с годовым окладом в шесть тысяч. После такового поворота судьбы, вестимо, муж не препятствовал их связи, вместе с тем везде и всюду де Витт представлял свою жену, токмо лишь, как друга князя Потемкина, не более. Но все знали, что из себя представляет князь Таврический, и не верили ему. В честь красавицы Софии Константиновны Светлейший князь устраивал приемы и балы. Однажды поднес в подарок роскошную шаль, кою красавица не приняла. Тогда князь устроил беспроигрышную лотерею и все дамы, в том числе София, получили по такой шали. Как раз, токмо отправив приказ Суворову штурмовать Измаил, он изволил играть в карты в компании дам, когда сия гречанка предложила прочесть линии на его руке и поведала, что Измаил падет через три недели. Потемкин рассмеялся, будто сия мысль токмо сейчас пришла ему в голову, хотя генерал-аншеф Александр Суворов уже, вестимо, находился под Измаилом.
— А что, господа! — обратился князь Таврический к присутствующим. — В маленькой, с золотыми волосами, головке Софии Константиновны, совершенно правильные мысли: Измаил будет наш, и не позднее, как она изволит говорить, трех недель считая с нынешнего дня. И вы знаете, господа, у меня есть надежный способ обеспечить взятие нами крепости…
Светлейший князь, выдерживая паузу, оглядывал всех веселым взглядом.
— И как же, князь, вы думаете сие свершится, — не выдержав, испросила Варвара Головкина, присутствующая в тот момент тамо. Потемкин, круто обернулся к ней:
— Свершить оное, графиня Варвара, весьма просто: вызвать к Измаилу генерал-аншефа Александра Васильевича Суворова.
Он, паки победно всех оглядев, изволил весело изречь:
— Стало быть, ждите, господа, падение крепости весьма скоро. Вот тогда мы все от души повеселимся! Все зашумели, понеже знали, что значит повеселиться по-потемкински.
Трудно доступные крепости в Европе, как правило, брали длительной осадой, или путем последовательного захвата укреплений. Сие нередко забирало много времени: колико недель и даже месяцев. Ослабленный лишениями и болезнями осажденный гарнизон крепости чаще всего вынужден был решиться на капитуляцию. У графа Александра Васильевича Суворова, оного времени не было. Дальнейшая осада крепости стоила бы русской армии тысяч умерших от болезней, и совсем не гарантировала сдачу турецкой твердыни. На турок работало время, понеже недавний союзник России — Австрия, вела откровенно враждебную политику, которая могла привести даже к тому, что их пушки могли повернуться противу бывших русских созников. Пруссия и Британия строила тоже свои козни. России необходима была крупная военная победа, поелику от взятия Измаила или неудачи под стенами сей крепости зависел исход всей войны, для князя Потемкина победа или поражение была почти равносильна жизни или смерти.
По прибытию к крепости, первым делом, Суворов развернул назад, уходящую на зимние квартеры осадную артиллерию и отряд генерал-майора Павла Потемкина. Работа закипела и на суше и на воде. Ежедневно Осип Михайлович де Рибас доносил генерал-аншефу Суворову о постройке новых батарей на острове Сулине, а такождее о том, что делается у турок и, что говорят лазутчики.
Сразу после решения военного совета брать Измаил штурмом, Суворов, сев на тощую, как и он сам, лошадь, в простой солдатской одежде, объехал крепость по всему периметру и определил, что Измаил есть крепость без слабых мест. Паки, не медля, он начал активную подготовку, коя была проведена в чрезвычайно короткие сроки — за неделю. Девиз Суворова — «больше поту, меньше крови» работал с полной отдачей: под его руководством, солдаты день и ночь тренировались взбираться на стены, преодолевать крепостные сооружения, для чего был построен специальный городок, воспроизводивший участки крепостной стены. Для штурма, Суворов перестроил артиллерийские батареи, приказал готовить осадные материалы — сколачивать лестницы и вязать фашины для забрасывания рвов. Солдаты резали на топливо камыш, заготовляли штурмовые лестницы, вязали фашины. Было улучшено снаряжение и питание войск. Поколику Суворов имел огромный опыт интендантской службы, злоупотреблений с поставкой не было. Гонцы и курьеры ежедневно мчались то в Бендеры к Светлейшему князю, то в Галац с приказаниями: выслать провизию, не задерживать с подвозкой оружия и прочим инвентарем для штурма. Словом, скучный еле живой лагерь невозможно было узнать. Больные от хорошего питания стали выздоравливать, слабые крепли и набирались сил. Всем хотелось показать себя знаменитому полководцу, услышать его приветливый разговор и солдатскую смешную шутку. Суворов часто объезжал полки и разговаривал с солдатами, не скрывая, что затевается трудное дело. Обращаясь к ним, он напоминал:
— Валы Измаила высоки, рвы глубоки, а все-таки нам надо его взять: такова воля матушки-государыни, коя печется о славе нашего Отечества.
На что солдаты обыкновенно дружно ответствовали:
— С тобой, наш отец, как не взять-то? Возьмем, не устоять турку! Хоть он совсем в землю зароется — вытащим его на свет Божий!
Екатерина, ежедневно и еженощно молящаяся за победные действия своей армии, с нетерпением ожидающая очередные новости с театра военных действий, наконец, через месяц получила оные. Их привез от Светлейшего князя Таврического, его новый адъютант Армфельд, финн, бежавший от преследования Шведского короля. Императрица пожаловала его в премиер-маиоры. В тот же вечер, она паки отписала письмо Светлейшему, старась ничего не упустить:
«Друг мой сердечный Князь Григорий Александрович. По двадцати девяти дневном ожидании от тебя курьера, наконец, привезены ко мне твои письмы из Бендер от 16 октября. Адъютанта твоего Армфельда я пожаловала в премьер-майоры и дала ему перстень и пятьсот червонных, а в Швецию он ехать не хочет.
Простудясь, я в мирное торжество и получив кашель, оный обратился в лихорадку, сия прошла, как все мои болезни, сильным поносом. Но сей оставил мне ветряные колики, кои меня держат, без мала, три недели почти всякий день несколько часов. Когда сих пакостных болей нет, тогда хожу и езжу, однако слабости чувствую, но ничего не принимаю, опасаясь умножить болезни.
О кавказском сражении усмотрела из твоих писем с удовольствием во ожидании подробной реляции. Приезд сюда Батал-паши и Адмирала будет сильное доказательство ненавидящим нас, что несмотря на их планы и коварства, турки поражены повсюду. О смерти Ивана Ивановича Меллера-Закомельского весьма жалею. Увидим, когда флотилья подойдет, каков будет успех под Килиею. Дай Боже, чтоб потеря была в людях как возможно менее.
Что турки везде запираются в крепостях, сие доказывает, что в поле держаться не могут противу наших войск, а ищут нас остановить противу стен. С удовольствием вижу, что ты обрадовался, как дачею, так и перстню.
О польских делах тебе скажу, что деньги на оные я приказала ассигновать до пятидесяти тысяч червонных, из которых Булгаков тебе возвратит те двадцать тысяч червонных, кои ты ему дозволил употребить из ассигнованных тебе сумм. Барон Судерланд пошлет с курьером в Варшаву вексель сей. Чтоб умы польские обращать на путь нами желаемый, о сем Булгаков имеет от меня за моим подписанием довольные предписания. На сеймиках же ему самому действовать не должно и нельзя, а посредством приятелей наших, что ему также предписано. Ничего бы не стоило обещать Польше гарантию на ее владения, естьли бы то было удобно на нынешнее время. Но они сами торжественным актом отвергли всякое ручательство. Воли учреждать внутренние дела я от них, конечно, не отнимаю, но в нынешнем положении все подобные обнадеживания инако давать нельзя, как в разговорах Министра Нашего с нашими друзьями, и внушая им, что когда нации часть хотя образумится и станет желать ручательства и прочее, тогда могут получить подтверждения оного. Равно и о связи с нами он им может внушать, что естьли они, видя в какую беду их ведет союз с Королем Прусским, предпочтут сей пагубе наш союз и захотят с нами заключить союз, мы не удалены от оного, как и прежде готовы были с разными для них выгодами и пользою. Кажется, что обещаниями таковыми, не точно определенными, избежим о Молдавии противуречия, в котором мы бы нашлись пред всей Европой, обещав возвратить все завоевания Порте, удержав только границу нашу по реке Днестр. При всех действиях наших в Польше, хотя и не открытых, надлежит нам остерегаться паче не дать орудия врагам нашим, чтоб не могли нас предъявить свету, яко начинателей новой войны и наступателей, дабы Англия в деятельность и пособие Королю Прусскому не вступала, в Балтику кораблей не прислала, да и другие державы от нас не отвратились, и самый наш союзник не взял повод уклониться от соучастия. Что касается до хлеба польского, то, по последним известям варшавским, хотели на Сейме зделать Конституцию и разрешить его выпуск. И так, кажется, что на сей раз все наши действия в Польше должны к тому стремиться, чтоб составить, ежели можно, сильную партию, посредством которой не допустить до вреднейших для нас перемен и новостей, и восстановить тако связи с нею, обоим нам полезные и безопасные. А между тем обратить все силы и внимание и старание достать мир с турками, без которого не можно отважиться ни на какие предприятия. Но о сем мире с турками я скажу, что ежели Селиму нужны по его молодости дядьки и опекуны, а сам не умеет кончить