— Как будто я оного хочу! — вскипел князь, и стремительным шагом, пройдя к двери, вышел, с грохотом захлопнув ее.
Екатерина, вздрогнув, растерянно смотрела на дверь. В прежние времена, она бы заплакала. Теперь она сдержаннее, чего совсем не наблюдается за Светлейшим князем.
За более, нежели три месяца пребывания Светлейшего князя в столице, подобные сцены происходили многократно. Она понимала его: весьма трудно было устоять противу угроз целого мира, тем паче, что дипломатический нажим со стороны аглинского короля сопровождался созданием в европейской прессе соответствующих образов и ее, и князя. Всячески представляя Россию варварской страной, угрожающей Европе, на карикатурах ее, русскую императрицу, рисовали в разных видах, к примеру, в виде медведицы с ее головой. Князя Потемкина изображали с саблей, противостоящим группе политических деятелей, за спинами которых молятся два епископа, изрекающих: «Избави нас, Господи, от Русских медведей». Карикатуры оные, возглашающие о «русской угрозе», постоянно вещающие об оной опасности, естественно, имели свое влияние на международное мнение. Поелику императрица Екатерина Алексеевна многое прощала Светлейшему, зная, что он не тот человек, «кто для себя живет, а тот, кто для народа счастье кует».
К середине апреля напряжение в отношениях с Британией и Пруссией достигло кульминации. Разъяренный несгибаемостью императрицы Екатерины Второй, премьер-министр Питт послал гонца в Россию для объявления ей войны. Об том государыне стало известно, когда гонец находился на середине пути. Злой и непримиримый князь Потемкин крыл Британию, всех королей и нынешнего премьера всеми возможными и невозможными словами. Но с Екатериной разговаривал в полголоса, боясь, что она паки сляжет. Срочно собрали Совет, на котором рассудили, где взять выгодную позицию супротив Аглинского флота. Призвали адмирала Василия Чичагова выводить на рейд корабли.
Все были изрядно напуганы. Убирая в комнате Светлейшего князя, камердинер Захар Зотов, на правах бывшего его слуги, осмелился спросить, чего ожидать, на что князь ответил:
— Как ты думаешь, как нашим рекрутам придется драться с аглинскими вымуштрованными моряками! Видать, государыне не наскучила здесь Шведская пальба!
Казалось, все было противу Екатерины! Однако, она, не поддаваясь давлению даже Светлейшего князя, благодаря своему отменному мужеству и твердости, сумела отстоять свое непреклонное мнение не уступать никаким чужестранным претензиям. Объявленная Питтом война, заставила напрячься императрицу и князя Потемкина. Они предприняли дополнительные меры по защите своих границ. Через четыре дня императрица утвердила план Потемкина об обороне границ на западе. В тот же день, дабы ее мнение стало известно всему миру, она написала доктору Циммерману, где были и такие строчки:
«…я занимаюсь со свойственной мне энергией и деятельностью приготовлениями к приему, который мне придется оказать грозному аглинскому флоту, собирающемуся посетить нас… обещаю Вам, что Вы будете иметь обо мне известия, если на меня нападут с моря или с сухого пути, и ни в каком случае не услышите, что я согласилась на те постыдные уступки, которые неприятель позволит себе мне предписать»
Императрица, Перекусихина и Протасова молились. И все-таки, паки Всевышний стоял на стороне государыни Екатерины Алексеевны!
Записки императрицы:
Британия объявила нам войну. Адмирал Чичагов вышел на рейд.
Петр Иванович Турчанинов, правитель канцелярии Светлейшего князя, стал кабинет-секретарем при моем кабинете
Демонстративно, открыто бурлящая, вестимо, недовольная своим государственным положением Речь Посполитая, пользуясь занятостью России войной с Портой, желая преподнесть императрице Екатерине нежданный «подарок» сумела принять новую конституцию аккурат в день её рождения. Дебаты в Сейме достигли белого каления так, что один из депутатов, вынув шпагу, вдруг пригрозил, для чего-то, что заколет собственного сына. Сия новая конституция создала наследственную монархию: властные полномочия передавались курфюрсту Саксонскому и его дочери. Варшава праздновала сие событие под лозунгом «Король вместе с народом». В середине мая императрице стало известно, что партия польских «патриотов» добилась принятия конституции, по которой Польша вновь получила право проводить внутренние реформы без санкции России. Численность их армии к тому времени увеличилась в три раза и составила теперь сто тысяч человек. Таковой исход дела был полностью неприемлем для Екатерины, понеже в результате оных политических изменений восторжествовала враждебная России патриотическая партия. Императрица усматривала здесь угрожающее приближение к российской границе французской революционной заразы. Первым же делом, по получении известия о принятии новой конституции, государыня собрала свой Совет.
— И что же нам предпринять в первую руку? — вопрошала императрица, оглядывая собравшихся членов Совета. Глаза ее, на мгновение остановились на ничего не выражающем, красивом лице Платона Зубова. Засим сразу перебежали на Безбородку, держащего пухлыми руками свой тяжелый подбородок, затем, на бледного «барина», графа Ивана Чернышева и остановились, на, казалось бы, пышущем здоровьем, лице князя Потемкина. Не успела она ему кивнуть, как он заговорил:
— Все, что там происходит, Ваше Императорское Величество — прямая угроза нашим интересам, — сказал он мрачно. — Тем паче, что нам известно о секретной части соглашения между Пруссией и Польшей. За поддержку пруссаков, поляки готовы отдать Фридриху города Гданьск и Торунь. Конечно, Фридрих — Вильгельм, за ради такового подарка, не откажется помочь им.
Екатерина слушала, как всегда, с примерной аттенцией.
— Надобно действовать осторожно, — сказала она. — Нам не нужна очередная война. Что скажете, Иван Григорьевич? — обратилась она к морскому министру.
— Вы правы, государыня! Надобна осторожность и последовательность, — подобострастно согласился генерал-адмирал Чернышев. — Следует дать указание генералу Николаю Васильевичу Репнину, дабы он сделал все возможное и объединил дружественные нам силы в Польше, кои смогут противостоять, так называемым, «патриотам»…
Перебивая его, Потемкин, с едва скрываемым раздражением, изразился:
— Осторожничать мы, конечно, можем. Однако с нами никто не церемонится: к примеру, Британия, завоевавшая чуть ли не одну треть суши, завидует нашим успехам, тому, что мы завоевали Крымское ханство, кое всегда было по отношению к России разбойничьим. Тем не менее, им не нравиться, что русские освободились от их векового насилия. Аглинский флот безраздельно господствует везде и, в том числе, в водах Балтийского моря, контролируя корабли, везущие нам товары с востока и Европы. Нас же, завоевавших Черное море, вынуждают торговать обходными путями с Европой, но и оное их не устраивает! Король Георг требует возвращение Порте, завоеванной нами, Очаковской области. И не инако!
— И грозит нам, вместе с Фридрихом-Вильгельмом, объявить войну! — послышался возмущенный звонкий голос Валериана Зубова, коему, по просьбе Платона Зубова, было разрешено присутствовать на Совете.
— Мыслимо ли таковое отношение к нам? — возвысился громовой голос Светлейшего князя. — Нет, это нам надобно ставить им ультиматум!
— А мы — их же салом, да по их же мусалам! — сухо и спокойно прокомментировал граф Александр Сергеевич Строганов.
— Стало быть, опять угроза начала новой войны, — заметил осторожно Чернышев, — может статься, стоит пойти на какие-то уступки?
Екатерина, дотоль слушавшая каждого, обмахиваясь веером, резко его сложила и хлопнула им по ладони.
— Нет, Иван Григорьевич! — твердо сказала она. — Никаких уступок! Не для того русские солдаты и матросы положили свои жизни! С чего это? Не подобает нам никому уступать! Мы сумеем поставить поляков на место такожде, как и преодолеть сей, надуманный чужеземными умниками, «Очаковский кризис»!
— Да мы, оную крошечную Аглинскую землю, сходу потопим! — паки звонко, по-ребячьи, заявил Валериан Зубов. Сидящий рядом с ним Платон, незаметно одернул его.
Все смотрели на императрицу. Она, глядя поверх голов, поправляла свои рукава. Безбородко предупредительно поднес ей воды в хрустальном стакане.
— Сей же час, сегодняшним днем, мы составим правительству Уильяма Питта ультиматум, — заявила государыня. — Пора унять аглинскую черную ненависть к России. На крайний случай, я уверена — наши солдаты сумеют отразить любые неприятельские атаки. Мы воевали на два фронта и все же победили. Русский народ непобедим, господа!
— Однако, с Фридрихом-Вильгельмом шутки плохи, надобно бы с ним договориться, — упрямо ввернул Светлейший.
Екатерина сверкнула глазами.
— И слышать не хочу, князь! С сим толстокожим королем не о чем договариваться, тем паче, что сие бесполезно!
Больше Светлейший князь не стал спорить, тем паче на виду у всех, ведал — бесполезно Екатерину переупрямить в такие моменты.
Озабоченное лицо Екатерины Алексеевны к концу совещания, после составления ультиматума, выглядело еще более обеспокоенным, но она, улыбнувшись, бодро изрекла:
— Что ж, стало быть, будем ждать. Посмотрим, что за ответ мы получим на наш ультиматум. А там и с Польшей разберемся. Будем осторожны, но в меру. Начнем с объединения верных нам поляков. Чарторыжские и Потоцкие всегда были на нашей стороне.
После Совета, усевшись в карету с Платоном Зубовым, она наигранно весело говорила ему:
— Ничего! Мы поставим и Британию на место! Я не сумневаюсь — они струсят. А засим, возьмемся за Польшу, князь Потемкин здесь, он найдет, как оное учинить.
— Пора б уже ему что-то и придумать, — угрюмо заметил Зубов и отвернулся к окну.
— Что ж, ты полагаешь, Платон Александрович, ультиматум ни к чему не приведет?
— Скорее нет, чем да, — ответил, не задумываясь, самоуверенный любимец императрицы.
Так они и ехали, каждый смотрел в свое окно и думал о своем. Граф Зубов думал о том, как он ненавидит оного Светлейшего, и как бы он был счастлив, естьли б тот вовсе не приезжал, и духу его бы не было в столице. Екатерина же благодарила Бога, что у нее есть человек, с которым она чувствует себя уверенно, коий все может решить блестяще, поскольку для него не существует никаких Гордиевых узлов. Пример сему, взятие Очакова и Измаила.