Безбородко, чуть согнув свое крупное тело, улыбаясь толстыми губами, преподнес императрице стенограмму заседания правительства Уильяма Питта.
— Ваше Величество, — молвил он, подобострастно передавая бумагу — чаю, вам оная бумага от графа Семена Романовича Воронцова, поднимет дух и настроение.
Екатерина, недоверчиво приняла ее и, надев окуляры, принялась за чтение. Безбородко наблюдал, как каждые полминуты, губы императрицы все более расплывались в радостной улыбке. Наконец, она взволнованно воскликнула:
— Как же месяц апрель насыщенн событиями! И, как после сей стенограммы, не уважать труды нашего посла в Англии! — воскликнула она.
— Я и не ожидал, что он сможет сломить упрямство премьера Уильяма Питта, — признался граф, довольный радостью государыни. Екатерина обратила раскрасневшееся лицо к Храповицкому, Моркову и Безбородке:
— Теперь вы видите, господа: в бою побеждает тот, кто упорнее и смелее, а не кто сильнее. Я ведь, начиная с марта, доденже здесь Светлейший князь, не успевала отбиваться от аглинских и прусских претензий. Я даже написала им, с сарказмом, что они хотят меня изжить из европейской политики, и испрашивала, что, может статься, они разрешат мне удалиться в Царьград?
— Им явно, Ваше Величество, не понравился таковой подход к делу! — льстиво подхватил ее иронию Аркадий Морков. — Как мне стало известно, Семен Воронцов несколько раз встречался с премьер-министром Питтом и понял, что у того одна, но пламенная страсть: проучить Россию. Тогда Воронцов встретился с его оппозиционером — министром иностранных дел герцогом Лидсом. Тот пообещал учинить все, чтоб помочь нашему Воронцову и посоветовал ему, как действовать. В конце концов, благодаря связям Воронцова с оппозицией к непопулярной войне с Россией, аглинское правительство, как мы теперь зрим, отступило от своего ультиматума.
Екатерина, не выпускавшая из рук письмо и протокол, поминутно просматривая их, как бы не веря своим глазам, с удовольствием выслушала Моркова и изволила приказать:
— Александр Андреевич, немедленно разыщите Светлейшего князя Потемкина. Надобно обсудить с ним сии аглинские новости.
Безбородко вызвал Василия Степановича Попова и, через час, князь Григорий Александрович был в кабинете императрицы. Екатерина гордо передала ему бумаги.
И письмо графа Воронцова, и стенограмма заседания аглинского правительства говорили от том, что двадцать девятого марта сего года премьер-министр Уильям Питт на собрании в Палате лордов был поражен, что в оппозиции, за одну ночь, появилось около сотни новых антивоенных голосов, а, следовательно, правительственное большинство в парламенте стало катастрофически уменьшаться. Возражения противу войны с Россией появились на страницах газет. Докеры и моряки, имевшие твердый заработок благодаря торговле с русскими, выражали свое отношение к войне надписями на стенах домов. Оппозиция, во главе с сэром Джоржем Фоксом, воспользовалась, переданными ей через Воронцова, документами. Посему, во время заседания парламента, к примеру, Лорд Фитцвильям неожиданно обратился к премьеру с вопросом: «Каким образом потеря Турцией Очакова, Аккермана и других крепостей влияет на жизнь Англии?».
Следом Лорд Лафбаро спросил, почему они должны менять столетнюю практику торговли с Россией, коли она не задевает их интересы и не оскорбляет их честь?
Лорд Почестер заявил, что война с Россией потребует много затрат, кои тяжелым бременем ляжет на народ, кроме того будут потери из-за прекращения торговли с Россией.
Лорд Уикомбл напомнил, что в двадцатых годах Английский флот уже побывал в водах Русской Балтики и ничего хорошего из того не получила.
Лорд Норфолк заговорил о войне, как о новых налогах, а в стране и так сложно.
Выступали и другие лорды, говоря о нежелательности направлять флот на Россию, с которой столетия вела торговлю.
Поднялся и лидер оппозиции, Джорж Фокс, и заявил, естьли Англия хочет вернуть Крым и Очаков, то им надобно вести свои корабли в Средиземное, а не в Балтийское море. И что будет им за выгода, коли они отдадут туркам все это? Фокс не преминул предложить себя в Премьеры и повести правильную союзную политику с Россией, что, вестимо, не могло понравиться теперешнему премьеру Питту. К тому же, он ни на один вопрос и ни на одно замечание не смог ответствовать внятно, как подобает руководителю страны.
После ознакомления с бумагами и короткой беседы на сей счет, Екатерина, победно взглянув на Потемкина, гордо изрекла:
— Вот видишь, как все пошло в нашу пользу, а ты настаивал уступить им! — сказала она, высоко подняв голову.
Потемкин, довольный нежданной знатной новости, делая вид, что не замечает победного взгляда императрицы, весело отметил:
— Никак Бог помог, государыня-матушка! Кто бы мог таковое предположить! Я ведь думал про короля Георга и премьера Питта — им хоть кол на голове теши, а они всё своё. Стало быть, теперь ужо мы затребуем в наши границы и Очаков, и, даст Бог, Измаил!
Довольный князь, сидя в кресле, согнулся, утопил свои растопыренные пальцы гребнем в свои длинные волосы до самого затылка и, мотнув головой, изрек:
— Нет, каков Воронцов! Я всегда знал, что он достойный дворянин! Еще с первой турецкой войны знал! Сие — его прямая заслуга, что поставил на место Аглинского премьера!
Екатерина счастливо улыбалась:
— Граф Семен Романович действовал при помощи троих аглинчан, среди них, вообразите, князюшка, — здесь Екатерина восторженно посмотрела на Безбородко и Потемкина, — сын лекаря Димсдейла!
Тайный советник и фельдмаршал переглянулись.
— Лекаря Димсдейла?
Екатерина утвердительно кивнула:
— Аглинский медик Димсдейл учинил мне и наследнику прививки от оспы чуть ли не тридцать лет назад. Я его пригласила и облагодетельствовала за оные прививки. Так вот, теперь благодарный нам, сын доктора, помог графу Семену Воронцову писать статьи об истинных целях сего правительства. Опричь того, он с товарищами своими развешивал на специальных стендах для газет разные карикатуры на Уильяма Питта и его команду!
Князь, усмехнувшись, насмешливо молвил:
— Не все же, матушка, им рисовать карикатуры на вас, да на меня! Помните, я вам показывал первую настоящую русскую политическую карикатуру, коя недавно вышла из под пера Гавриила Скородумова «Баланс Европы в 1791 году»?
— Как может статься, чтоб ее забыть? Ту, что изображала большие весы, которые накренились в ту сторону, где стоит суворовский гренадер с надписью: «один — да грузен», перевешивающий всех врагов России, включая Турцию, Британию, Пруссию, Польшу.
— Граф Безбородко сказывал, что там появились карикатуры и на султана Селима, на Фридриха-Вильгельма, Питта и других наших врагов, — отметил Морков.
— Помимо всего оного, в Лондоне, благодаря графу Семену, — напомнил граф Безбородко, — начался переполох на фондовой бирже, поднялись цены на русский товар. — Он оглядел всех победным взглядом, — Стало быть, вот как бывает!
— Словом, — завершила довольная императрица, — граф Воронцов, с твердостью и достоинством, сумел остановить движение вражеского флота к нашим берегам. Посему, сей дипломат заслуживает нашей высочайшей награды. Ну, и аглинским лордам спасибо! Время укажет, может статься, и возобновим с ними торговлю. В ту ночь императрица долго не могла заснуть, раздумывая о последних событиях.
Стало быть, благодаря блестяще проведенной дипломатии ее послов в разных странах, таковых, как — Семена Воронцова, Якова Булгакова, Андрея Разумовского, Ивана Симолина, а такожде сильной внутри — правительственной оппозиции непопулярной войне с Россией, Британское правительство отступило от своего ультиматума и согласилось признать более приемлемые для России условия мира с Портой.
Записки императрицы:
Надобно дать бал в честь князя Григория Александровича Потемкина. Он дает в городе праздники, один другого прекрасней, но ни один из них не был таким изысканным, как праздник в Таврическом дворце. Мои вельможи любопытствуют: откуда у Светлейшего толико средств на все оные пиршества.
Премьеру Уильяму Питту пришлось спешно посылать другого гонца, дабы остановить первого курьера, везшего послание о войне. На самом деле, наступил такой момент, когда Британия и Пруссия, находившиеся в конфронтации с Францией, невзлюбили и Польшу, понеже та теперь была заодно с Французской революцией. Посему, короли Георг Ганноверский и Фридрих-Вильгельм Гогенцоллерн, несмотря на «Очаковский кризис», готовы были развязать руки России, дабы она расправилась с соседствующей Польшей. И императрица Екатерина, и Потемкин давно положили, что Франция являет собой «заразу», коей поляки, от безысходности, с великим прилежанием, заразились. Князь Таврический, почти ежедневно получавший репорты из Польши от своих агентов, решил возглавить польскую политику и реализовать свои тайные замыслы, возглавив его в качестве короля или гетмана, или наместника. Не важно, в качестве кого! В зависимости от хода событий можливо будет определиться с оным. Потом, как мыслил князь, совместно с государыней, они придут к единому соглашению. Пуще всего, Светлейший склонялся к политике сохранения независимой Польши в качестве полусамостоятельного государства, защищающей Россию, пограничным буфером. Он надеялся, что на основе купленных им земель в польской Смиле, для приобретения коих, он продал почти все свои российские земли, сможет создать независимое польское княжество, которое станет российской собственностью, за что не надобно будет платить, желающим поживиться, соседствующим странам — Австрии и Пруссии.
В тайне, князь Таврический согласен был быть верным вассалом Екатерины, но, все-таки, ему хотелось быть хозяином на собственной земле. Он знал, что у него слишком много врагов, кои прячутся, и, благодаря защите императрицы, не высовывают до поры своих голов. Но жизнь полна превратностей, поелику, он должон о себе позаботиться. Хотя, в тоже самое время, его посещали мысли, что может статься, не стоит вся оная суета его беспрестанных забот: сердце его подсказывало, что век его короток, не пережить ему своей жены-императрицы, хотя он и младше ее на десять лет.