«Князь был мне соперником, может быть, даже неприятелем, но Россия лишилась великого человека, а отечество потеряло сына бессмертного по заслугам своим!»
Граф Безбородко признавал, что многим обязан редкому и отличному человеку. Скорбел и Суворов: дважды ездил он молиться к нему на могилу, понеже именно князь Потемкин дал развернуться его полководческому гению, чтобы прославив отечество, прославить и себя.
К вечеру Платон Александрович был уже в доме отца, где собралось все их семейство.
— Что, Платон, — сказал ему отец, любовно обнимая сына, — братья твои сказывают, ты теперь занял место князя Потемкина! Рад, рад за тебя! — он обернулся к остальным, как бы приглашая их поздравить своего брата.
Сестра Ольга повисла на шее, гордо выпятившего грудь, брата.
— Стало быть, Платошка, ты теперь, после императрицы, второе лицо в целом государстве! — радостно возгласила она, расцеловывая Платона.
На сию сентенцию сестры Платон небрежно пожал плечами. Подошла мать и со слезами на глазах, трепетно обнимая, молвила:
— Царица Небесная, Боже Праведный, кто бы мог подумать! — Чуть отступив от него, перекрестила. — Пусть Бог благословит тебя, Платоша!
Старший брат, Николай, морща губы, сказал с нескрываемой завистью:
— Ох, и счастливчик ты у нас, Платон Александрович, слов нет, счастливчик! Дай-ка, я тебя обниму!
— Ладно тебе, задушишь человека, — нетерпеливо прервал его объятия младший брат, Валериан. — Что тебе ему завидовать? Чаю, и тебе в пору позавидовать, не ты ль собираешься жениться на очаровательной дочери нашего великого полководца Суворова, Наталье? Скольким она отказала, а тебя привечает!
Николай гордо улыбнувшись, открыл рот отозваться на сей счет, но Валериан уже обратился к Платону:
— Чаю, братишка, не забудешь своих кровных, поможешь и нам прорваться на вершину, приблизишь к себе, а то кто тебе раньше других поможет? — говорил он, тоже крепко обнимая брата.
— Ужели вы можете обвинить меня, что не помогаю! Всегда рад вам сослужить службу! — говорил Платон, гордо окидывая всех взглядом.
Ольга не преминула съязвить:
— Особливо теперь, когда нет более на свете твоего главного соперника.
Зубов, сделав вид, что не заметил сестринской подоплеки, весело отозвался:
— Что и говорить, теперь мне свободнее стало и дышать. А то чуть что, государыня, хоть и любит меня, но все указывала брать пример с него!
Отец поморщился:
— И какой пример можливо было взять с оного одноглазого? С уродца!
— Ну, это вы зря, батюшка! — запротестовала младшая дочь Анна. Ее тут же поддержала Ольга:
— Потемкин, как мужчина, был неотразимым красавцем, и невидящий глаз его, отнюдь не портил, напротиву: он придавал ему какую-то мужественность и таинственность.
Отец семейства, выслушивал любимую дочь, явно любуясь ею: из всех его красивых детей, она была самого пущего ума и образцом красоты.
— Ну, коли оное утверждает ваша красавица — сестра, — развел он руками, — спорить не станем.
— Да, уж, сестрица понимает толк в мужчинах! Один ее муж Жеребцов чего стоит, — благодушно поддел ее Платон. Он знал, что его умную сестру никто не переспорит, так что утверждать обратное, он поостерегся: себе будет дороже!
Ольга уже была готова дать достойный ответ, но ее перебила мать.
— Как же императрица? Сказывают, все еще плоха? — спросила она, сострадательно заглядывая сыну в глаза.
Платон помрачнел.
— Плоха! Она говорит — князь был ей родным человеком. К тому же, теперь мы все скрываем от нее, что умер троюродный брат Таврического князя — Михаил Потемкин, который был послан в Яссы касательно отпущенных денег покойного главнокомандующего.
— Как, Михаил Сергеевич! Я и не знал об том! — воскликнул брат Дмитрий. — Он же был женат на красавице Энгельгардт!
— Потому и не знал, поелику сей факт скрывается допрежь от императрицы.
Ольга со знанием дела, не без каверзы, заявила:
— Знать, смерть князя Потемкина подействовала на него. — Бедная его жена, Татьяна Васильевна! Сказывают, она весьма любила своего мужа, коий ей в отцы годился.
— Об том не ведаю. Мне известно то, что он умер, не доехав до Киева.
Валериан, в самом веселом расположении духа, подошел и паки похлопал его по плечу:
— Не переживай, брат, время лечит! Все пройдет, государыня паки станет веселой и здоровой. И все пойдет, как по маслу.
— По крайней мере, для нас всех! — с апломбом заметила Ольга Александровна. — Я уже предвкушаю, какой высокий чин получит мой драгоценный муженек. Кстати, — Ольга Александровна вдруг сериозно посмотрела на Платона, — кстати, — повторила она, — вы ведь знаете, что слухи об отравлении Циклопа продолжают гулять по столице.
У всех слетело радостное настроение. Зубовы знали, что после смерти князя Потемкина и банкира Ричарда Судерланда по городу ползли устойчивые слухи об их одновременном отравлении за обедом у банкира и, что к отравлению приложили руку Зубовы. Платон, посмотрев на всех исподлобья, усмехнувшись, заявил:
— Не бойтесь, государыня не даст нас в обиду! Тем паче, дорогие мои, что мы не имеем к нему никакого отношения, не так ли?
Платон полоснул всех быстрым взглядом, как бы проверяя, согласны ли они с ним, али нет. Каждый из них, вскидывая друг на друга глаза, ответствовал, что, самой собой, они здесь не при чем. Валериан весело и звонко заметил:
— Колико я ведаю, императрица запрещает сказывать на оную материю. И вообще, около нее никто не смеет затрагивать разговоры о смерти князя.
— Вот и нам нечего об том говорить, — заявил отец, почему-то строго уперев глаза на среднего сына, Дмитрия, о чем-то тихо беседовавшем со своей беременной женой, Прасковьей Александровной. Во все время сего разговора, занятые друг другом, они почти не принимали в нем участия.
Все домочадцы облегченно вздохнули, заулыбались, и далее, Зубовы, наперебой, заговорили о своих амбициозных планах и упованиях на преуспевающего Платона. Братья, сестры и отец заботливо советовали ему, как надобно вести себя с публикой, императрицей, как незаметно отстранить от дел графа Безбородку, как ловчее приблизить к себе родных и близких. Токмо брат Дмитрий, с усмешкой наблюдал сию картину. Ему было непонятно: как у его отца, известного пройдохи и мздоимца, так справно идут дела, и не где-нибудь, а в Сенате, где он обер-прокурорствует в первом департаменте.
— Однако весьма жаль, — резюмировала Ольга, — скоро Новогодние праздники, но, вестимо, не весело они пройдут, в связи с непрерывными смертями то одного, то другого вельможи.
Граф Александр Андреевич Безбородко выехал из столицы в октябре, а прибыл в Яссы токмо через две недели, четвертого ноября, то есть месяц спустя после смерти Потемкина. Граф обставил свое пребывание с восточной роскошью, чем, вестимо, дал знать турецким уполномоченным, что русская казна в отличие от их, не пуста.
Перед Безбородко стояла непростая задача: с одной стороны, по требованию Екатерины, мир надлежало непременно заключить и чем быстрее, тем лучше, понеже в скорости он получил письмо от императрицы, где она, среди прочего, писала:
«Почитая вас уже теперь прибывшим в Яссы, ожидаю от вас нетерпеливо уведомления о возложенном на вас деле».
С другой стороны — России нужен был выгодный мир, во всяком случае, он долженствовал бы оправдать материальные и людские потери, а оное требовало времени и большого дипломатического труда. Прибыв в Яссы, граф Безбородко, найдя там совершенный разброд и чуть ли не открытую религиозную войну, сумел провести необходимые секретные встречи с их представителями и таким образом в большой степени умерил противуречия Унитарной и Ортодоксальной церквей.
Александр Андреевич начал выполнять возложенные обязанности с изучения личных качеств османских уполномоченных. По прибытии, на следующий день он отправил императрице донесение с характеристиками каждого из них. Глава делегации, Абдуллах-рейс-эфенди, как понимал граф, в представлении османов, являл собой искусного, скромного и вежливого дипломата, слывущий среди них за самого хитрого и деятельного человека. Все ж, у него была слабость: когда он видел, что добиться своей цели нет никакой возможности, был готов на все удобные к тому средства. Второй делегат, Измет-бей, известный ненавистью к христианам и неуемным фанатизмом, опасался продолжения войны, которая, по его мнению, приведет к разрушению Османской империи. Остальные члены делегации, по мнению графа, тоже являли собой довольно искусных людей по турецким меркам. Безбородко держал императрицу в курсе переговоров и своих действий. Он, что называется, взял быка за рога, заявив турецким представителям, через толмача Лошкарева:
«Хотите ли войны, или мира, можете иметь и то, и другое. Мир по Галацким предварительным статьям или войну до конечной гибели. Выбирайте».
Граф настойчиво внушал туркам мысль, что Россия желает мира, но и войны отнюдь не боится.
Твердая позиция главы русской делегации смутила османов, и они, по словам Безбородки, были приведены в крайнее замешательство. Безбородко доносил государыне:
«Они говорят, что видят для себя самую худшую альтернативу: или согласиться на требования наши и подвергнуть за то свои головы потере, или же, в случае не соглашения, навлечь на себя бедствия и потери их государству, а чрез то же голов лишаются».
Предметом самого ожесточенного спора явился Крым, послуживший османам поводом для объявления России войны. Турки отказывались нести ответственность за набеги крымцев, а также не соглашались компенсировать военные расходы России. Безбородко разрядил напряженную обстановку, сообщив, что императрица отказывается от контрибуции, чем, конечно же, весьма поразил турок. Таковую щедрость русской императрицы они не ожидали. Граф использовал еще одно средство воздействия на позицию османов: зная алчность и продажность турецких чиновников, готовых продать интересы страны ради личных выгод, он не скупился на подарки членам делегации. После тринадцати конференций, с десятого ноября по конец декабря, в Яссах, наконец, в присутствии графа Александра Безбородки и визиря Коджа Юсуфа, со стороны России Александром Самойловым, де Рибасом и Сергеем Лошкаревым, а от имени Турции — рейс-эффенди Абдуллой, Ибрагимом Исметом-беем и Мехмедом-эфенди, был подписан Мирный договор, завершивший четырехлетнюю русско-турецкую войну.