— Да, я что, — громко и зло возразила Ольга, — танцовать теперь не могу, когда приглашают?
— Танцуй со своим Жеребцовым. У тебя вполне достойный муж, — заявил Николай Александрович.
— А то боишься, граф Суворов не отдаст за тебя свою благопристойную дочь Машеньку? — ехидно задела та брата.
Отец бросил грозный взгляд на обоих:
— Может статься и не отдаст, коли что прослышит, — отрезал он. — А то мы не знаем сего благочестивого, богобоязненного чудака-генерала! Смотри мне, Ольга, не испорти жизнь своему брату.
— Кстати, когда же свадьба? — полюбопытствовал Платон. — Не назначили еще?
— Еще нет, — ответствовал недовольным тоном граф Николай Александрович.
— Ну, так не беспокойся. Дмитрию я помог, доволен наш оженившийся брат, и за тебя замолвлю слово, дабы ускорить дело, — пообещал он. Когда бы ты хотел сыграть свадьбу с его Суворочкой?
— Чем быстрее, тем лучше, — последовал ответ брата, мгновенно остывшего от жаркой перепалки.
Екатерина уже более недели не поднималась с постели. По настоянию Протасовой и Перекусихиной, в гости к императрице прибыла графиня Анна Нарышкина. Расцеловав уже выздоравливающую государыню, усевшись в кресле супротив нее, графиня, сняв нарядный чепец и поправив пышные волосы, принялась за расспросы:
— Ну, расскажите, драгоценная моя, матушка-государыня, каковые дела вас нынче беспокоят? Вижу, не сегодня — завтра, ужо порадуете народ выходом в свет после болезни.
Екатерина засмеялась:
— Дел Анна, непочатый край! Уж не знаю, каковыми новостями, али делами тебя и попотчевать.
Перекусихина, умильно взглянув на государыню, предложила:
— А расскажите, матушка-голубушка, об той жалобщице — купчихе, коей вы занимались последние дни перед там, как занедужить.
— И впрямь, Екатерина Алексеевна, расскажите-ка нам еще раз сей анекдот, — попросила и Королева, усаживаясь в ногах больной.
Екатерина паки засмеялась:
— И что вас так потрясло в оной истории? Ужели вы не знаете, что я имею обыкновение сама разбираться со спорными делами, и тщусь выступить справедливым и беспристрастным судией?
— О Боже, в оном никто не сумневается, государыня-матушка! Вы — едино у нас в России — сама справедливость, — заверила ее Королева. — Однако сей случай весьма любопытен, не правда ли Марья Саввишна?
— Правда, поелику и прошу нашу голубушку рассказать Анне Никитичне об том.
Екатерина улыбнулась всем:
— Расскажу, куда деваться? Токмо помогите мне с подушками.
Все три подруги помогли ей удобно устроиться среди больших и малых пуховых подушек.
Играя шелковыми кистями от ночной рубашки, Екатерина принялась за повествование:
— Так вот, однажды, в одной из церквей, я, совершенно случайно, повстречалась с помещицей, подающей жалобу Царице Небесной на Царицу земную, стало быть, на меня.
Анна Нарышкина от удивления открыла рот. Екатерина, видя оное, подтвердительно кивнула и с улыбкой продолжила:
— Мне передал ту записку Митрополит Московский и Коломенский Платон. — В оной записке, положенной пред иконой говорилось о несправедливом решении Сената, одобренного самой императрицей, по которому у помещицы отобрали землю.
— Вот тебе и помещица! — воскликнула с негодованием Нарышкина.
Екатерина, бросив на нее укоризненный взгляд, с упреком изрекла:
— Сама разумеешь, Анна Никитична, просто так никто таковую записку не напишет. Вот я и затребовала ее дело для пересмотра. За три дня я внимательно ознакомилась с ним.
— И что же? — заинтригованно любопытствовала Нарышкина.
— Я выяснила, что Сенат, на сей раз, допустил ошибку.
— И что же?
— Я приватно извинилась перед жалобщицей.
Екатерина замолчала, опять заиграла кистями от рубашки.
Королева, бросая уважительные взгляды на государыню, не выдержав, закончила:
— Той помещице не токмо вернули имение, но и преподнесли ценный подарок!
Никитична рассмеялась:
— Ай да, помещица! Ай да, умница! И каковое же имя у оной жалобщицы?
— Анастасия Болотова, — ответствовала Екатерина, — тридцати пяти лет, помещица весьма приятного вида.
Перекусихина переметнув взгляд от императрицы поочередно на всех, молвила:
— Вот и скажите, что Бога нет! Любит, знать, Бог оную купчиху!
— Надобно же так! — вдруг махнула рукой Нарышкина. — Что я вспомнила!
— Что такое?
— Я скажу вам, сей случай весьма похож на тот, что случился с Петром Великим, — с улыбкой поведала Никитична. — Помните, Ваше Величество, нам рассказывала графиня Мария Александровна Румянцева о том, как царь услышал от своего караульного, что Петр Алексеевич не праведно судит. Оказалось, император Петр подписал бумагу отнять у него деревню, понеже все свидетельства были противу того караульного: так корыстный стряпчий состряпал. Наш Петр Алексеевич затребовал бумаги, выяснил злоупотребление, вернул деревню прежнему владельцу, а стряпчего отправил по Государевой дороге в Сибирь.
Екатерина, тоже вспомнив сей рассказ Румянцевой, заулыбалась:
— Доподлинно сии две истории весьма похожи! — гордо молвила она, удивленно качнув головой.
— Похожи тем, что равнозначно закончены, добро восторжествовало, — заметила довольным тоном Протасова.
— У Великих, все велико, — заключила Перекусихина, поглаживая руку императрицы.
Записки императрицы:
В Санкт-Петербург прибыл граф де Шаузель-Гуфье, бывший посол Франции в Турцию. Надобно подумать о пенсии для него, как и графам Сен-При и Сенак-Мельяну.
Со смертью Светлейшего князя Таврического, императрица возложила на графа Платона Зубова, по его настоятельным просьбам, многие из тех должностей, которые прежде занимал князь. Граф Зубов был назначен Екатеринославским и Таврическим генерал-убернатором. Екатерина не забывала оделять своего любимца всеми возможными наградами и орденами, так, что их у него было более, нежели у любого другого заслуженного генерала.
Екатерина ведала об том, что должностей и наград у ее любимца с лишком много, но что делать, когда дитятя жаждет всего оного. А кто заслуживает более? Размышляя об этом, Екатерина отмечала как много скользких, бесчестных, мелких людишек вращается подле нее, думающих пуще всего о своем благополучии, нежели о благе отечества. Интриги, доносы, сплетни… Понятно, что «printemps de la vie ne revient jamais». И нет теперь тех, которые, ради нее и славы России, готовы были пойти на любой, даже безрассудный шаг! С ними ей не страшно было взойти на трон, они помогали ей править, выигрывать войны, расширять границы государства. Храбрыми, верными, самоотверженными были Светлейший князь Потемкин — primus inter pares! Князь Орлов и его братья, Захар Чернышев, Петр Панин, князь Волконский, княгиня Дашкова, Иван Бецкой. Слава Богу, живы среди таковых героев фельдмаршалы Суворов-Рымникский, и Румянцев-Задунайский, и Репнин, и адмиралы Орлов-Чесменский, Чичагов, Мордвинов, Круз, генералы Кутузов, молодой Валерьян Зубов. И далеко, но жив еще и Кирилл Разумовский. И в окружение ее есть еще порох в пороховницах: едино Безбородко чего стоит, и Лошкарев, и Морков, и Храповицкий, и Попов и немало других, сидящих наместниками и губернаторами по всей земле русской, а такожде и посланники ее за пределами империи — Воронцов, Голицын, Разумовский, Сиверс и многие другие, все здравомыслящие, преданные ей и отечеству. Хотя есть среди них и бездельники, и отъявленные негодяи. Про них едино можливо сказать:» собой красава, да душа трухлява». Что и говорить: «Autres temps, autres moeurs. — другие времена, другие нравы!»
Однако не может, пожалуй, ни один король на свете, особливо, ее братец, король Густав, похвалиться примерными людьми вокруг себя и все потому, что сам «по бороде Авраам, а по делам Хам».
А Платоша… Что ж: он еще слишком молод. У него все впереди… Надобно токмо помогать и учить его идти в правильном направлении. Хотя, известно, рожденный ползать, все равно не взлетит… Дай-то Бог, чтоб любимец ее не ползал. Хотя, птенцы, воспитанные ею, должны бы не просто летать, а высоко взлетать. Сожалительно, но нет полета у графа Платона Александровича. Ее окружению, конечно, не понять, как страшно их государыне остаться одной, один на один со своими мыслями, когда не с кем ими поделиться даже, с любящими ее, Перекусихиной и Нарышкиной. Разве могут они все понять, когда они — не Потемкин. Есть, конечно, Александр Строганов и Левушка Нарышкин, но у них свои дела, свои семьи, дети. Видит она, что не люб многим Платон Зубов, но она привыкла к нему, с ним она может хоть чем-то делиться. Да, в ней живет один единственный страх — страх одиночества. Она знает, что это такое и пережить его паки, на старости лет, у нее нет никакого желания.
Наступил первый Новый год без Светлейшего князя Потемкина. У Екатерины не было никакого настроения его праздновать. Но, как всегда, был преподнесен золоченый поднос с редкими фруктами. И паки она удивлялась, кто же мог оное ей послать. Последнее время, она все более склонялась к тому, что сим тайным ее поклонником, все-таки, был Александр Сергеевич Строганов. Но колико раз она не обращалась к нему признаться, что сие дело его рук, тот не признавался. Хотя ненадобно снимать с весов и Нарышкиных, и Барятинского, и Чернышева. Может статься, граф Чернышев шлет гостинец по просьбе почившего брата Захара? Светлейший князь говорил, что не ищет виновника, понеже, может статься, что поднос преподносится именно от него. Конечно же, не от него. Кто за него теперь сегодни принес бы ей сей золоченый поднос?
В начале года она отозвала из Парижу своего посланника, маленького, верткого барона Ивана Симолина, деятельность коего теперь ограничивалась тамо лишь ролью наблюдателя. Он слал депеши о событиях в стране и ходе революции. Накануне отъезда, Иван Матвеевич имел тайную встречу с королем Людовиком и его супругой, кои заявили ему, что единая их надежда — помощь иностранных монархов и, в частности, от русской императрицы. Для нее они передали письмо.