Француз Жан Пьер Бланшар совершил первый полет на воздушном шаре над Америкой. Он поднялся на высоту 5800 футов. Среди зрителей, сказывают, были президент Джорж Вашингтон и Томас Джефферсон.
Рано утром, императрица Екатерина Алексеевна медленным шагом ступала по Царскосельскому осеннему парку. Левретка Джуля, спущенная с поводка, пробежала вперед и скрылась за кустами. Екатерина остановилась, огляделась. Ни души. Парк дышал свежестью, красно-желтыми красками и звенящей тишиной. Хотела позвать назад свою любимицу, да раздумала: пусть порезвиться. В скорости надобно будет возвращаться в Зимний дворец, там нет такового простора.
Восходящее яркое солнце освещало ряды скульптур в парке и осеннюю лесную красоту. У подножья деревьев собрались пышные ворохи разноцветных сухих листьев, непрерывно пополняемых сверху. Впрочем, некоторые из них шевелили своими кудрявыми кронами с уже увядающей, но еще не опавшей листвой. Дул легкий ветерок, слегка вздымая бархатный салоп государыни. Дышалось легко, и Екатерине Алексеевна чувствовала себя, как давно когда-то: здоровой и счастливой, как естьли бы ей было чуть более сорока лет и где-то здесь ее ожидал Светлейший князь Потемкин-Таврический. Когда-то он, и в самом деле, нетерпеливо поджидал ее, сидя на лавке под раскидистым дубом. Надобно пройти совсем немного, до того места, на следующей аллее, всего несколько шагов. Сердце забилось. Она прижала руку к груди, остановилась, глубоко вздохнула. Задыхаясь, слегка пошатнулась и скорей оперлась спиной о крепкую березку. Нет, никто ее не ждет… Никто. Но, что это было? Давным-давно так странно не билось ее сердце. Набежали неожиданные слезы.
— Как мне тебя не хватает, Гришенька! — прошептала она. Екатерина знала, отчего у нее мысли о Светлейшем: сегодни было тридцатое сентября, день его рождения. Как же хорошо она помнит все праздники, связанные с его днем! Она погладила крону дерева и, роняя слезы, хотела уже идти назад. Вдруг на соседней аллее появился Великий князь Александр Павлович, её красавец — внук, её безграничная любовь! Материнская любовь. Любовь такой силы, каковой она не испытывала ни к кому. Александр ускорил шаг, направляясь к бабушке. Рядом с ним бежала Джуля. Печально сомкнутые губы императрицы непроизвольно тронула улыбка. Она скорее смахнула слезы.
— Ваше Величество, бабушка! — радостно воскликнул, просиявший лицом, внук. — Я знал, что встречу вас здесь!
Подошедши и склонившись, он с чувством поцеловал ей руку. Она, в ответ, крепко обняла и поцеловала в лоб.
Оглядев его, полюбовавшись на его русые локоны, яркие голубые глаза, свежее румяное лицо, она ласково спросила:
— У тебя какое-то дело ко мне?
Александр, как-то игриво, возможно, дабы скрыть смущение, ответствовал:
— Нет, бабушка, с сегодняшнего дня я положил совершить прогулку пораньше, дабы провести время с вами.
— Какой ты у меня молодец! Решился на оное во вред сладкому утреннему сну?
— Вы же сами говорили, бабушка, утренняя прогулка полезна, особливо, молодому организму.
— Красавец ты мой! Безусловно! Хорошее здоровье тебе весьма к лицу. Кровь с молоком! Богатырь мой! Как у тебя дела в твоем Семеновском полку?
— Отлично, Ваше Величество!
— Оставь, Саша! В приватной беседе называй меня просто бабушкой, колико раз тебя просила!
Она паки крепко обняла внука. — Али я не любимая бабушка?
— Я так тебя люблю, бабушка, — говорил внук, целуя поочередно обе ее руки, — что боюсь хоть как-то не показать тебе свое глубокое почтение.
— Ах, ты, мое милое, родное дитя! Какую бы глупость ты не совершил касательно меня, ты все равно мой самый дорогой и любимый сынок. То есть внучок, — поправилась она, обнимая его. — Но, — отстранившись, она одарила его своим проникновенным взглядом, — без глупостей, конечно, гораздо сподручнее и легче нам с тобой вместе идти по жизни. Не правда ли, свет моих очей? — испросила она, беря его под руку.
— Вестимо, бабушка! Разве я грешил когда глупостью?
— Ну, что ты, милый мой! Такового случая, Слава Богу, не припомню!
Александр, улыбаясь, взглянул на ее и удовлетворенно хмыкнул.
Екатерина, паки, оглядев внука снизу доверху, шутливо молвила:
— Ты, mon ami, новых друзей наживай, а старых, к примеру, свою бабушку — не теряй.
— Как можно, Ваше Величество! Бабушка! — искренне возмутился Александр, вновь целуя ей руку и отдельно мизинчик.
Александр сам по себе чувствовал себя превосходно токмо там, где находилась его великолепная, всемогущая бабушка, царица Всероссийская. Ее глаза всегда находили его и озаряли дополнительным теплом и любовью, в коей он купался с самого рождения. И то, что отец с матерью были к нему довольно равнодушны, не особливо беспокоило его. У него была самая лучшая бабушка на свете! Она, вестимо, любила и всех остальных внуков, но далеко не так, как его, старшего из них, Александра Павловича. И он был горд и счастлив своим положением в сердце бабушки-государыни.
— Как твоя семейная жизнь? — испросила Екатерина, паки, ласково оглядывая его всего, одетого в камзол серо-голубого бархата. Ей хотелось спросить, как у него с женой, но не стала задавать вопрос в лоб. У них ужо был разговор около года назад касательно того, отчего Великая княгиня Елизавета не осчастливит бабушку рождением правнука. Ответ тогда прозвучал невнятно.
— Ты имеешь в виду, не ждет ли жена моя наследника, бабушка? Нет, не ждет, — беспечно ответствовал внук и на сей раз. — Лекари говорят, что нет видимых причин беспокоиться. Все-равно, в течение пяти лет, родит. Так что, бабушка, все будет хорошо! — сказал он веселым тоном, осторожно ведя ее под руку.
— Я и не сумневаюсь в том, радость моя: у моего внука инако быть не может!
Рослый Александр, отклонив длинную ветку березы, весело, но с некоторой горечью в голосе, отозвался:
— Я тоже не сумневаюсь, государыня-бабушка. Вот, естьли бы еще граф Платон Александрович так настойчиво не домогался аттенции моей супруги…
Екатерина остановилась. Развернула к себе внука и внимательно на него посмотрела.
Глаза Александра выражали упрек. «Вот причина его ранней прогулки», — подумалось ей. Опустив глаза, Екатерина токмо и промолвила:
— Я все уразумела, Саша. Проводи меня, пожалуй, назад.
Екатерина круто развернулась, желая вернуться во дворец.
— А я-то думала, — делилась она, чтобы не молчать, по дороге назад, — что граф Зубов тоскует по своему другу, Федору Головкину, коего я отослала в Неаполь. Он всегда радуется каждому его письму из Италии. Сей Головкин, однако, и там не угомонился: вмешивается в придворные интриги, спорные ситуации, совершает бездушные, и неосмотрительные поступки, примыкает то к одной, то к другой партии.
Екатерина, специально говорила о посторонних вещах, дабы остыть от неприятнейшей новости, полученной от внука. У входа во дворец, она, взяв его обе ладони, крепко сжала их.
— Стало быть, не беспокойся, Сашенька, все будет у тебя знатно. Зубов забудет даже смотреть в сторону Елизаветы Алексеевны, — пообещала она.
Паки, поцеловав в лоб, склонившегося в три погибели внука, она в крайнем беспокойстве вошла в дверь Зимнего дворца.
Естьли молодой и неопытный Александр Павлович не сразу разобрался в происходящем, то Екатерина мгновенно все оценила и положила решительно остановить ухаживания Зубова за Великой княгиней Елизаветой так, чтобы Платон, придя в себя, забыл о своих чувствах к юной жене Александра. Не хватало токмо, чтоб за оное взялся, естьли прознает, ее вспыльчивый и неуправляемый сын Павел!
Сначала, пойманный врасплох, граф Зубов отпирался, но уже на третий, прямой вопрос Екатерины, он не мог отвертеться и, скукожившись, тщился, как можливо глубже спрятаться в широком бархатном кресле.
— Платон Александрович, не хотите ли вы сказать, что теперь вы оказались в роли Александра Мамонова, коий, влюбившись в Дарью Щербатову, целый год морочил мне голову, и токмо потом признался мне об том. — Она помедлила, и, взглянув ему прямо в глаза, молвила:
— Ведь, как не крути, а шила в мешке не утаишь!
— Ничего подобного я не хочу сказать, — последовал ответ, притом, что глаза «Чернявого» тщились смотреть на императрицу самым честным образом. Екатерина, как бы, не слыша его, продолжила:
— Кстати, вы ведь, небось, слыхивали, что уже через некоторое время сей Дон Гуан, Мамонов, просился назад ко мне, но получил отказ. Стало быть, «была у него честь, да не умел её снесть!» И теперь, всем известно, он токмо тем и занимается, что изводит свою несчастную жену, пеняя ей, что из-за нее, он все потерял и теперь в опале.
Платон Александрович молчал. Екатерина, не глядя на него, продолжала:
— Как вы понимаете, он легко отделался за свою измену. Выслан, всего лишь, в Москву. Вы же, граф, позволили себе искать любви у жены моего наследника, моего любимого внука, будущего императора империи!
Сжимая руки в кулаки, прижимая их к груди, Зубов, плаксивым голосом бормотал:
— Не искал я любви, поверьте же мне, государыня-матушка. Я люблю токмо Вас…
— Когда дело касается меня, — продолжала, с трудом сдерживая себя, Екатерина, — я милостива, и не злопамятна, но за своего любезного внука, я могу примерно наказать любого, посягнувшего на его честь, наказать, как преступника, преступившего все правила приличия.
Голова Платона все более сжималась к плечам, глаза все более расширялись и он, в конце концов, на трясущихся ногах, поднявшись с кресла, бросился на колени к ногам императрицы и прыгающими губами, поклялся, что ничего дурного не сделал и не сделает по отношению к царственной семье.
Екатерина могла поднять его, распластавшегося у ее ног, целующего ее платье, но, она, отдернув его, скорым шагом вышла из кабинета.
«Пусть подумает, дурачок, что такое знатно и что такое худо», — думала она, направляясь к себе. — Однако, правы те, кои за глаза тебя называют «дуралеюшкой». Ишь, чего удумал! Разбить жизнь моего любимого внука! Да, нет на тебя князя Потемкина!»