— Вот как! Так быстро? Еще вчера ни слова не было слышно о свадьбе… Как, однако, быстро вершатся дела при дворе! — молвила, заметно удрученная своей неосведомленностью, Дашкова.
— Голубушка, я и сам удивляюсь! Тем паче, что и вторая, самая красивая из них, тоже уже при женихе. Камер-юнкер Федор Васильевич Ростопчин за ней сватается. — Кстати, в Петербурге, верно, немало будет свадеб в нынешнем году.
— А кто собирается? — вяло полюбопытствовал, едва поднимая тяжелые веки, дородный Василий Капнист.
— Знамо кто! Коли помните, генерал-адмирал Иван Чернышев не дал своей дочери, фрейлине императрицы, Екатерина Ивановне, выйти за Александра Борисовича Куракина, так теперь она выходит за Федора Вадковского, фаворита Великого князя Павла. Сей фаворит, вестимо, вы ведаете, даже ездил с Их Высочествами по Европам. А сестра ее, Анна, выходит за Алексея Плещеева…
Турчанинов, взяв разгон, токмо собирался поведать еще что-то новое, но княгиня перебила его. Поджав пухлые губы, она испросила его:
— А что же бедный князь Александр Куракин?
Екатерине Романовне даже больно было произносить его имя, понеже, сей князь желал жениться на ее дочери Анастасии, но тетка его, Аграфена Александровна Куракина не одобрила его выбор, и свадьба не состоялась. Какие планы строила тогда она, радуясь красавцу и богачу Куракину! Как сей час жизнь шла бы по другому пути у дочери! А с ее мужем — шалопаем Андреем Щербининым, все навыворот!
— А Куракин тоже не растерялся, он сватается за Головиной, — сообщил Турчанинов. Теперь, откушав, он сидел с довольным видом, откинувшись на высокую спинку стула, попивая вино.
— За Натальей Ивановной? Слыхивала, она композитор?
— Да, знатная музыканша.
— Сии молодые сударыни, сестры Дарья и Наталья Головины и их подруга Маргарита Кушелева, собираются, музицируют. У них бывает поклонник сестер, молодой стихотворец Юрий Нелединский-Мелецкий, — сообщил Адриан Грибовский.
Дашкова с удивлением воззрела на него:
— Нелединский? Так, сказывают, он женится на Хованской Екатерине.
— Хованской? Не той ли, что на портрете Левицкого вместе с Екатериной Нелидовой? — заинтересовался ее брат, граф Александр.
— Той самой! — с готовностью, радостно подтвердил Турчанинов.
— Сказывают, сей пиит хорош собой, умен, знает колико языков?
— Знамо дело! — отозвался Морков. — Инако, не отправила бы его императрица Екатерина Алексеевна после первой турецкой войны сопровождать Николая Репнина в Константинополь. И, по возвращении, не поставила бы его директором Главного народного училища в Москве.
— Я слышала, он давно дружен с Екатериной Ивановной Нелидовой.
Турчанинов, со знанием дела, подтвердил:
— Давно. Он ее обожает.
Княгиня недовольным тоном заметила:
— Господи, все ее обожают, а она не выходит замуж… Не понять мне оного.
Турчанинов, паки со знанием дела, пояснил:
— Нелединский обожает Нелидову. А она обожает Великого князя. Что тут не понятного? И хоть у них платоническая любовь, она не желает оставлять Его Высочество.
Дашкова, сделав гримасу, токмо и промолвила:
— Ах, вот оно что! Кто бы мог подумать! L’amour ne se commande pas!
Записки императрицы:
Отец графа Платона Александровича умер 2-го февраля, сего 1795 года.
Для графа Платона Зубова готовятся бумаги дабы получить ему титул князя.
Во время антракта в Большом театре, семейство Наршкиных, при встрече с старой «усатой» княгиней, Натальей Петровной Голицыной, поклонились ей и получили в ответ надменный, едва заметный кивок, что весьма задело графиню Марину Осиповну.
— Боже мой, каковая сия статс-дама, княгиня Голицына гоношистая! — возмутилась она. — Не поклонится, как человек. Сказывают, с ней разговаривать надобно оглядываясь, понеже она к любому слову может придраться.
Графиня Анна Никитична усмехнулась:
— Умна, что и говорить! Всё пляшет под ее дудку. Сумела расстроенное мужнино хозяйство привести в порядок и даже значительно увеличила его. Князь Владимир, муж ее, весьма красив, но слабохарактерен и простоват.
Дочь Нарышкиных, Наталья, заметила:
— Зато для нашей Натальи Петровны нет никакой другой почтенной фамилии, опричь Голицыных. Вообразите, сказывают, княгиня хвалила Иисуса Христа своей внучке, а та ее и спрашивает: «Не из фамилии ли Голицыных Иисус Христос?».
Граф Лев рассмеялся:
— Это ж надо, как она заморочила голову ребенку! А ведь сама урожденная Чернышева, тоже весьма знаменитая фамилия. Отец ее, дипломат Петр Григорьевич Чернышев, много лет жил в Англии, там Наталья и получила хорошее образование. А вот дед ее, Григорий, был деньщиком самого Петра Великого, который и оженил его на своей полюбовнице Евдокие Ржевской. Так что, дорогая Никитична, Наталья, как ни крути, внучка Великого Петра! Оттого, знать, и гоношится.
— Слыхивала я, что-то сказывали про ее происхождение… То-то, зрю, смела… Видать, в деда пошла. Хотя, другой дед, по материнской линии, Андрей Иванович Ушаков, был при Петре Первом главой тайной розыскной канцелярии, славился тоже своей жестокостью.
Лев Александрович согласился:
— Ну, что ж теперь удивляться, что она имеет крутой, надменный нрав? Высокомерная Наталья с детства требовала, чтоб ее называли по имени и отчеству. Можливо себе таковое вообразить?
— Да-а-а-мс. Хм.
Граф Лев обратился к брату:
— Ты же ведаешь, что свой дом княгиня Голицына превратила в великосветский салон для французской эмиграции?
— А как на то смотрит государыня?
— Благосклонно, — насмешливо ответствовал граф, — понеже полагает таковое общество за оплот престола противу вольнодумства. Екатерина Алексеевна весьма почитает ее, понеже княгиня сажает картофель во всех своих поместьях, а такожде расширяет и пользует новые машины, закупленные в соседственных странах, на своих фабриках.
Графиня Наталья Львовна фыркнула:
— Все так её почитают! У нее кругом и всюду родственники кто по крови, кто по бракам.
Марина Осиповна молвила с некоторой завистью:
— Слыхивала, уже взрослых детей своих она держит в ежовых руковицах. Не то, что мы…
Муж ее, усмехнулся:
— И что же? У нас прекрасные дети! Вот слыхивал, когда княгиня Голицына со своим семейством жила в Париже, муж ее проигрался в карты и она вынуждена была обратиться к известному магу Сен-Жермену. Но тот денег не дал, а выдал ей тайну трех карт, благодаря чему ее муж сумел отыграться.
— Вот как! Вот почему они так богаты! — воскликнула, расширив глаза, Анна Нарышкина.
Граф Лев, иронично рассеял догадку невестки:
— Поверьте, Анна Никитична, совсем не потому, что муж теперь выигрывает. Условием было, что он никогда не сядет за карточный стол. Отыгрался и будь здоров!
— А каковые же то были три карты? — полюбопытствовал граф Александр Львович.
— Кажется, тройка, туз и пиковая дама.
— Пиковая дама? — мрачно отозвался граф. — То-то я все думаю, кого же мне княгиня Наталья Петровна напоминает…
— Кого же?
— Кого! Пиковую даму и напоминает…
— Хм. Никому не молви, понеже могут статься неприятности, — посоветовал брату Лев Александрович.
— И в самом деле, — отозвалась Анна Никитична, — она — натуральная «пиковая дама». И отрывистый характерный смех ее на то указывает. Сказывают, она стала скупой. Вы заметили какие черные усики выросли у сей чванливой дамы?
— Наподобие, как у нашей статс-дамы Протасовой, — подтвердила Наталья Львовна.
— Вот-вот… Как она сумела себя поставить, что ее осыпают почестями? — выразила свое недовольство сим, графиня Анна. — В день ее рождения, весь город приезжает ее поздравить. Даже, сказывают, жена Великого князя Александра бывает тамо.
— Сие еще что! После представления ко двору, каждую молодую девушку везут к ней на поклон, а гвардейские офицеры, токмо надевшие эполеты, приезжают к ней, как к главнокомандующему.
— Чудеса, да и токмо! — отметила Марина Осиповна, оглядываясь, боясь, как бы ее кто не подслушал и не донес бы княгине Голицыной.
Записки императрицы:
Сим 1795-м годом, на реке Лугань основан город Луганск, где построен чугунолитейный завод. Работники для него направляются из северных и некоторых других губерний России.
Читаю стихи немецкого пиита Иоганна Вольфганга Гете. Доставлена книга аглинского ученого Эразма Дарвина «Зоономия, или Законы органической жизни»
Средь бела дня, в последний день лета, пришло сообщение, что на девяносто втором году жизни умер бывший Президент Императорской Академии искусств — Иван Иванович Бецкой.
— Пришло и его время, — констатировал, доведший до сведения императрицы о его кончине, граф Безбородко. Императрица, взглянув на Перекусихину, с трудом сдержавшись, не заплакала.
— Что ж, пора было и ему на небеса, — заявил Платон Зубов, — до таковых лет дожить, редко кому удается.
Безбородко подхватил:
— Стало быть: пожил, уж пожил, что и говорить… Кстати, ужо известно, что, своей воспитаннице — Анастасии Соколовой, он завещал восемьдесят тысяч серебром, и сорок тысяч ассигнациями.
— А дома на Дворцовой набережной? — испросил Платон Зубов.
— Тоже ей.
— Совсем не дурно! — безразлично отметил Платон и вдруг подхватился уходить:
— Спешу, государыня-матушка, ждет меня Михаил Грабовский, буду скоро назад.
— Ступай, — разрешила государыня, не глядя на него. Глаза у нее покраснели, губы опустились, она не хотела, чтоб он видел ее в слезах. Как токмо Зубов скрылся за дверью, она молвила, обращаясь к Безбородке, Моркову и Трощинскому:
— Колико же сей человек сделал для России! Как Бецкой был прав, утверждая, что человек от природы не зол, а добр, и душа ребенка подобна воску, на котором можно писать, что угодно. Я убедилась в том на своих внуках.
Трощинский согласно кивнул: