Екатерина, взглянув в его радостное, вестимо, от встречи с ней, лицо, спросила:
— Здоровы ли дети, жена?
Завадовский, обернувшись к иконе Спасителя, перекрестившись, молвил:
— Слава Богу, здоровы!
— Рада слышать. Виделись с графом Кириллом Разумовским? Тот кивнул:
— Навестил. Граф, Ваше Величество, перенес свой дом из Киева в Яготин.
Екатерина, переглянувшись с Зубовым, с интересом переспросила:
— Вот как? И как сие ему удалось? Не слыхивала, чтоб дома переносили…
— Он у него деревянный, — пояснил граф. — Как он мне объяснил: по бревнышку разобрали и такожде собрали.
Екатерина пожала плечами:
— Чудеса, да и токмо!
— Да, «tempora mutantur et nos mutamur in illis!» A граф еще тот кудесник! К примеру, в прошлом году он выписал из Испании тонкорунных овец, развел в своем Яготине шелковицу. Теперь он вплотную занят развитием шелководства и совершенствует свою суконную и свечную фабрики в Батурине. Везде насадил пирамидальные тополя. Крестьяне его искренне почитают, понеже принимают его, как хозяина строгого, но справедливого.
Екатерина с аттенцией внимала Петру Васильевичу. Тот, закончив, вопросительно взирал на императрицу. Она, помолчав, полюбопытствовала:
— Не вспоминает Петербург?
— Как же, Ваше Величество! За столом много расспрашивал меня о дворе, о вас, милостивая государыня, и даже передал чрез меня для вас письмо.
С этими словами он вынул из кармана камзола запечатанное сургучем письмо.
Раскрыв его, Екатерина пробежала по нему глазами. Губы дрогнули в улыбке:
— Узнаю стиль разговора графа, он у него заметен даже на письме.
Завадовский радостно согласился:
— Да, Ваше Величество, с ним не можно соскучиться. Славный старик!
Екатерина продолжала смотреть в письмо, и, видимо, кое какие строчки перечитывала.
— Как он выглядит? Изменился? — спросила она, все еще занятая чтением.
— Раздобрел изрядно. Посему у него на сей почве появилась одышка. Опричь того, какие-то болячки на ногах.
Екатерина перестала улыбаться.
— Весьма печально. Видно его постигло то, что и меня последнее время мучает. Что? Много ест?
— Граф говорит, что ест в меру, однако весит изрядно.
Екатерина грустно усмехнулась:
— Знать, не одна я к оному подвержена. Много не ем, а становлюсь все тяжелее. И раны открываются на ногах.
Завадовский соболезнующе вздохнул. Екатерина, помолчав некоторое время, спросила:
— К нам не собирается?
— Нет, Ваше Величество. Сказывает, ему хорошо на своей вотчине.
Понизив голос, чуть пригнувшись, граф добавил: — Да и метресса его, графиня Апраксина, и слышать об отъезде не желает. Там, рядом с ней, все каковой-то моложавый дворянин обретается.
Екатерина с любопытством, взглянув прямо в лицо Завадовскому, сразу же отвела глаза.
— Ну, что сказать: каждому свое, — молвила она, поднимаясь. — Хорошему же человеку везде хорошо, а худому везде худо.
Завадовский и Зубов тут же встали тоже.
— Пойду к себе, — молвила государыня, — надобно написать графу Разумовскому ответное письмо. Благосклонно всем кивнув, Екатерина Алексеевна направилась к дверям.
Она ушла вместе с Зубовым, а Завадовский с Безбородкой еще долго говорили о графе Кирилле Разумовском и его семье.
Записки императрицы:
Дворец для Великого князя Александра Павловича, построенный Кварнеги готов. Повелела токмо прибавить места в почивальне, в бане вынуть из купола стекла, в уборной вставить зеркало в трюмо, на колоннаде устроить решетку, для Екатерины Шуваловой сделать особую лестницу в садик, с тем, чтобы к началу лета Александр с женой мог ужо въехать в Новый дворец.
Хоть и ворчала Екатерина, что Великая княгиня Мария Федоровна произвела на свет слишком много девиц, однако, по мере их взросления, она, видя, каковые они красавицы и умницы, положила с их помощью укрепить родственные связи, как можливо с большим количеством соседственных стран. Тем самым, она полагала укрепить международное политическое положение Российской империи. Первой на выданье, естественно, была старшая внучка, Александра. Еще в десятилетнем возрасте, усадив ее себе на колени, показывая ей портреты юных принцев, Екатерина испросила, кто из них ей более нравится. Маленькая Александра, долго не думая, ткнула пальчиком в двенадцатилетнего шведского принца Густава. Что ж, почему и нет? Ничего, что он сын бестолкового братца Густава, бывает же «добрая овца и от беспутного отца». Позже, императрица поняла, что весьма ошибалась на сей счет.
Теперь, по достижении тринадцати лет, Александра превратилась в скромную, прекрасную белокурую красавицу. Екатерина, поразмыслив, из всех потенциальных женихов, выбрала для нее самого завидного — токмо восшедшего на Шведский престол, молодого и красивого короля Густава Четвертого. Она направила в Швецию своего посла Будберга Андрея Яковлевича, коему весьма доверяла, понеже он весьма удачно справился с поручением, касательно женитьбы Великого князя Константина Павловича. Андрей Яковлевич токмо успел сопроводить назад мать жены Константина, и оттуда, сразу направился в Стокгольм на переговоры с герцогом Зюндерманладским относительно брака Великой княжны и короля. Переговоры шли тяжело: юный король был уже помолвлен с герцогиней Луизой Шарлоттой Мекленбург-Шверинской. Будберегу пришлось вернуться в Петербург. Екатерина, весьма уязвленная провалом сватовства, возмущенно говорила Храповицкому:
— Пусть плюгавый герцог Зюдерманладский ненавидит меня, пусть ищет случая и обмануть — в добрый час! — но зачем он женит своего племянника на безобразной дурнушке?
— Дабы токмо сделать что-то по-своему…
— Да, но чем юный король заслужил таковое жестокое наказание, тогда, когда он думал жениться на невесте, о красоте коей все говорят в один голос? Ne fait pas a autrui ce que tu ne voudrais pas qu’on te fasse!»
Безбородко хотел вставить свое слово:
— Естьли бы Карл был умнее…
Екатерина резко прервала:
— Естьли бы да кабы, да во рту росли бобы — был бы не рот, а огород.
Недолго думая, императрица, в устрашение Швеции, послала фельдмаршала Суворова на границу с Финляндией, положив начать военные приготовления. Шведское общество, зная о непобедимости фельдмаршала, проявило касательно оного недовольство, посему герцог Карл поспешил направить императрице Екатерине письмо с просьбой вернуть Будберга и продолжить переговоры о сватовстве. На сей раз российскому послу удалось добиться соглашения с Швецией на условиях восстановления последнего трактата со статьей о субсидии, проведении границ согласно трактату и взаимной поддержке на случай войны или каких-либо других осложнений. Будберг такожде уладил весьма важное для Екатерины дело о вероисповедании Великой княжны: стокгольмская консистория согласилась на сохранение православия будущей королевы.
Через два месяца в Санкт Петербург прибыл герцог Карл Зюндерманладский со своим семнадцатилетним, весьма приятной внешности, племянником — королем Швеции Густавом Четвертым Вазой. Оба визитера скрывались под другими титулами. Герцог Зюдерманландский назывался графом Гаагским, а король — графом Вазой. Они приехали по дипломатическим делам и для возможного сватовства юной Великой княжны Александры Павловны за короля Швеции. Жених и его дядя были приняты с превеликим почетом и пышностью: не токмо императрица, но и первые вельможи государства — Безбородко, Остерман, Строганов и другие — давали в их честь один бал за другим.
На приеме у обер-прокурора графа Александра Самойлова, отличился бестактностью Великий князь Константин Павлович. Разговаривая с ровесником, юным королем Густавом, он развязно испросил его:
— Знаете у кого вы в гостях?
Густав заинтересованно оглянулся на обер-прокурора и был шокинирован аттестацией его Великим князем, коий небрежно бросил:
— Вы в гостях у самого большого пердуна в городе.
Императрице тут же передали его слова и, выведенная из терпения беспримерно наглым поведением внука, Екатерина велела арестовать его и посадить под домашний арест. Est modus in rebus! Во все время пребывания короля, впервые так сериозно наказанный, Великий князь Константин, сидел дома. Сначала он стучал в двери, кричал, требовал выпустить его, на третий день, испуганный, он просил прощения, однако, он оставался взаперти, пока шведская делегация пребывала в Санкт-Петербурге.
Среди нескончаемых празднеств, начались переговоры по поводу брака короля Густава с юной Великою Княжною Александрой Павловной. Екатерина видела, что король пленен красотой и умом княжны, и сам удостоился ее расположения. Его Величество все чаще танцовал с Ея Высочеством и разговор меж ними не прерывался. Цесаревна Александра более не чуралась Густава и уже не имела прежнего смущенного вида.
Шведы были в восхищении и от приема, и от невесты. Через несколько дней они официально попросили руки Великой княжны Александры Павловны у ее родителей и бабушки-императрицы. Переговоры вели графы Платон Зубов и Аркадий Морков.
Казалось, что все препятствия были устранены, и в скорости должно было иметь место их обручение в Зимнем дворце. Помолвка была назначена на десятое сентября, но к тому времени, юный король, видевший каждый день супругу Великого князя Александра, красавицу Елизавету Алексеевну, окончательно влюбился в нее. После того, как представилась возможность, он, впервые поговорив с ней в течение четверти часа, искренне поведал ей о своей влюбленности. Юная жена Александра Павловича встретила признания, потерявшего голову юного короля, весьма сдержанно:
— Ваше Величество, — сказала она, убрав с лица улыбку, — я замужем и люблю своего мужа.
Опечаленный Густав отвернулся к окну. Помолчав, он испросил:
— Я знаю, у вас есть сестра. Похожа ли она на вас?
— Да, Ваше Величество, моя младшая сестра, Фредерика, весьма похожа на меня.
Глаза Густава загорелись: