— Все кончено! Императрица умерла от апоплексического удара.
Сразу же к присутствующим придворным, отделившись от большой группы своих родственников, вышел обер-прокурор граф Александр Самойлов и торжественно, несколько важным видом сообщил:
— Господа! Императрица скончалась, и Его Величество Павел Петрович соблаговолил взойти на престол всея Руси!
Павел повернулся на каблуках на пороге дверей, надел огромную шляпу треуголки и, держа по форме в правой руке трость, вместе со своими сыновьями, в сопровождении высших сановников прошел в церковь, чтобы принять там от них присягу на верность.
Священник, поставив аналой, положил на него Евангелие и крест. Первой он привел к присяге императрицу Марию Федоровну, коя хотела кинуться в ноги императору, но он удержал ее. После нее присягал цесаревич Александр. Когда слова присяги были произнесены полностью, Павел подошел к Александру и велел добавить к присяге слова:
— И еще клянусь не посягать на жизнь государя и родителя моего.
В сей момент какая-то неведомая сила неожиданно потянула Екатерину вверх из здания дворца и сию минуту ей в голову пришла последняя мысль: «Какой же у моего сына иезуитский характер!» Она успела услышать, как побледневший Александр, онемевшими губами, повторил за отцом требуемые слова.
Время для нового Императора двигалось необычайно медленно. Наконец, со смертью матери, он принял присяги своих детей. В Зимнем дворце был отслужен благодарственный молебен. К ужасу присутствующих, в гробовой тишине протодьякон провозгласил:
— Благочестивейшему самодержавнейшему великому государю нашему императору Александру Павловичу… — и тут токмо, заметив роковую ошибку, голос его оборвался. Тишина стояла звенящая. Павел стремительно подлетел к нему со словами:
— Сумневаюсь, отец Иоанн, чтобы ты дожил до торжественного поминания императора Александра.
Оному инциденту новый государь Павел Петрович положил не давать никакой аттенции, хотя многие ожидали обратное. Утром, седьмого ноября им были учреждены два Анненских ордена, на шею и в петельку кресты. Поздно вечером ему сообщили, что протодьякон Иоанн, перепутавший на молебне его имя с именем Александра, вестимо, от страха за свою ошибку, умер, на что Павел выразил сожаление. С наступлением ночи ему присягнули полки гвардии. Совершенно усталый, перед тем, как пойти почивать, он паки подозвал к себе Федора Ростопчина, и, извиняясь, приказал:
— Я понимаю, что вы теперь весьма устали, но я попрошу вас, вместе с Архаровым съездить к поместью графа Алексея Орлова, с тем, чтобы он принял присягу на верность мне.
— Будет исполнено, — с готовностью ответил Федор Ростопчин и, попрощавшись, бросился искать обер-полицмейстера Николая Архарова. Он знал, что почившая императрица Екатерина Алексеевна весьма почитала талант своего обер-полицмейстера в деле расследования преступлений. Не раз она призывала его вести наиболее запутанные криминальные дела, и он почти всегда с честью выполнял ее задания. Теперь, когда они вдвоем, верхом на конях, мчались к графу Алексею Григорьевичу Орлову-Чесменскому, Ростопчин с удивлением выслушивал высказывания сего служаки, у коего, оказывается, были сплошные обиды к покойной государыне. К тому же, не жаловал он и героя Чесмы, Алексея Орлова. Ему явно хотелось понаблюдать его унижение.
— Сей час уже поздно, вестимо, граф ужо спит. Но мы его разбудим, и присягу будем брать в ближайшей церкви.
— Ни к чему сие, — возразил Ростопчин. — У меня есть бумага с присягой. Он ее подпишет и того достаточно. У нас нет причины не доверять ему.
— Как же нет! Он из тех, кто убивал отца нынешнего императора Павла Петровича!
Ростопчин на сей раз весьма резко возразил:
— Нет никаких доказательств, что убивал его Орлов!
Остаток дороги они ехали молча. И в самом деле, оказалось, что во дворце Орлова все уже спали. Разбудили камердинера и тот, поотпиравшись, не желая будить хворавшего уже неделю, хозяина, все-таки поднялся к нему наверх. Через колико минут граф появился в полушубке, накинутом на богатырские плечи. Хорошо сохранившийся, несмотря на свой шестидесятилетний возраст, граф, сдвинув брови, испросил:
— Чем обязан вашему, столь позднему, посещению, господа?
Узнав о смерти императрицы, он, побледнев и прослезившись, обратился к образам и истово трижды перекрестился. Сняв со стены икону, он, сетуя на то, что зря новый император засомневался в его верности трону, дал клятву и поставил свою подпись на бумаге.
Назад Ростопчин и Архаров ехали к своим домам каждый своей дорогой.
Поутру, восьмого ноября, Ростопчин доложил Павлу Петровичу о визите к графу Алексею Орлову. К тому времени императору присягнули все присутственные места. Он пожаловал сыновей в полковники: Александра — Семеновского, Константина — Измайловского, младенца Николая — Конно-Гвардейского, сам же остался полковником токмо Преображенского полка. К вечеру закончили анатомировать тело почившей императрицы. В ее желудке нашли два камня чрезвычайной величины, при вскрытие черепа обнаружили большую лопнувшую жилу, приведшую к апоплексическому удару.
В доме Зубовых было не спокойно. Все семейство, во главе с князем Платоном Александровичем, возглавившем дом после смерти отца, собралось обсудить положение их дел. Разодетая с большим вкусом Ольга Жеребцова, последнее время, чуть ли не открыто встречавшаяся со своим любовником, английским дипломатом Чарльзом Уитвортом, важно восседала возле своей матери и сестер. Граф Николай Александрович ходил из угла в угол, монотонно приговаривая: «пришла беда, открывай ворота». Бледный и потерянный Платон Зубов сидел в углу, нахохлившись, полубольной, с тяжелым взглядом.
— Наш новый-то, маленький император, все теперь делает навыворот, супротив покойной императрицы, — морща красивый носик, желчно заметила Ольга Александровна. — Всех Екатерининских орлов и их птенцов, он безжалостно отправляет в отставку, а тех, кои были в острогах, али в изгнании, приближает к себе. Сказывают, вернул Радищева и Новикова, дал графское достоинство своему брату Бобринскому. Уитворт и все иностранные дипломаты поражаются его показной бесстыдной ненависти к покойной матери.
Граф Николай сухо сообщил:
— Два дни назад, новый император ввел полк своих черноногих солдат и поздравил их в Гвардию. Жаловал всех орденами Святой Анны. Намедни дал им гвардейские чины. Андреевскую ленту с брильянтовой звездой вручил митрополиту Гавриилу, а архиерею Казанскому — Александровскую ленту.
Слушавший и глядевший тяжелым взглядом исподтишка, то на одного, то на другого члена своей семьи Платон, глухим, срывающимся голосом заметил:
— Зато изволил приказать опечатать дела вашего брата, Светлейшего князя Зубова Платона. И неизвестно, как поступит с вашим младшим братом Валерианом. Сказывают, Павел пожелал вернуть его назад с войском. Притом, оставил его без адъютантов в таком положении, что его могли бы просто убить. Благо, генерал Гудович ослушался приказу императора и остался со своим окружением при Валериане. Теперь неизвестно как оное обернется на карьере Гудовича.
Граф Дмитрий Александрович, дабы поддержать брата, подмигнул и, дружески похлопав Платона по плечу, заметил:
— Быть бы живу, а остальное, Платон Александрович, можливо пережить. Авось с Валерианом, героем двух войн, ничего не случится.
Старший брат, Николай, дабы немного разрядить обстановку, обратился к Платону:
— Слыхал, что безобразник, граф Федор Гаврилович Головкин, кстати, твой Платоша, бывший первый друг, открыто компрометировавший королеву Неаполя, тоже извлечен из ссылки в Лифляндии.
Платон никак не среагировал, токмо досадливо отвернул голову. Дмитрий Александрович насмешливо заметил:
— Бедный, красавчик, князь Федор! Так рвался из Перно! Вот и осуществилась его мечта!
— Посмотрим, как долго его будет терпеть наш необузданный Павел. У Федора-то, язык без костей, — заметил Николай Александрович.
— Он и сам про себя сказывал: «язык мой — враг мой: прежде ума рыщет, беды ищет», — вяло отреагировал Платон.
Граф Николай Александрович, мрачно поделился еще одним известием:
— Наш герой, Петр Румянцев, сказывают, слег и не встает, когда узнал, что умерла государыня, а на престол взошел Павел. Ведь он, такожде, как и Николай Репнин, и Безбородко, и наш Платон, подписывал документ о восхождении Александра, а не Павла.
— Думаешь, с испугу слег? — спросила Ольга.
— Мыслю: от переживаний. Он тоже не хотел для России Павла.
— А кто его хотел, опричь неотесанного солдафона Аракчеева? — с мрачной иронией переспросил граф Николай.
— Весь город и вся Россия плачет по государыне, — молвил Платон. — А адмирал Шишков так и сказал: «Российское солнце погасло».
— Однако есть и всякие мерзкие пасквили на ее счет, кои распространяются в народе, — заметила Ольга.
Платон вспыхнул:
— Ты о жеребцах и польском карлике?
Николай, сделав гримасу, ответствовал:
— Успокойся, Платон: кто из нормальных людей поверит сему? К тому же, — добавил он со смехом, — уверен, ты едино стоишь двух жеребцов.
Сестры засмеялись. Платон, осердившись, покрутил пальцем у виска. Все замолчали.
Граф Дмитрий, слыша их диалог, усмехнулся:
— Она была поистине солнцем, — заметил он. — Я бы назвал годы ее правления — Золотым веком России!
— Поистине — золотым! — живо поддержала Ольга так, что все удивились, понеже она весьма редко отзывалась о ком-то сердечно.
— А вы слыхивали, что сказал другой известный старик? — обратился ко всем Платон.
— Кто?
— Граф Кирилл Разумовский. На вопрос нашего Завадовского, что бы он хотел передать новому императору, граф ответил: «Скажите ему, что я умер». Каково?
Все Зубовы, кто скептически, кто язвительно, захихикали.
— Да многие хотели бы умереть, токмо бы не видеть оного дерганного заморыша! Чует мое сердце, — не долго ему править, — изразился за всех граф Николай Александрович.