Однажды я отплыл мили две от берега — пловец я был неутомимый. Вдруг вижу: в заливе появилась акула. Она плывёт обычно близко к поверхности, так что видны её плавники, и оставляя след в тихих водах залива в виде маленькой бороздки. Я замер, и сердце стало усиленно биться. «Пронеси, Господи!» молился я, плывя к берегу. Но акула меня заметила. Надо сказать, что эта рыбища никогда не бросается на жертву по прямой линии, а всегда описывает круг и подплывает по спирали. Затем, подплыв близко, перевёртывается, ибо её огромная пасть находится внизу у начала брюха, почему она и хватает свою жертву, находясь вверх животом. Спасение заключается в том, чтобы, угадав момент перевёртывания, нырнуть под неё. Первый нырок я сделал удачно. Акула промахнулась и прошла надо мной. Удалившись, она снова начала своё спиральное наступление. Я плыл к берегу, надрываясь от крика. Меня услышали и отплыли на помощь в лодках, но расстояние было велико.
Мне пришлось сделать много нырков, и в один из них рыба, проходя надо мной, сильно поцарапала мне спину. Но, слава Богу, она заметила приближающиеся лодки и удалилась в открытое море. Я был вытащен на берег почти без памяти, будучи обессиленным и обескровленным от полученных глубоких царапин.
После завтрака по воскресеньям мы садились на терраске играть в преферанс. Среди гостей чаще всего бывали супруги Любченко-Фоменко, тюремный инспектор Соколов и иногда жена Николая Меркулова, очень симпатичная и воспитанная дама польского происхождения.
Ей, видимо, понравилась моя жена, и она усиленно приглашала нас к себе. Но мы никуда не выходили, сильно уставая от работы, да и болезнь Наташи не давала жене покоя.
Биричи, видимо, были в хороших отношениях с Николаем Меркуловым, имевшим на Седанке спичечную фабрику. Помнится, мы с женой прошли однажды к нему на фабрику, но не застали хозяев дома.
Бирич говорил, что Меркуловы, стоя во главе национальной организации, готовятся к перевороту. Я как-то не обратил на это должного внимания, ибо в успех подобного предприятия верилось плохо.
По словам Христофора Платоновича, он, выйдя из числа компаньонов Демби, получил пятьсот тысяч иен. Он хотел было купить имение на своей родине, в Черниговской губернии, но, приехав туда, затосковал по Дальнему Востоку и морю. Вернувшись назад, купил в городе несколько доходных домов и дачу. Капитал же, хранившийся в банке в русских процентных бумагах, превратился в прах.
— Я не считаю себя бедняком. Доходов с домов хватает на скромную жизнь, но всё же я вынужден сдавать и комнаты, не столько с целью материальной выгоды, сколько для большей безопасности, ибо не хочу попасть в сопки.
— Ой, смотрите, уйдут японцы, придут большевики и все ваши дома отберут. Продавайте-ка их, пока есть возможность.
— Пробовал, да трудно найти покупателя.
Кто-то из обласканных им гостей — Скурлатов или присяжный поверенный Миллер, арендовавшие у меня письменные столы для приёма клиентуры в моей же конторе, — узнав, что мы поселились у Биричей, задал мне вопрос:
— Как это у вас хватило смелости поселиться в такой семейке, как Биричи?
— Быль молодцу не укорь. Много нашей молодёжи побывало на каторге. Достаточно вспомнить Достоевского.
— Ну, батенька, Достоевский — политический, а этот — уголовный.
— Как — уголовный?
— Да так, он бывший фельдшер, отравивший за деньги богатого купца.
— Да что вы?
— Самое лучшее — почитайте Чехова и Дорошевича. Оба описывают его в своих записках о Сахалине.
Дорошевича я читал давно и, конечно, упоминания фамилии Бирича не помнил, а Чехов имелся под рукой, и я воочию убедился в правоте сделанного предостережения.
Конечно, после этого наше пребывание под кровлей дома убийцы было до известной степени омрачено.
И Христос прощал разбойников за их покаяние. Думаю, что Бирич много раз покаялся в своих проступках, а то обстоятельство, что два крупных писателя посвятили Биричу свои страницы, с несомненностью указывает на незаурядность этого человека. Из десятка тысяч сосланных суметь привлечь к себе внимание Чехова и Дорошевича было не так-то легко.
До осени оставалось немного и бросать дачу, где хорошо жилось, а дочурка поправлялась, было трудно. И мы решили дожить здесь до сентября. Конечно, наше отношение к хозяевам стало несколько иным. Мы начали запираться на ночь, да и замечаемые и ранее мелкие пропажи разных вещей стали относить не к действиям прислуги, а скорее к работе хозяев.
А вещи пропадали. Так, Лев Львович по просьбе сына Бирича, Сени, очень милого юноши, одолжил ему однажды браунинг. Сеня его не вернул, а на вопрос зятя ответил, что браунинг у него украли.
Мы стали замечать, что в наших чемоданах роются. Стали запирать и их. Пропадали такие мелкие вещи, как шёлковые чулки Наташи, очутившиеся на ножках Шуры.
— Ну, — говорил я, — просто прачка перепутала.
Пропадали и новые игральные карты.
— Просто не было карт, вот они и взяли, да забыли об этом сказать.
Наконец, однажды, в воскресенье, перед завтраком, моя руки в уборной, я положил на подоконник браунинг, который носил с собой более пятнадцати лет. Это был подарок моей жены, который она привезла из Берлина.
Вспомнив о нём за завтраком, я пошёл в уборную, но браунинга там не оказалось. Слава Богу, удалось купить подержанный.
Мой зять рассказал мне историю, слышанную от зятя Бирича, офицера-финна, заведовавшего радиостанцией на Русском острове. Его двое сыновей воспитывались у Бирича на даче. Сам офицер был женат на старшей дочери Бирича и был с ней разведён, что не мешало ему по праздникам посещать своих мальчиков Ростю и Славика. Сойдясь с моим зятем, он поведал, что вся семья Бирича, как его сыновья, так и дочери, очевидно, унаследовали от родителей склонность к преступлениям, и главным образом к присвоению чужой собственности.
О Пелагее Петровне он сказал, что она не уголовная, но мать её, дворянского происхождения, была сослана на Сахалин, где и прошло детство её дочери, на которой и женился Христиан Платонович.
А старшая дочь Бирича, бывшая жена этого офицера, оказалась форменной воровкой. Финн жаловался:
— У меня стали пропадать не просто деньги, но деньги казённые. Однажды пропали из стола четыреста рублей, и я, заподозрив денщика, отдал его под суд. Денщика сослали, а прекратившиеся пропажи через некоторое время стали повторяться, что заставило меня выслеживать вора. И я поймал собственную жену, которую так любил.
Это открытие привело к полному разрыву с женой, с которой он и развёлся.
После этого она сошлась с американцем и уехала с ним в Шанхай.
Перед отъездом, прощаясь и обнимая растроганного отца, она вытащила у него из жилетного кармана ключ от сейфа, стоящего в его спальне, и очистила его, увезя и бриллианты, и деньги.
Рассказ на нас так подействовал, что мы решили покинуть дачу. В это время в семье Биричей произошли исключительные события, и мы наше решение отложили.
НОЧНАЯ ТРЕВОГА
Ещё до переворота братьев Меркуловых нам пришлось пережить несколько неприятных и тревожных минут.
Я проснулся ночью от ружейного выстрела вблизи дачи. Подбежав к окну, я с трудом различил в ночной тьме в палисаднике несколько человеческих фигур. В одной из них я с трудом узнал старика Бирича с ружьём в руках, не ходившего по двору, а скорее ползающего на четвереньках. Мы с зятем, наскоро одевшись и захватив по револьверу, выбежали во двор.
Там мы застали Бирича, Миклашевского, Долгова и Сеню Бирича.
— В чём дело? — спросил я старика.
— Напали на соседнюю дачу. Уведут в сопки…
Соседнюю дачу несколько дней назад сняли инженер Горяев совместно с Колесниковым. Первый был наш хороший знакомый по Екатеринбургу, где мы совместно владели асбестовыми рудниками, второй — хоть и был мне знаком по Самарскому съезду управляющих банками, но, видимо, избегал вести со мной знакомство. Поэтому оба соседского визита нам не сделали. Надменную фигуру Колесникова я хорошо помнил и по биржевым заседаниям.
С их дачи слышались вопли о помощи.
Я обратился к мужчинам с предложением бежать на помощь, но и старик Бирич, и Лев Львович говорили, что это опасно и надо выжидать. Я настаивал на своём и двинулся к даче. Лев Львович, схватив меня за руку, не отпускал. Я вырвался и, быстро пробежав палисадник соседней дачи, вскочил на террасу и встал в углу с револьвером в вытянутой руке. Сердце сильно билось, было жутко.
— Откройте дверь! — крикнул я соседям.
— Кто говорит? — послышалось из-за двери.
— Это Аничков.
В это время подбежали и остальные. Дверь открылась — на пороге стояли оба перепуганных жильца.
— Что случилось? — спросил я.
— Кто-то лез к нам с чёрного хода и стрелял из ружья.
Мы обошли дачу, но никого ни в саду, ни во дворе не нашли. Очевидно, нападающие скрылись.
На другой день оба соседа пришли к нам благодарить за оказанную помощь.
МЕРКУЛОВСКИЙ ПЕРЕВОРОТ
Раза два биржевой зал сдавался под устройство митинга национальных организаций, и мне как маклеру удалось посетить митинг. Лидерами организаций были братья Меркуловы, из коих первое место занимал старший — Спиридон Денисович. Он обладал ярким темпераментом и незаурядным ораторским талантом. Его речи выслушивались с большим интересом и вниманием, и вполне ярко обрисовывалось его водительство. Был он ростом выше среднего, худощав, шевелюра — жидкая, но его серые глаза горели огнём вдохновения и выдавали непреклонную волю.
Второй брат, Николай, был среднего роста и плотного телосложения и по своей фигуре напоминал гостинодворского купца.
Несмотря на зычный голос Меркуловых, речи их не производили впечатления глубокой продуманности, но дышали большой энергией.
Эти митинги произвели на меня хорошее впечатление, и, если бы было свободное время, я постарался бы сделаться их активным членом.
Национальные организации насчитывали немало членов. На средства братьев Меркуловых издавалась газета «Слово» с приличным по месту и времени тиражом.