Большое помещение нашей конторы дало идею устроить у себя нечто вроде клуба. Пригласив беженцев Симбирска и Екатеринбурга, мы предложили им собираться у нас каждый понедельник, а дежурная дама устраивала бы чай и закуски, разложив расход на всех участвующих в журфиксе.
Эта простая мысль всем понравилась. У большинства жилищные условия были неважные. Надоело сидеть в отдельных комнатах, где было трудно принимать гостей, да и средства не позволяли этого делать. А тут в большой, тёплой и ярко освещённой комнате имелось и пианино. На понедельниках бывали: супруги Шипановы; бывший нотариус из Екатеринбурга Николай Флегонтович Магницкий; бывший юрисконсульт нашего банка, екатеринбургский мукомол и гласный думы, впоследствии отравившийся цианистым калием в Харбине, милейший Павел Степанович Первушин; Георгий Андрианович Олесов, управляющий Сибирским банком, со своей супругой Елизаветой Алексеевной и товарищем управляющего Першке; Валентин Фёдорович Щепин, бывший управляющий Азовско-Донским банком, с супругой; инженер Всеволод Сергеевич Горяинов с молоденькой супругой Александрой Александровной, часто бравшей на себя дежурство; Алексей Кузьмич Ценин. Однажды зашёл и Лев Афанасьевич Кроль. Всегда присутствовал Василий Георгиевич Болдырев, очень редко бывали Рудневы, почему-то от нас отдалившиеся. Раз пришли инженеры Бострем и Бехли, приехавшие из Харбина. Из молодёжи бывали моя дочурка Наташа с мужем, Лиза Олесова, Митя Критский, адъютант контр-адмирала Старка, моряки Буцков, барон Мегден и наши служащие. Обычно бывало весело. Молодёжь танцевала, взрослые садились за преферанс. Я иногда читал свои записки, а больше вёл бесконечные разговоры на политические темы и вступал в споры о том, уйдут или не уйдут японцы.
Дежурные дамы старались перещеголять друг друга искусством вести хозяйство, ради чего потихоньку приплачивали свои собственные деньги.
Засиживались обычно за полночь.
Так, на товарищеских началах, встретили мы и Рождество, и Новый год. На эти два вечера расходы превысили иену на человека, что дало возможность и устроить ужин, и выпить крюшон.
ДЕЛА КОНТОРЫ
Дела моей конторы шли в гору. Я начинал завоёвывать общественное доверие и по времени большого кредита, ибо паевой капитал совокупно со вкладным подходил к пятидесяти тысячам иен. Этого было более чем достаточно, даже иногда чувствовался переизбыток средств. Это обстоятельство заставляло меня не только отказываться от новых вкладов, но и при случае избавляться от лишних денег. Однажды явилась ко мне вкладчица из Никольска-Уссурийского и, польстившись на большой процент в двадцать четыре годовых, внесла две тысячи иен сроком на один год. Но не прошло и месяца, как дама явилась в контору и, трепещущая от волнения, начала умолять меня вернуть деньги.
— Сударыня, кто вас так напугал, зачем вы волнуетесь? Берите ваши деньги хоть сейчас, но вот проценты за это время я вам не заплачу.
Получив деньги, барыня имела растерянный и, пожалуй, недовольный вид. А через две недели вновь пришла с просьбой принять от неё вклад, в чем я ей уже отказал. Такие отказы были лучшей рекламой для моего дела и увеличивали число желающих поместить свои капиталы в нашу контору.
Первого января 1922 года по случаю Нового года моя контора была закрыта. Я со служащими с утра приступил к заключению годового отчёта. К двенадцати часам дня отчёт был завершён и выведена прибыль, выразившаяся в восьмидесяти процентах на паевой капитал. Я ликовал и отправился покупать закуски и вино, устроив обильный завтрак. Капитал всех вкладчиков почти удвоился. Было чему порадоваться…
ПОХОД НА ХАБАРОВСК
Приблизительно в ноябре 1922 года на севере Приморья появились белые повстанческие отряды. Конечно, эти отряды и формировались, и содержались на средства меркуловского правительства, каковые тратились без всяких ассигнований Народного Собрания. Но в результате деятельности повстанцев Хабаровск оказался освобождённым от большевиков и красных войск. Я радовался успехам Меркуловых, предполагая, что в движении участвуют и отряды Бочкарёва. К сожалению, как я узнал впоследствии, мои предположения не сбылись. Экспедиция Бирича никаких реальных результатов в смысле помощи Меркуловым в борьбе с красными не принесла. Но движение белых партизанских отрядов постепенно развёртывалось в серьёзную военную операцию, которая вначале была благоприятна для Приамурского правительства. Однако наши парламентарии узрели в этом нарушение конституции и вынесли порицание правительству, упрекая его в растрате народных средств, совершенно упустив из виду, что при решении японцев покинуть Приморье необходимо было начать в оборонительных целях наступательные действия. При этом пришлось вести таковые не в виде открытой войны, а прикрываясь как бы вспышками местных восстаний населения.
Конечно, Меркуловым, стесняемым и японским командованием, и Народным Собранием, ничего не оставалось делать, как распустить последнее, что и было сделано перед наступлением Рождественских праздников.
Народное Собрание выбрало комиссию, во главе которой стал генерал Болдырев, и поручило ей обследовать партизанское движение. С этой целью комиссия отправилась в Хабаровск.
Генерал взял с собой и своего адъютанта. Мы очень боялись отпускать сына, хорошо памятуя о той опасности, которая грозила во время посещения Болдыревым Симбирска в годы гражданской войны. Эта поездка продолжалась недели три, и мы были очень рады возвращению генерала.
А военные действия затягивались. Армия Меркуловых страдала от отсутствия тёплой одежды и оружия, подвоз которого стесняли японцы. Первые удачи сменились поражениями, и вместо ожидаемого продвижения вперёд началось отступление. Несмотря на огромную энергию, проявленную Меркуловыми, движение пришлось признать авантюрой, унёсшей и без того скудные средства Приамурского правительства. Это положение привело к яростным нападкам депутатов вновь собравшегося в феврале 1922 года Народного Собрания. Мне было сердечно жаль Меркуловых. Власть их подтачивалась, и повторялась та же картина, что мы уже наблюдали при начале нашей «бескровной» революции.
В Народном Собрании, как и в Государственной Думе, началась борьба за власть, за создание ответственного министерства. Но безлюдье в Народном Собрании было ещё большее, чем в своё время в Государственной Думе.
Я частенько спорил по этому вопросу с генералом Болдыревым, говоря, что даже при ответственном министерстве нельзя рассчитывать на лучший подбор министров, чем сделано теперь. Если и допустить мысль, что мои предположения неправильны, то новое правительство не достигнет конечной цели: отстоять Приморье от нашествия коммунистов, как только уйдут японцы. Скорее всего, эти раздоры только ускорят приход большевиков, ибо поведут к выступлениям грузчиков и других элементов, сочувствующих коммунизму. Дабы не тратить зря деньги на содержание двухсот шестидесяти депутатов, надо или сократить их число до пятидесяти, или совсем распустить Народное Собрание.
Реплики генерала были справедливы, но и он соглашался, что отстоять Приморье от пришествия коммунизма не удастся.
Вскоре после его приезда из Хабаровска генерал Болдырев был командирован Народным Собранием в Пекин, на свидание с генералиссимусом Жофром, чтобы высказать протест против участия большевиков в Генуэзской конференции. Генерал опять взял с собой моего сына. На этот раз я радовался за Анатолия. Поездка в Китай, а особенно в Пекин, да ещё на казённый счёт, была интересна для сына и не связана с какой-либо опасностью. Но генерал запоздал и прибыл в Пекин накануне дня отъезда Жофра. Поэтому тот не смог его принять и высказал предложение повидаться в вестибюле гостиницы.
Болдырев на это «свидание в прихожей» не пошёл.
Представителям побеждённых народов не нашлось места за общим столом. Ещё долго придётся нам пресмыкаться перед бывшими союзниками за оказанную ими помощь.
ПАДЕНИЕ МЕРКУЛОВЫХ
В июне 1922 года произошёл революционный переворот, устроенный Народным Собранием и свергший власть меркуловского правительства. Японцы заявили враждующим сторонам, что не допустят никакого кровавого столкновения на улицах, а если таковое произойдёт, то обе стороны будут моментально разоружены.
Началось с акта, изданного Меркуловыми в конце мая, об уничтожении всех выданных их правительством ассигновок, находящихся на руках у третьих лиц. Месяца за два до этого чинам Министерства финансов рекомендовалось учитывать таковые у частных лиц. Денег на их оплату в силу большой стоимости военных действий не было ни в Казначействе, ни в Государственном банке.
А что такие действия поощрялись, вытекает из случая с нашей конторой, толкнувшей и меня, за избытком свободных средств, на неприятную работу по залогу правительственных ассигновок.
Меня вызвал по телефону Мусин-Пушкин, состоявший тогда министром финансов, и в присутствии Дмитриева, исполнявшего обязанности управляющего, обратился ко мне, как «к доброму знакомому», с просьбой выручить банк из крайней беды и одолжить на несколько дней тысячу иен.
— Разумеется, мы не можем заплатить вам никакого процента и даже выдать расписку. Но взамен этих денег выдадим вам ассигновки на таможню. Вы знаете, что это главный источник наших доходов. По прибытии первого же парохода ассигновки будут оплачены сполна. Если же, паче чаяния, оплата задержится и приведёт к убытку, то мы даём честное слово, что убытки компенсируем. Ведь стоимость ассигновок теперь упала ниже пятидесяти процентов.
Мне не хотелось прерывать установившиеся добрые отношения с Государственным банком, и я дал согласие. Однако с приходом парохода ассигновки мне не оплатили. Одновременно правительство, нуждаясь в деньгах, вручило их на значительную сумму и другим лицам. Пришлось вывёртываться из создавшегося положения, и я, послав Льва Львовича на таможню, стал, согласно существовавшим правилам, брать от получателей товара поручения на оплату пошлин. Причём китайцы, боясь вносить деньги вперёд, требовали кредит без всяких письменных обязательств и выговаривали прили