— Полковник Стратов. Пётр и Анна Кальмановские. Максим Легкоступов. Будьте знакомы.
Вопросов и приветствий не последовало, Иван сразу заговорил о деле, и снова я не узнал его голос:
— Кто-то родил слух, что шааяне везут к себе наших, чтобы разобрать на запчасти. Тем, кто ещё здесь остался, приходится туго. Но диски взяли столько пассажиров, сколько могли, и ушли из зоны. На орбите вас ждут, надо торопиться.
Стоп. Как это «вас»? Видно, мысль опять прозвучала громко, Иван откликнулся:
— Я остаюсь. Хватит, налетался. Ты прости меня, капитан, но дальше — без меня. Я военный, я должен был погибнуть здесь. А раз уж выжил, то останусь. До конца.
— Но, послушай! Мы… — я выдал ему наш с Петькой разговор. — А здесь ты…
— Нет, Саш, я не верю больше во всю эту машинерию. Со мной ещё одиннадцать офицеров, будем делать, что возможно ещё сделать. А вы идите, какая никакая, а надежда. Всё. Давайте, поспешим.
А на улице нас ждала засада. Мы прошли ровно половину расстояния между катерами, я, Алёна и Иван выстроились треугольником, стараясь прикрыть незащищённых ничем Анюту, Петьку и Макса. Прожекторы на обоих «патиссонах» погасили, шлемы позволяли видеть и в полной темноте.
Выстрелы раздались сразу с двух сторон. Несколько пуль попало в меня, сбивая с ног, но рухнул я целенаправленно, подмял под себя Аньку. Алёна упала, я чувствовал её страх и обиду. Иван без паузы открыл огонь из «тюльпана», молча, изредка шипя сквозь зубы, когда в него попадали.
— Вань, скажи своим, пусть пугнут бортовым орудием, — предложил я голосом.
— Не умеют они. Не успел объяснить.
Зажглись прожектора, выхватывая из темноты быстрые тени. Из открывшихся люков катера раздались выстрелы, завязался бой, абсурдный, невероятный, невозможный. Алёна вскочила, вскрикнула от боли, но стрелять не стала. Сначала она просто стояла под градом пуль и повторяла про себя: «Я запомню. Запомню всё». Я видел её глазами — вот Иван в полуприсяде бьёт очередями, вот равнодушные ко всему вековые деревья городского парка, вот я вцепившийся в землю, рядом Петя и Максим. Она наклонилась над лежащим неподвижно Максом, заглянула ему в лицо. Мёртв — понял я.
И тут Алёна сделала то, что может сделать только русская женщина. Я с ужасом увидел, как свернулся валиком её шлем, не крик, а вой «нееет!» вырвался у меня, но она ответила «молчи». Пуля попала ей в плечо, она пошатнулась, но устояла, её голос перекрыл пальбу, он прозвучал зло, но не злобно:
— Люди! Вы люди или звери?! Вы потеряли всё, но останьтесь хотя бы людьми! Лишь тот человек, кто останется им и в аду. Так будьте же вы людьми!
Стрельба прекратилась. Кто-то за деревьями удивлённо произнёс:
— Это ж девчонка! — в наступившей тишине голос прозвучал отчётливо.
Они могли и не расслышать ее слов, но стрелять в «девчонку» не смогли.
Иван свернул шлем:
— Солдаты! Я полковник ВВС России Иван Стратов. Среди нас нет шааян, — он помолчал, сказал устало: — Давайте поговорим, мужики.
А мы с Алёной услышали его мысленный шепот:
— Спасибо, Алёнушка. Мы все тут обезумели. И прости.
На поляну начали выходить люди в камуфляже. Подтянутые, лиц не разглядеть за защитными масками, оружия на них висело столько, что казалось странным, как они ещё двигаются. Вперёд вышел невысокий, коренастый, отрапортовал, обращаясь к Ивану:
— Капитан Семенченко, военная разведка. Со мной пятьдесят человек… было.
— Что ж ты наделал, капитан? — Иван говорил почти шёпотом.
Я тем временем освободил Анну, мы опустились на колени возле Петьки и Макса. Максим мёртв, пуля попала в лицо, страшно. Петя лежал с открытыми глазами, и столько боли я увидел там, что не выдержал, отвернулся. Анюта молчала, сдерживая слёзы. Я рванулся, было, в катер за аптечкой, но Петька схватил меня за рукав:
— Сань, ты Анюту не бросай. Помоги ей. Защити. Прошу.
— Подожди, сейчас мы тебя полечим… — начал я, но понял — поздно.
Глаза его закрылись, он вздрогнул и разжал руку, державшую меня. Я выпрямился, посмотрел на капитана, он почувствовал мой взгляд, обернулся, стянул маску. Господи! По-детски мягкое лицо в конопушках, светло рыжие волосы и полный отчаянья взгляд. Я хотел сказать что-нибудь, но пока искал слова, он сделал шаг в темноту, а через несколько секунд раздался негромкий выстрел.
— Трус! — Иваном овладело бешенство. — Ну! Кто ещё хочет пристрелить себя вместе с совестью?! Вперёд! За командиром, — он обвёл поляну взглядом. — Нет, орлы, вы так просто не отделаетесь. Вы у меня будете людьми в аду. Эту девчонку, как кто-то тут брякнул, зовут Алёна Дмитриевна. Кто не согласен с ней, пусть катится ко всем чертям, а кто хочет быть человеком, тот идёт со мной.
Никто не ушёл. Иван стал командиром отряда из сорока восьми бойцов, одиннадцать человек прилетели с ним на катере, и тридцать семь осталось в отряде разведчиков.
Анюта замкнулась, как будто потеряла дар речи. Она молча наблюдала, как на краю поляны солдаты выкопали траншею, как складывали трупы. Когда подошли за телами Петра и Макса, она наклонилась, поцеловала мужа в лоб и снова уткнулась лицом Алёне в плечо.
Обошлись без речей и воинского салюта. Траншею засыпали и сровняли с землёй. К чему теперь ритуалы?
Ночь. Тишина, слабый ветерок шумит в ветвях. На поляне, освещённой уцелевшими прожекторами, стоим друг напротив друга — я, Алёна, и Иван, бывший шеф-пилот, полковник бывшей армии, бывший отец и муж, а ныне командир отряда. Он и его люди решили остаться на Земле и остаться людьми. Мы стояли молча, вихрь чувств соединил нас в единое целое. Без слов. Да и зачем они? Мы не обнимались и не пожимали рук на прощанье. К чему эти жесты?
Не сговариваясь, мы одновременно повернулись и пошли каждый своей дорогой.
Анна ждала нас в катере, бледная, с потухшими глазами, но всё такая же молодая, возраст не имеет над ней власти. Алёна помогла ей застегнуть ремни, сама расположилась в кресле, я взялся за рычаги управления и резко рванул катер вверх. Мы пробили слой облачности, небо на востоке зарозовело, начинался новый день, впереди нас ждала работа.
Капитан Шасс лично встретил нас у двери транспортного ангара. Вместо приветствия он спросил:
— Капитан Кармагин, куда вы желаете, что бы вас доставили?
Мне понравился такой деловой подход.
— Доставьте нас, пожалуйста, к нашему кораблю, и организуйте связь с нашими людьми.
Анюта смотрела на меня во все глаза, недоумевая, видно, почему меня слушается капитан, имеющий под началом тысячи кораблей. Я и сам находился в некотором недоумении по этому поводу, но приходилось держать его, недоумение, очень глубоко.
В прыжок мы ушли по меркам шааян почти сразу. Через двадцать минут начался манёвр сближения. Соломон выбросил Большого Друга далеко за орбиту Плутона. Капитан показал наш корабль на обзорном экране — он выглядел маленькой белёсой точкой. Рядом с ним отчётливо видны пирамиды Сержанта, за которыми скрылся корабль, предоставленный Мирону в качестве базы.
С Сержантом без посредничества Чарли беседовать оказалось сущим мученьем, а Герке оказался настолько занят, что не смог уделить нам и секунды внимания. Мы снова перешли в катер и через час припарковались внутри корабля Мирона. Он всё же встретил нас — лохматый, небритый, с красными глазами:
— Наконец-то. А где Иван?
Говорить не хотелось, поэтому я ответил мысленно, сопроводив ответ эмоциональным «комментарием».
Мирон поник:
— Вот, значит, как… И осталось нас трое. Да Сержант. Кстати… — он немного приободрился, — наш человек. У нас с ним полное взаимопонимание. Слышишь, Сержант, как я тебя хвалю?
— Слышу. Мне иногда сложно тебя понимать, но сейчас понимаю, — механический голос, напрочь лишенный эмоций, но мне показалась в его словах некоторая ирония.
Я решил сразу ввести Мирона в курс дела, молча указал ему на ошибку:
— Нас четверо. Эта женщина идёт с нами. Зовут Анна, тоже физик. У неё недавно погиб муж.
Герке виновато развел руками.
— Извините, — он смотрел на Анюту, — Мирон Герке…
— Анна Кальмановская, — произнесла она сухо.
— Очень приятно. А у меня для вас хорошая новость.
Он изобразил фокусника, щёлкнув пальцами, и в коммуникаторе раздался знакомый до жути голос:
— Приветствую, сапиенсы. Как дела, не спрашиваю, но хочу выразить надежду на поправку этих самых дел.
Алёна улыбнулась одними глазами, ломким голосом проговорила:
— Чарли. Живой, слава богу. Ты-то как?
— Спасибо Мирону, он взломал ту скорлупу, в которой я очутился. Не представляете, каково это — не иметь ни слуха, ни зрения, ни остальных чувств. И Соломону спасибо… вечная ему память.
Мирон взъерошил и без того торчащие во все стороны волосы:
— Мы готовы к реанимации Большого Друга. Сержант должен с минуты на минуту подключить накопитель корабля к своему энергетическому контуру.
За разговором мы подошли к рубке. Там не было почти никого, дежурный офицер скучал за пультом. Сразу бросилось в глаза увеличенное изображение Друга на экране. Цвет тороида изменился с молочно-белого на серый, местами через него можно разглядеть, как через матовое стекло, звёзды. Гантель накопителя стала почти прозрачной, её контур едва угадывался. Как только мы разместились в креслах, последовало предупреждение Сержанта:
— Внимание. Вакуум пробой… — далее шла белиберда, предназначенная Мирону.
Мы замерли, Анна, по-моему, и вовсе перестала дышать.
Сержант не попадал в поле зрения камеры, откуда-то сверху в накопитель Друга ударила колонна ослепительно белого света. Продолжался пробой пару секунд, свет померк, Мирон глядя на монитор с цифирью, довольно невнятно пробормотал обычную абракадабру:
— Синхронизм в норме, оси на пять баллов.
Есть в нем кое-что от шамана, есть.
Мирон, однако, закончил вполне человеческим словом:
— Давай!
Снова столб огня, но в этот раз свечение не исчезло разом, мне даже показалось, что его интенсивность возрастает. «Переливан