ли спросят. Снова повернул, учащенно дыша, начал взбираться вверх, не до лифтов сейчас было. Шел, наверное, не слишком долго, но коленки заболели – вбитая в кресло жизнь давала о себе знать. Дважды, может трижды, кто-то, в удивлении, шарахался в сторону, поспешно салютовал. Он отвечал, ускоряясь, лавировал в развилках. Сам однажды удивился – прямо в небольшом коридорном закутке возлежала целующаяся парочка – нашли время! Им было не до салютов, наверное, он их смутил, перешагивая, но туннельчик был узковат, маневрировать некуда, он едва не упал, запутавшись ногой в сброшенных форменных брюках.
Потом он попал в знакомое помещение. Странно, что его здесь никто не перехватил, или его привычки фиксировались только друзьями Меча, а собственных друзей-соратников совершенно не интересовали? Зато в смене имелось знакомое лицо – старший шлюзник Тюгге-Лул. Генерал-канонир даже кивнул ему, клея на лицо улыбочку – все должно было выглядеть весело и обыденно. «Прогулка? – отсалютовал ему пожилой шлюзник почти фамильярно. – Давно, давно вас не наблюдал». Он чуть не ляпнул в ответ нечто вроде «Свидеться больше не придется». Сдержался. Шагнул к лестнице. Полез вверх. Сердце работало ритмично и громко. Он миновал последнюю пятиметровую трубу и завозился с замком. Он знал, что у люка нет никакой дистанционной блокировки, но все-таки боялся, что сейчас его окончательно остановит эта полуметровая стальная плита: откинуть ее в ручную никогда не удастся.
Когда он набрал код и крутнул вращающуюся рукоятку, люк начал движение. Нужно было торопиться. Да, у выходного люка не значилось дистанционной блокировки, но зато он соединялся с сигнализацией отвечающей за герметичность «горы».
93. Опасная территория
А потом он некоторое время лежал, покоился, перерабатывал боль в теле и ужас в голове. И вокруг была тьма, живая и непроглядная. И она царствовала в окружающем мире, царствовала до той поры, когда похороненный в ней Хорис-Тат внезапно не вспомнил о пристегнутом к амуниции фонаре. Несколько долгих секунд он ощупывал его, со страхом разыскивая смертельные выбоины, а может оттягивая время, боясь удостоверится не в непригодности фонаря, нет – он опасался, что случившаяся поверху брони катастрофа выдавила или сожгла напрочь глаза. Затем он щелкнул тумблером и на мгновение действительно ослеп – нужно быть полным кретином дабы развернуть лампу прямо себе в зрачки. А после, с облегчением и в клочьях осыпающегося страха, он осматривал окружающее помещение.
Здесь явно не следовало шалить с огнем: со всех сторон вокруг Хориса громоздились прикрепленные к амортизаторам безгильзовые пороховые заряды гига-калибров. О Великий Красный Пожиратель, похоже, сейчас он обладал возможностью разнести в клочья всю «боевую гору». Одной гранаты стало бы достаточно, хотя, возможно, хватило бы и высеченной искры. Правда, припоминая подзабытые броне-академические денечки, что-то подсказывало, что теперешние пороха обладают особой устойчивостью к детонациям и огню. Он мало в это верил: зачем, скажите на милость, нужен порох застрахованный от взрывов? Скорее всего, это являлось одной из басен, намеренно распускаемой РНК для убаюкивания неспециалистов. Но даже если так, что мешало обвешанному амуницией солдату, несколько попотев, изобрести способ подрыва? Однако в планы командира «танковой пятерни» вовсе не входило так героически умирать, к тому же он был вовсе не в чреве вражеской императорской машины – в родном брашском цеппелине. То, что по казусу судьбы, здесь ему грозили смертельные опасности, было особым случаем, а потому требования безопасности следовало соблюдать неукоснительно.
Именно когда Хорис-Тат добрался мыслями до «Правил техники безопасности во взрывоопасных сооружениях», он внезапно вспомнил, что в кармане имеется подробная схема окружающего помещения. И как только он об этом подумал, схема тут же всплыла и в собственной голове. «Спасибо Рыжая Мать, мои мозги в норме!», – произнес он вслух и замер, поняв, что не слышит самого себя. Только теперь он заметил, как в ушах все еще перекатываются отзвуки недавнего взрыва. Он снова испугался, догадавшись о небольшой контузии. Тем не менее, он не был каким-нибудь штабным писарем с офицерскими погонами и как танкист был убежден, что его приученные к шуму и грохоту уши очень скоро восстановят свои выданные природой свойства. Однако, пользуясь его глухотой, какой-нибудь враг мог зайти с тыла. Требовалось срочно осмотреть доступные окрестности.
Не смотря на изученный заранее план, Хорис не сразу нашел входной люк. Было бы чудом, если бы он оказался открытым. Теперь с ужасом припомнилось, что в их штурмовой группе имелся присланный из «штабного купола» офицер, вроде бы имеющий запас специальных магнитных отмычек способных откупорить выход изнутри. Где теперь те отмычки? Все еще парят в пространстве или же воткнулись в мерзлый перепаханный «Ящером» грунт. Вообще-то лейтенант Хорис-Тат все еще не понимал, что же произошло наверху, однако был абсолютно уверен, что прикомандированный к отряду взломщик уже никогда не явится.
Теоретически существовала возможность попасть куда-либо через зарядные шахты, те самые, по которым линия автоматической загрузки рассылает гигантские пороховые цилиндры по своим адресатам – трехствольным внутренним башням, и где-то там прессует их в чудовищные колонны, способные толкнуть в стратосферу пятидесятитонную смерть. Но можно ли рассчитывать, что гигантские, отъюстированные старательными техниками до миллиметра конструкции будут иметь зазоры способные пропустить человека? Вовсе нет, но, может, стоило хотя бы найти эти самые теоретические входы-выходы?
Пожалуй, единственное, что остановило Хориса-Тата от немедленных действий – это все сильнее напоминающая о себе боль в спине, похоже, он серьезно стукнулся, падая сверху. Он верил, что это не травма позвоночника – вряд ли он смог ходить, если бы случилось иначе. Но в конце концов, он еще никогда его не ломал, а мало ли как проявляют себя какие-нибудь трещины. Эта некоторая неуверенность Хориса, его общая растерянность, а главное то, что он выключил фонарь, экономя в процессе размышлений батарею, спасли его от придвинувшейся вплотную смерти.
94. Неудобства
Холод, ужасный холод сдавил его со всех сторон. В своем желании путешествия, он почему-то совершенно забыл о воцарившейся во внешнем мире морозе ночи, а сейчас самым теплым предметом на теле был повседневный кителек. По всей видимости, в ближайшее время его ждало обморожение всех, из возможных, степеней. Но стоило ли по этому поводу переживать? На счастье, ветер, все-таки, не дул, и это давало шанс уйти подальше. Ради чего? Просто по инерции, ничто уже не имело значения. Тем не менее, руки одеревенели, еще бы он сумел спуститься с верхотуры «горы», причем, в полной тьме. Сейчас «Сонный ящер» находился где-то рядом, похоже какие-то выпуклые части даже нависали на головой Тутора, однако он практически ничего не видел. Только таинственный инстинкт указывал ему направление. Может быть, ветер все-таки дул? и это давало телу привязку на местности? Слабый, еле живой ветерок, вызванный возвышением на ландшафте великанского механизма. (В настоящий момент гига-танк не создавал вокруг себя искусственный вихревой поток, обычно гоняющий по периметру дымовую завесу: вначале его отключили в связи с перемещением «альпинистов», а теперь, после подрыва части «кольчуги», аналитики еще не закончили просчитывать новые ветровые русла).
И все же, снявший с себя обязанности командира генерал-канонир кое-что видел. Может сверху, от корпуса «Ящера» падало некое свечение, сияли какие-нибудь габаритные огни? Этого не могло быть, гига-танк затаился на враждебном материке и потому горение каких-либо опознавательных огней рассматривалось как действие нарушающее маскировку – это чрезвычайно строго каралось. При большой желании трибунала за таковое разгильдяйство можно было поплатиться, как за пособничество агрессору.
Он осмотрелся вокруг. Все направления были изотропны, даже назад, в «горное» нутро он уже не мог вернуться: он бы не нашел лестнице, а главное, не смог бы до нее допрыгнуть. Конечно, можно было бы стучать по пятнадцатиметровой толще «Сонного ящера» кулаками и ботинками, но существовала ли надежда, что кто-то расслышит эту комариную возню? Но шевелиться все же следовало, хотя бы потому, что холод пробил последнюю оболочку – под форменной рубахой встали стоймя соски. Даже как-то неудобно – эдакий, всю прошлую жизнь маскирующийся атавизм. Но и ниже, под штаны, тоже пробрался холод. Прямо через китель, деревянными руками, он принялся растирать грудную клетку и то что находилось под просквоженной насквозь защитой брюк. Как-то он совсем не предусматривал таких неудобств. Разумеется, было абсолютно все равно где умирать. Но все же эти неожиданные казусы советовали покуда двигаться, двигаться хотя бы куда-нибудь.
Он сделал шаг. С новым злорадным удивлением почувствовал, что это довольно тяжело: то ли успели примерзнуть подошвы, то ли ноги уже начали превращаться в мраморные колонны. Следующие шаги удались лучше. При других обстоятельствах можно было бы надеяться на кратковременность обучения, но сейчас холод уже сдавливал виски. Тутор начал растирать уши и нос. Он совсем не думал, что будет заниматься такими глупостями в последний час жизни.
95. Сектор стрельбы
Но как буднично все случилось. Они выдали себя, выдали как последние олухи. Возможно, они еще не успели поднатореть в коридорных перестрелках. Тот, кто их послал, явно выбрал не самых опытных. Может, те, опытные и поднаторевшие в битвах, задействовались где-то в перекрытиях лифтовых шахт или лестничных пролетов, ведь, там, в канувшем в прошлом планировании, генерал-канонир Тутор вроде бы обещал отвлекающие атаки? Ну, а эти неопытные выдали себя совсем по-глупому, может, они считали, что столь взрывоопасное помещение требует особого подхода? Или здесь командовала независимая от воли человека автоматика, а не слишком грамотные в технике РНК-шники ведать не ведали, как обрести над ней власть? Может и так, однако они включили свет еще до того, как откупорили пороховой склад.