– Что такое, товарищ Фейн? – улыбнулся Лумис.
– Не нравится мне эта штука. Знаете, что говорят некоторые?
– Разве в отряде уже пошел слух? – нахмурился Лумис Диностарио.
– Некоторые из тех, кто были со мной, разумеется, – пояснил Фейн. – Мне, право, даже неловко, я ведь ко всяким легендам, сами знаете, как отношусь.
– Ну, не тяни, сходу разворачивай Мятую истинной стороной.
– Говорят, что это гости.
– Какие гости? – не понял Лумис.
– Гости с луны Мятой, вот так. Эта штука – летающая, и они прибыли на ней собирать в ад оставшихся живых.
– Что за глупость? – сказал Лумис, но улыбка улетучилась, наверное, была плохо наклеена.
– Я же не сказал, что верю, командор Лумис, – сделал попытку оправдаться командир боевой разведки, – я просто доложил, что лопочут подчиненные. У нас люди разные, многие будут напуганы, гарантирую.
– Это уж точно, – нахмурился Лумис. – Именно поэтому штуковину и надо исследовать. Ты не пробовал осветить ее локатором?
– У нас его, в этот раз, не имелось.
– Слушай, Фейн, но как же ты ее видел? Ведь несколько километров до нее, по твоим же словам, – сейчас темно!
– Я уже пояснял, командор. У меня еще не происходило галлюцинаций, но за час до того, в небе появилось зеленое солнце.
– Может подрыв водородной бомбы? – со слабой надеждой предположил Лумис Диностарио.
– Командор, подрывов за последние месяц-два я насмотрелся достаточно – различу. Эта штука горела чрезвычайно долго и совсем ровным светом. Это было новое солнце.
– Да, ты уже говорил. Допустим так, но это ведь еще хуже.
– Я не знаю, командор, – пожал плечами Фейн. – А что собственно хуже?
– Здесь вообще нет объяснений.
– Я рассказываю то, что наблюдал. Ничего не сочиняю. К тому же, я не один. Нас трое. Да и то, это только на счет постройки, а зеленое солнце наблюдали еще двое. Или, думаете, все-таки, какая-нибудь наведенная галлюцинация?
– Я не знаю, что думать, – взялся за виски Лумис Диностарио. – мать-звезда Фиоль, слушай, у нас же есть астроном!
– Я тоже, еще по дороге, прикидывал на счет него, командор, – внезапно развеселился старший разведчик. – Давайте спросим у него на счет пришельцев с Мятой луны.
– Не пори ерунды, – махнул ладонью в его сторону Лумис, а сам подумал, что, в принципе, почему бы нет.
– Я понимаю ваш скепсис, командор, – таинственно улыбнулся Фейн, – но как вы объясните то, что эту громадину осветило именно зеленое солнце?
И тогда Лумис Диностарио воздержался от парирования: все жители планеты Гея ведали, что в небесах отсвечивает зеленым только луна Мятая и именно там, согласно божественному распорядку, помещается ад.
19. Умственный фонд Эйрарбии
Астроном прибился к ним – точнее – его подобрал отряд – в дальних окрестностях радиоактивного пепелища столицы Империи. Лумис изначально не планировал никаких гуманитарных миссий по спасению чего бы, и кого бы-то ни было. Не имелось у отряда ни сил, ни возможностей помочь сотням тысяч несчастных – счастливчиков уцелевших при взрывах, по которым их тройная мощь, со всеми поражающими факторами, прошлась вскользь, не превратив с настенные, зажаренные обои, в обгоняющие ветер летающие куклы, в пепельную золу, подвешенную в черной стратосферной печали, или еще в тысячи вещей, в которые легко и просто обращается человеческое тело, если не поскупиться высвободить очень много энергии в очень малую долю секунды. И уж тем более Лумис не предполагал участвовать в сохранении умственного фонда Эйрарбии, тем паче не сегодняшнего, а былого, почти эфемерного, эдакого унесшегося в тартарары, покрытого пылью циклов, времени забытой славы имперского до-атомного расцвета. Когда в толпе бредущих непонятно куда, но понятно почему, беженцев, Лумис увидел астронома, он, конечно же, сразу его узнал. Безусловно, повстанец Лумис высматривал в толпе не его, а хоть кого-то из собратьев по убитой намедни революции. Однако их простуженные судьбой лица не наблюдались.
Допустимо было пройти мимо, или приостановиться, давая видению затеряться в тысяче понурых затылков, однако это лицо, единственное знакомое среди моря чужой скорби, лицо вынесенное из того, похороненного пеплом блокадного героизма, побудило Лумиса дернуться; мягко, но с суровой непреклонностью цели, вклиниться в податливую тягучесть киселя толпы; выстоять, отжать покатостью плеч напирающую волну, и необъятным монолитом застыть поперек циркуляции иссохшего от тягот планетарного бытия астронома. Конечно, тот тоже его узнал.
– Молодой человек, – сказал он, когда людской прибой впечатал его в мертво стоящую, мускулистую преграду, – я не совсем понял, для чего вы тогда меня спасли? После уничтожения обсерватории – которое я вам, кстати, не прощаю – злой рок тянет меня из муки в муку, так что может вам вовсе не стоило меня выручать? А?
Разглядев академика, а особенно ощутив запах планетарного эксперта вблизи, Лумис сразу понял, что при обычном раскладе судьбы, не смотря на явно приобретенный в последние недели иммунитет к бытовым тяготам и врожденную философскую отрешенность, до конечного финала, ученому остается очень немного.
– Придется выручать вас снова, хотя к лучшему это или нет, я покуда не знаю, – предрек он словно разговорившаяся скала. – Следуйте за мной, надо отсюда выбираться. Держитесь за руку.
А когда они вырулили из потока и оказались около, недавно конфискованных у каких-то бандитов, вездеходов, Лумис добавил, обращаясь к одному из молодых соратников по истреблению избранных:
– Будете присматривать за пожилым. Заодно, если не лень, почерпнете каких-нибудь никчемных, но крайне забавных знаний. Человек интересный. Накормите и напоите его. Внутри машины, понятное дело, иначе эта толпа несчастных захлебнется слюной.
С тех пор астроном и следовал с ними везде, ибо распрощаться с ним теперь значило свести на нет все то, что уже вложено в восстановление его физического облика, ведь времена теперь стали еще похуже тех, в которых профессора подобрали. Ценность же его, как узкого специалиста-теоретика, вместе с ценностью его науки, и раньше на практике сводящаяся к нулю, теперь упала в отрицательную область – ни Фиоль, ни Красный Гигант Эрр, ни, тем более, какие-либо планетарные элементы системы над Геей уже не наблюдались.
20. Без сучка и без задоринки
Привычность обстановки значительный плюс, даже больший чем перевес в вооружении, тем более что второй составляющей здесь не присутствовало. И все становится просто. Особенно сейчас в тесноте скученного подвижного железа. Это свои, танко-механики, у кого за плечами тысячи часов тренажерного пота и десятки минут прессованности боев, нутром ловят и предвидят за секунды, когда рукоятка, обернувшись волчком, оживит какую-нибудь большую твердую деталь. Тем, кому такая впаянная в нутро «Циклопа» жизнь внове, нужно время для приспособления. Конечно, среди расовых наблюдателей есть и такие, кого, пусть факультативно, но натаскивали в изучении общего устройства боевых машин. С ними сложнее. А с львиной массой – с теми, кого втиснули в специально освобожденное креслице кого-то из экипажа, просто чтобы таращиться глазами вокруг – с ними никаких проблем. Не нужно марать руки кровью, стукая в висок зажатой в кулаке гранатой. Не надо рисковать окружающими приборами, ибо неизвестно пробуравит ли приставленный вплотную игломет жертву насквозь. Нужно просто внезапно и без предупреждения крутануть башню и одновременно произвести выстрел каким-то из калибров. И тогда, не успевшего среагировать человека инерция шатнет в сторону и тут же его голову – неважно, в шлеме или без – припечатает, сомнет в кашу, отдача гавкнувшего орудия. И все! Куда унесся снаряд, значения не имеет – он был здесь фоновым героем.
Но нужно действовать по обстановке. Ведь не всегда возможно так удачно, мгновенно, без сучка и без задоринки, превратить приставленного к экипажу наблюдателя в кисель. Требуется прикладная оперативность ума. Иногда подвижность внутренней механики является только промежуточным этапом: допустим, неожиданным вращением башни зажать пальцы РНК-шника и обездвижить его посредством болевого шока. Конечно, хорошо если удастся сходу, метнув пятидесятитоннось башни на девяносто градусов, вырвать таким манером руку. Тогда добить так и так придется, хотя бы из гуманизма. (В первом случае, только из обязательства перед товарищами и из педантичной приверженности плану). В единичном примере, произошедшее даже можно выдать за чудное схлестывание в узел нескольких независимых случайностей. Разумеется, подозрительно и расследование неминуемо! Но попытаться-то…
Короче, уход из под власти Расового Наблюдательного Комитета в отдельно взятом танке не представляет особой сложности. В любом случае, против одного приставленного «друга» в сокращенном на стрелка-радиста экипаже остается шестеро. Соотношение в пользу восставших – на лицо. Проблемы возникает при синхронизации действий в «пятерне», тем более в «квадратной» и тем паче в еще больших формированиях. Но если все загодя договорено, то…
В общем, те мятежники, что произвели свое черное дело снаружи, в темноте расстелившейся долины, одержали над «друзьями» победу вчистую. Или почти вчистую. Подумаешь, в какой-то из машин какой-то резвый комитетчик успел воспользоваться иглометом: в экипаже шестеро, в разных углах – в процессе обстрела всех секторов из сидячего положения, он продырявил собственную ногу. Эффект тот же. Три-пять иголок одновременно – вызывают болевой шок.
Если бы на палубах оставшегося в ущелье Верблюжьей Шеи гига-танка все произошло так же лихо, то…
21. Подход точной науки
– Я хотел с вами побеседовать, товарищ звездочет, – произнес Лумис, приглашая астронома присесть на разложенные на полу пещеры сиденья, выдранные когда-то из какого-то транспортного средства. Имя и фамилия ученого не имела для Лумиса Диностарио никакого значения, так же как его возможная былая слава в узких кругах мировых светил, уже само его занятие высвечивало такую грань индивидуальности, что атрибуты обычного челове